26 АЙЛА

Мне неясно, почему родители настояли на совместном обеде в клубе в субботу, пока мы не приехали. Все взгляды в роскошной столовой клуба обращены к нам. Внешний вид, как я могла забыть?

Родители не могут прямо сказать, что меня не было рядом, потому что была попытка похищения, и они не могут сказать, где я была вместо них. Этот обед не для нас, а для всех, кто за нами наблюдает.

В Торн-Пойнте все сводится к власти и репутации. Нелепо.

Лучше бы они были здесь, выставляя себя напоказ, чтобы дать мне время порыться в доме в поисках ответов.

Я не хотела приезжать — меня раздражало, что в первый раз они признали мое возвращение в поместье в публичной обстановке, где я не могу прямо обвинить их в причастности к заговору с целью похищения, — но Леви поощрил это, пообещав поднять ад. Только потому, что он охраняет меня, я согласилась посетить самое востребованное окно бронирования в клубе. Помогло и то, что он оттолкнул мою мать, чтобы проскользнуть в городской автомобиль вслед за мной, ухмыляясь ее возмущенному ворчанию. Они не хотели, чтобы он присоединялся к нам, но благодаря имени, которое он носит, и ледяным взглядам, которые бросает в их сторону, они бессильны противостоять всему, что Леви желает.

По тому, как мама прихорашивается, надевая самые дорогие украшения, и по тому, как самодовольно оглядывает комнату отец, мне стало ясно, насколько важны для них внешность и влияние.

В столовой официант проводит нас к первоклассному столику у окна с видом на поле для гольфа, которое мама зарезервировала для нас. Папу отвлекает кто-то, зовущий его по имени. С ним сын этого человека, Алан, и он оценивающе смотрит на меня. Нам и раньше назначали свидания, но я никогда не собиралась стать женой сына банкира, независимо от того, сколько его отец жертвует на папину кампанию.

— Поздоровайся, Айла, — говорит мама из уголка рта.

Я избегаю его взгляда, накладывая на лицо безмятежное выражение — моя маска, которую выбрала для приезда сюда. Это щит, которым я научилась пользоваться давным-давно, чтобы справиться с жестоким высшим классом, всегда охотящимся за твоей слабостью. Если я притворяюсь пустоголовой наследницей без оригинальной мысли, я сливаюсь с толпой, и меня оставляют в покое.

— Айла, ты помнишь Пейнов, да? — Мама фальшиво смеется, в глазах мелькает предупреждение за мое отсутствие социального этикета.

С низким рычанием Леви делает шаг в поле зрения парня, загораживая меня от его взгляда. В то время как остальные из нас одеты для этого места, Леви не одет, он придерживается своей обычной черной футболки, рваных черных джинсов и кожаной куртки. Он проводит рукой по моей спине, это движение одновременно собственническое и соблазнительное, когда он убеждается, что Алан смотрит, прежде чем приложить ладонь к впадине талии, посылая сигнал каждому мужчине в комнате, уставившемуся на мою задницу или сиськи, что я навсегда останусь для них лишь недостижимой фантазией.

Удивление проникает в меня. Всю неделю он заботился о том, чтобы прикасаться ко мне только на виду, как часть его плана телохранителя.

Проведя меня тенью через первую половину столовой в защитной позе, знакомой большинству высокопоставленных лиц, имеющих здесь свой собственный штат охраны, он фактически сообщил залу, что я сплю со своим телохранителем.

Для них это скандал. Для меня это напоминание о том, что он всегда прикроет меня.

Мама бледнеет, ее костяшки пальцев белеют вокруг ее модной сумочки-клатча.

— Спасибо, — бормочу я.

— Ты могла бы забрать его. — Он бросает неодобрительный взгляд на Алана. — Нож у меня во внутреннем кармане, если он попытается что-то сделать.

Мистер Пейн пропускает это замечание мимо ушей, слишком занятый вылизыванием папиных сапог. Все в этой комнате действуют по иерархии власти. Есть те, кто ниже моей семьи, пытающиеся пробить себе путь наверх, на следующий уровень, а есть те, кто обладает большей властью, чем мои родители.

Алан краснеет, настороженно глядя на Леви, и я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться. Наконец-то появилась уверенность в тех навыках, которым он меня научил.

Мы обмениваемся тайными ухмылками, когда он отказывается от дальнейшего соблюдения светского этикета, игнорируя их всех, и ведет меня остаток пути к нашему столику. По сути, это огромный средний палец мистеру Пейну. Моя мать насмехается, когда мы уходим, не попрощавшись, но она умрет, прежде чем устроит сцену, чтобы поправить меня.

— Сэр, ваше место? — Официант жестом указывает на стул, который выдвигает для Леви, тот самый, который он игнорирует, чтобы расположиться позади меня, откуда может наблюдать за всем, что происходит в зале. Я спросила, почему он всегда стоит спиной к стене, и он назвал это точкой обзора — способ защитить свою спину в поисках угрозы. — Сэр?

Грохоча, Леви качает головой. — Мне здесь хорошо.

— Для нас большая честь, что вы решили посетить обед в клубе, мистер Астор. Уверяю вас, мы прекрасно позаботимся о вас, если вы просто возьмете море...

— Я в порядке, и я работаю. — Он похлопывает по спинке моего стула.

Бровь официанта нахмурилась. — Понятно. Боюсь, мы не разрешаем нашим гостям приносить...

Под суровым взглядом Леви официант замолкает и уходит. Мне жаль официанта; он всего лишь пытается выполнять свою работу и следовать строгим правилам клуба. Обычно я не беру с собой телохранителя в престижный загородный клуб — только Секретная служба была допущена на территорию однажды, когда президент посетил Торн-Пойнт. В любом случае, ему здесь самое место — состояние его семьи более чем в два раза превышает состояние моих родителей. Ближайшие к нам столики, подслушивающие сцену, шепчутся о том, что делает наследник Асторов, работая телохранителем у Воннов.

Я уверена, что через несколько минут эта информация распространится по залу.

— Тебе не нужно было его отпугивать, — говорю я. — А как же план? Ты должен сказать мне, когда собираешься сбежать.

— Он был раздражающим, и все будет хорошо. Я здесь, с тобой, помнишь? Никто тебя не тронет.

Мой рот кривится, когда благодарю официантку, которая быстро появляется, чтобы наполнить мой стакан водой. Сделав глоток, я осматриваю комнату, с облегчением обнаруживая, что Сайласа Стоуна нет. Это окно бронирования он обычно посещает.

Встреча, на которой я подслушала разговор об использовании меня в качестве пешки в играх Сайласа Стоуна, мешает сохранить броню позитива, он уже так много у меня отнял. Шрам на моем бедре покалывает от призрачного воспоминания. Обхватив ногу за подол шикарного платья-футляра, я крепко зажмурилась от своих мыслей — мне нужно было сохранить самообладание, чтобы выдержать ужин с родителями.

— Ты в порядке? — Леви возвращает меня к реальности.

Прочистив горло, киваю, со мной все будет в порядке. Я выжила, когда он купил меня в первый раз. В этот раз я буду сопротивляться так, как не смогла в четырнадцать лет.

— Хочешь все отменить? — тихо спрашивает он.

— Пока нет. Позволь мне напомнить тебе, что это была твоя идея и мы можем использовать это в наших интересах, как ты и сказал. Я говорю тише. — Посмотрим, не слишком ли заинтересован кто-то еще, потому что они, вероятно, вовлечены. Может быть, Колтон сможет что-то сделать с этой информацией, чтобы раскрыть больше членов.

Леви кивает, обыскивая комнату, пока родители выходят, чтобы встретить нас за столом.

Дома ни один из них не сказал больше двух слов, чтобы признать меня, как будто они уже смирились с тем, что меня больше нет в их жизни, как будто похищение было успешным. Папа сидит в кабинете или проводит время вне дома, а мама не смотрит на меня. На людях — совсем другое дело, мама целует меня в щеку, прежде чем сесть, но она никогда не делала этого за закрытыми дверями. Только когда есть возможность присутствия зрителей.

Леви — безмолвная тень. Что бы он ни задумал над головой моего отца, этого достаточно, чтобы папа игнорировал его присутствие. Выражение лица у него ровное. Я знаю, что он предпочел бы быть где-нибудь в другом месте, а не среди душных, зацикленных людей в столовой. Я не виню его. Это не самое мое любимое место, и я наслаждалась лишь пару раз, когда приводила Роуэн на обед.

— О, я очень надеюсь, что Джорджиана здесь, — воркует мама. — Я бы хотела сообщить ей, как идут приготовления к балу-маскараду в этом году.

Папа подает знак выпить, и кто-то вскакивает, чтобы его поддержать.

— Мои занятия проходят отлично, спасибо, что спросили, — говорю я ярко.

Леви тихонько смеется.

Они оба бросают холодные взгляды в мою сторону и улыбаюсь шире, не желая позволить им опустить меня. Я не знаю, почему все пошло не так. Может, у богатых есть какой-то врожденный ген, который уменьшает их любовь к детям? Мы рождаемся лишь как пешки для их продвижения, но они забывают, что у нас есть собственный разум.

На виске отца запульсировала жилка. — Не говори с нами о своих занятиях после того, как бросила все, над чем работала, ради легкомысленных начинаний.

Я жеманно наклоняю голову. — Танец — это вид искусства.

— Это позор, — шипит мама. — Твое раннее принятие на юридическую программу Йельского университета, спущенное на тормозах, чтобы ты могла быть танцовщицей на подпевках.

Леви хмыкает, меняя позицию и рука тянется к карману.

— Я делаю то, что люблю. Разве не это важно?

Отец насмехается. — Любовь? Нет. Если бы ты делала то, что тебе говорили, тогда, может быть...

— Артимус, — резко вклинивается мама, оглядывая комнату на то внимание, которое мы привлекли своей ссорой. — Мы можем обсудить это наедине.

Я резко вдыхаю и крепче сжимаю нож для салата. Как до этого дошло?

Меня поражает, насколько безумна моя жизнь: сидеть с родителями, которые втайне замышляют похитить меня у кошмарного мужчины, которому уже подвергли меня, и делать вид, что все в порядке. Возможно, они предпочли жадность собственной дочери, но это все равно мое собственное существование, и будь я проклята, если позволю им отнять его у меня. Ярость закипает в моей крови.