Глава 6

Было самое раннее утро, когда я наконец добралась домой с поминок, и пустота улиц в центре Ванкувера не помогла унять мое беспокойство. Это был безопасный город, и хотя моя квартира могла быть и получше, я жила в хорошей части города, вдали от пронизанной наркотиками и преступлениями ужасов Ист-Гастингс-стрит. Кроме того, я носила в сумочке пистолет, который мой отец подарил мне на Рождество, а также плоскую, тонкую биту с лезвием, которую он также мне подарил, засунутую в ботинок. Я была малышкой-байкершей, я могла постоять за себя.

Но страх все еще съедал меня, как надвигающаяся ночь. Это был первый раз, когда я вернулась в квартиру, в которой Крикет пытался меня изнасиловать. Я провела последнюю неделю, скрываясь со своей семьей в Энтренсе, спала в комнате своего детства, свернувшись калачиком с папой и братом на диване, ходила по магазинам с Кресс и Лу, ходила выпить с моей девочкой Лайлой и другими малышками-байкершами. Но пришло время взглянуть правде в глаза, и хотя мой отец хотел немедленно продать квартиру и поселить меня в отеле, я знала, что Берсеркеры заметят мое уклончивое поведение. Я была пауком, попавшим в паутину, которую он сам сотворил. Я сделала это, и теперь мне пришлось в этом лежать.

Моя рука была на ручке двери, когда я услышала тихий шорох шагов по ковру. В следующие две секунды я держала пистолет в руке, направленный прямо в грудь человека, посмевшего подкрасться ко мне.

— Хорошие рефлексы, — лаконично отметил Дэннер, продолжая наступать.

Я знала, что должна опустить пистолет, что Дэннер не представлял никакой угрозы, но я держала его неподвижно, когда он подошел к стволу, его маленькое смертоносное отверстие прижалось к его груди над сердцем.

Мы скрестили взгляды над пистолетом. Я чувствовала, как бьется его сильное сердце рядом с оружием, и на одно безумное мгновение я поняла, что он позволит мне застрелить его.

— Ты не должен удивлять женщину одну в темном коридоре, — сказала я ему наконец.

— И женщина не должна приходить одна и не подготовленной на похороны своего жестокого мертвого бойфренда, — выдавил он, наклоняясь ближе ко мне так, что пистолет еще глубже вонзился в его твердую грудь.

Я оскалила на него зубы. — Ты думаешь, им не показалось бы подозрительным, что я остаюсь в стороне, когда моего парня убили.

— Возможно, показалось бы, но, по крайней мере, ты была бы вне поля зрения, вне их гребаного ума, Харли-Роуз. Ты думаешь, этот клуб не в восторге от того, что ты в их рядах? На их стороне Гарро, и я думаю, что сегодня они доказали, что сделают все, чтобы удержать тебя там.

— Тогда хорошо, что я хочу там остаться, не так ли? — я бросилась на него в ответ, ткнув пистолетом ему в грудь с такой силой, что он поморщился.

— Какого хрена ты хочешь остаться с этими ублюдками?

— По той же причине, по которой ты работаешь с ними под прикрытием, — прошипела я, поднимаясь на цыпочки, чтобы быть прямо перед его лицом, — Чтобы уничтожить их.

Я получила удовлетворение от того, как он испуганно моргнул и в результате нахмурился. — Ты что, издеваешься надо мной?

— Нет.

— Позволь я перефразирую, — прорычал он, легко обезоруживая меня, ставя на предохранитель и бросая пистолет в мою сумочку, — Ты хочешь издеваться надо мной. Даже ты не настолько сумасшедшая, чтобы добровольно стать стукачом для копов.

Я перебросила волосы через плечо, посмотрела, как его глаза танцуют по их великолепной длине, и ухмыльнулась. — Никогда не недооценивай женщину, Дэннер.

— Как будто ты обычная женщина, — он пробормотал.

— Нет, именно поэтому я хочу это сделать. Они не такие, как Падшие, вы думаете, что у меня нет границы между добром и злом только потому, что я родилась с другим кодексом чести? Берсеркеры - нехорошие люди, и они определенно не совершают хороших поступков, одна из таких вещей - позволять, нет, подстрекать Крикета заставить меня подчиниться. Так что, да, я достаточно сумасшедшая, чтобы хотеть настучать на самый опасный и отвратительный МК в стране, и я также достаточно сумасшедшая, чтобы провернуть это.

Дэннер в отчаянии провел рукой по почти смертельному краю своей щетинистой челюсти. — Не могу поверить, что ты говоришь это дерьмо, когда я чуть не подрался со своим старшим офицером, чтобы уберечь тебя от этого дерьма.

Мое сердце запульсировало. Мы с Дэннером не были романтичными людьми. Мы не обменивались стихами, письмами и прочей ерундой.

Мы обменивались колкостями и закодированными насмешками, которые казались жестокими, но на самом деле были кусочками нашего сердца, предложенными на кровавом блюде, предложением уязвимости, значение которой никто другой не понял бы. Вступать в драку с кем-то обо мне было в основном эквивалентно вручению мне букета цветов и коробки шоколадных конфет.

Итак, мое сердце согрелось и расцвело, даже когда я отбросила шипы, чтобы скрыть его.

— Не нужно, чтобы ты говорил за меня, мне больше не шестнадцать, — напомнила я ему, а затем намеренно провела пальцами по обнаженному пространству моей груди, прямо между моими выпяченными сиськами.

Его глаза проследили за движением, хотя на его челюсти дернулся мускул. Мне нравилось разочаровывать его, доказывая, что его доброта неверна искушением. Я не видела Лайонеля Дэннера три года, но как будто и не прошло этого времени. Мы по-прежнему играли в те же игры, что и раньше, и каким-то образом они не устарели со временем.

— Ты нуждалась во мне, чтобы говорить за тебя, когда тебе было шестнадцать, потому что ты попадала в безвыходные ситуации, и единственным выходом из них для тебя было то, что я заступался за тебя. Сюрприз сюрприз, я не видел тебя три года, и это первый раз, когда ты нуждаешься во мне, чтобы замолвить за тебя словечко для твоей черт подери выгоды.

Я попыталась стиснуть зубы, сдерживая желание вздрогнуть, но боль, которой эти слова пронзили меня, была слишком велика. Он никогда, ни разу с тех пор, как я встретила его в шестилетнем возрасте, ни разу из сотен раз, когда я звала его быть моим защитником, не заставлял меня чувствовать себя слабой или эксплуататорской.

Он прочитал выражение в моих глазах, прежде чем я успела его скрыть, выругавшись себе под нос, когда он подошел ближе, так что его большая пряжка ремня была прижата к моему животу. — Рози, ты слишком легкомысленна.

— Слишком легкомысленна? — я закипала.

Его глаза были мягкими, даже когда его губы жестоко скривились. — Тебя слишком легко разозлить. Как это возможно, когда достаточно одной клеветы, чтобы зажечь тебя так, что у тебя в глазах столько мертвого?

Я болезненно сглотнула, когда его большая грубая рука прижалась к моей груди, а затем скользнула вверх, обхватывая, палец за пальцем, мое горло, навстречу моему пульсу. Он сжимал медленно, намеренно.

— Скажи мне, бунтарка, как я должен реагировать, когда моя прекрасная, ветхая роза хочет поставить себя в другую опасную ситуацию, когда она все еще носит на своей коже следы предыдущей?

— Я могу позаботиться о себе, — сказала я ему хрипло, раздражающе растроганная его словами, звуком его голоса, снова назвавшего меня «бунтаркой», когда я так долго не слышала этого.

Он наклонился ближе, его мятное дыхание коснулось моих приоткрытых губ. — Знай это. Также знай, что ты не одинока, никогда не будешь с такой семьей, какая у тебя есть. Не знаю, когда ты перестала считать меня одним из них, но я тоже позабочусь о тебе, Рози.

Я открыла рот, чтобы слепо протестовать ради протеста, когда его губы приблизились еще ближе, шелковистые мягкие края накрыли мои, когда он сказал. — Я привез Хиро. Я спущусь к машине, заберу его, а потом пройдусь по твоему дому. Я бы настоял на том, чтобы остаться на ночь, но я знаю, что у тебя есть свои гребаные проблемы с независимостью, поэтому я не буду обращать на это внимание, пока ты берешь собаку.

Боже, он привел Хиро.

Я не видела его три года, и боль от его утраты была почти такой же острой, как от утраты Дэннера.

Он прочитал восторг в моих глазах даже на расстоянии носа, и эти губы напротив моих улыбнулись, прежде чем его рука на моей шее крепко сжалась, а затем отпустила.

— Стой на месте, — приказал он, развернувшись на каблуке ботинка и направляясь обратно по коридору.

— Я не твоя собачка, Дэннер, — крикнула я ему вдогонку, опоздав на секунду, потому что он уже вышел из запасного выхода и спускался по лестнице.

Тем не менее, я слышала его смех сквозь стены.

— Черт, — пробормотала я, прислоняясь спиной к входной двери с тихим стуком.

Мой пульс трепетал, кровь светилась ярким светом в моих венах, когда он отскакивал от моего тела. Я ненавидела, что Дэннер сделал меня такой легкомысленной, такой слабой и хрупкой, что даже я должна была признать, что чувствовала себя красивой. Но как бы красиво это ни было, это было также и опасно, особенно в моем мире. Я не могла позволить себе быть чем-то меньшим, чем титаном, особенно если я хотела убедить Дэннера позволить мне помочь в его расследовании.

Если бы он действительно не хотел, чтобы я вмешивалась, я задалась вопросом, что бы я сделала. Более того, я спрашивала себя, почему я действительно хотела помочь. Снитч в моем мире был низшим из низших, комаром, которого можно было безжалостно раздавить пяткой, как только его обнаружат.

Я искала в себе тот гнилой стержень в сердце, который позволял мне терпеть оскорбления Крикета на случай, если я стану каким-то самобичевающим уродом, но его там не было. Слава Христу.

Вместо этого я нашла кусочек чего-то вроде дерева, застрявшего под моим ногтем. Мысль о том, что, если я не найду способ остаться в мире Дэннера, он снова меня бросит.

На этот раз навсегда.

Я прижала ладонь к своему ноющему, трепещущему сердцу.

Через секунду стук когтей по бетону и звон бирок привлекли мой взгляд к двери на лестницу за мгновение до того, как она распахнулась, и ворвалась вторая любовь моей детской жизни.