Кроме Туйет Хоа.

Он знал Туйет Хоа, из года в год она навещала их на третий день Нового года, отдавая дань уважения учителю, и превращалась из недосягаемой взрослой в женщину не намного старше Куанг Ту и «Тигрицы под баньяном», хотя её неловкость в общении с ними осталась. Несомненно, в идеальном мире Туйет Хоа у мамы не было бы детей, чтобы ничто не отвлекало от работы.

− Нужно двигаться дальше, − мягко произнесла «Тигрица под баньяном», приблизившись к брату и вместе с ним глядя на алтарь.

Роботы собрались на кухне и начали готовить свежий чай, чтобы заменить три чашки на алтаре.

− Смирись с тем, что таков порядок вещей. Ты же знаешь, тебе всё компенсируют − предложат повышение, дадут премию. Вот увидишь − твоя карьера пойдет как по маслу.

Подачки или подкуп, плата за утрату того, что не имеет цены.

− Честная сделка, − с горечью заметил Куанг Ту. Они прекрасно знали ценность того, что переходит к Туйет Хоа.

− Разумеется, − ответила «Тигрица под баньяном». − Но ты попросту загубишь здоровье и карьеру, и ты же понимаешь, что мама бы этого не хотела.

Можно подумать... Хотя нет, он несправедлив. Мама могла отдаляться, с головой погружаясь в работу, но всегда находила время для детей. Воспитывала, играла с ними, рассказывала сказки о принцессах и рыбаках, о крепостях, исчезнувших за одну ночь; а позже они с Куанг Ту подолгу гуляли по садам Лазурных Драконов, с восхищением рассматривая сосну или журавля в небе и оживленно обсуждая будущую карьеру Куанг Ту в Министерстве труда.

− Нельзя чтобы всё пошло прахом, − сказала «Тигрица под баньяном». Прямо под её аватаром появились роботы с восхитительным чаем: ароматная зеленая жидкость в чашке с селадоновой глазурью, покрытой мелкими трещинками, словно яичная скорлупа.

Куанг Ту взял чашку, вдохнул приятный травяной аромат − маме понравится, даже на том свете.

− Знаю. − Он поставил чашку на алтарь. Ложь слетела с его губ столь же легко, как и последнее дыхание мамы.

Улун. Чайные мастера тщательно готовят эти сорта чая, создавая широкий спектр вкусов и оттенков. Настой сладкий, некрепкий, при последующем заваривании появляются новые нотки.

Туйет Хоа проснулась со смутным, нарастающим чувством тревоги и страха, но потом вспомнила о процедуре.

Жива. И в здравом уме. По крайней мере...

Она сделала глубокий, судорожный вдох и поняла, что лежит дома в своей постели. Сердце бешено колотилось. Её разбудил мягкий толчок общественной сети − вспышка света, которую включили роботы в фазе быстрого сна. Это не будильник, а скорее уведомление о сообщении с пометкой «срочно».

Только не это.

Где-то в глубине сознания сигнал повлек мысль, которая не была её собственной. Напоминание, что она должна просмотреть сообщение − как новый начальник отдела она обязана уделять внимание посланиям от подчиненных.

Профессор Дуй Уен, кто же ещё.

При жизни профессор была волевым человеком, и смерть этого не изменила. Но из-за того, что она была просто начальником отдела Хоа, а не кровной родственницей, связь ощущалась как-то... неправильно. Словно Дуй Уен говорила через толстое стекло.

Хоа понимала, что ей ещё повезло − мем-импланты представителя чужой семьи могут необратимо повредить мозг, если пятнадцать незнакомцев без всякого понимания и сочувствия сражаются за контроль над твоими мыслями.  Она слышала профессора Дуй Уен, а иногда и призрачные далекие голоса предков Дуй Уен. Но так уж всё устроено. Могло быть намного хуже.

Но могло быть и намного лучше.

Она встала, игнорируя настойчивый голосок из подсознания, призывающий к исполнительности, и потопала на кухню.

Роботы уже отставили в сторону утренний чай Хоа. До процедуры у неё была привычка брать его на работу. В те дни Дуй Уен с каждым днем всё больше худела и бледнела, а затем её присутствие на работе сменила череда памяток и видеозвонков − последние отчаянные инструкции по проекту, прежде чем она выпустит его из рук. Хоа наслаждалась покоем, стараясь не думать о приближающейся кончине профессора Дуй Уен − моменте, когда они окажутся в пучине космоса без разумного корабля, несущего их вперед.

Теперь Хоа ценила иной покой. Теперь по утрам она первым делом пила чай, надеясь, что в столь ранний час у мем-имплантов не будет повода её дергать.

Но в это утро её надежды не оправдались.

Усевшись, Хоа вдохнула лёгкий ореховый аромат, нечто среднее между цветочным и сладким. Рука над чашкой дрожала − Хоа на пару драгоценных минут мысленно заблокировала профессора Дуй Уен, чтобы урвать еще несколько мгновений покоя, пока его не разобьет суровая действительность.

Затем уступила и открыла сообщение.

Оно оказалось от Луонг Йа Лан, исследовательницы, работающей над кислотным балансом. На видео из лаборатории она выглядела бледной, но хорошо держалась.

− Мадам Хоа. Сожалею, но вынуждена вам сообщить, что образцы на Четвертом рисовом чеке поразил грибок...

В глубинах мозга Хоа зашевелилась профессор Дуй Уен и начала анализировать новости по мере их поступления, загружая данные по внутренней сети станции. Хорошо ещё, что она действовала не быстрее самой Хоа и на обработку ей требовалось минут пятнадцать-двадцать. Разумеется, у профессора были свои подозрения − что-то насчет именно этого рисового штамма. Возможно, из-за внедрённых в него изменений, чтобы рис рос при звёздном свете. Изменения позаимствовали у ночных медовосонь с Шестнадцатой планеты. Возможно, причина в условиях среды на рисовом чеке...

Хоа налила себе ещё чаю и некоторое время наблюдала за роботами. Было тихо, голос Дуй Уен в голове медленно затихал. Одна. Наконец-то одна.

В прошлый раз Четвертый рисовый чек проверял Ан Ханг − студент Йа Лан. Он толковый и увлеченный юноша, но не очень аккуратный. Йа Лан следовало спросить его, смотрел ли он сам или поручил роботам, а если сам − то следовал ли инструкциям.

Она отправилась в лабораторию − в голове по-прежнему тишина. Идти было недалеко: станцию ещё строили, и на ней пока что находились только лаборатория и жилые помещения для десяти исследователей − громадные, гораздо больше тех, которые они получили бы на своих домашних станциях.

Снаружи, за металлическими стенами, усердно трудились роботы. Укрепляя конструкцию, они последовательно накладывали слои пола и стен на каркас, намеченный гранд-мастером Гармоничного Проектирования. Даже не вызывая на импланты видео, Хоа знала, что они там и тоже делают свою работу. Конечно, они не единственные заняты делом: алхимики в Императорских Цехах тщательно разрабатывают конструкцию Разума, который однажды возьмет под контроль всю станцию. Прежде чем поместить его в материнскую утробу, алхимики должны удостовериться, что в нём нет ни малейших изъянов.

Йа Лан в лаборатории занималась пострадавшим рисовым чеком и, когда вошла Хоа, бросила на неё извиняющийся взгляд.

− Вы получили моё сообщение.

Хоа поморщилась.

− Да. Вы успели провести анализ?

− Нет, − вспыхнула Йа Лан.

Хоа понимала. На анализ, если делать его как полагается, двадцати минут не хватит. И тем не менее...

− Какие-нибудь догадки уже есть?

− Возможно, из-за влажности.

− Ханг...

Йа Лан покачала головой.

− Я тоже проверила. В чек не попали никакие посторонние примеси, последний раз Ханг открывал его две недели назад.

Чеки находились под стеклянными колпаками, что облегчало контроль за средой обитания и позволяло роботам, а по случаю и учёным, наблюдать за ними.

− Грибок может находиться в скрытом состоянии более двух недель, − мрачно заметила Хоа.

Йа Лан вздохнула.

− Конечно. Но я по-прежнему считаю, что дело в среде обитания: её не так просто сформировать правильно.

Влажно и темно − на рисовых чеках превосходные условия для уймы других живых существ, а не только для культур, в которых так отчаянно нуждается Империя. Планет с собственными названиями мало, и ещё меньше таких, где можно выращивать пищу.  Профессор Дуй Уен предвосхищала создание сети космических станций, подобных этой, на которых будут рыбоводческие пруды и плантации риса, растущего прямо при звёздном свете, а не при искусственном освещении, имитирующем свет Старой Земли; продукты питания, на выращивание которых не нужно тратить уйму ресурсов.

И все они верили в эту мечту, как умирающий, увидевший проблеск реки. Сама императрица верила в это так сильно, что из-за профессора Дуй Уен нарушила заведенный порядок и передала её мем-импланты Хоа, а не сыну Дуй Уен. Хоа помнила тихого мальчика по новогодним визитам, теперь он вырос и сам стал учёным. На похоронах он был сердит, да и кто бы не злился? Мем-импланты должны были перейти ему.

− Знаю, − сказала Хоа.

Опустившись на колени, она вывела на импланты данные о рисовом чеке, и поле зрения заполнили графики температуры за последний месяц. Все небольшие понижения соответствовали проверкам, когда исследователи открывали плантацию.

− Профессор? − в замешательстве окликнула Йа Лан.

− Да? − Хоа не шелохнулась.

− За несколько месяцев это третий рисовый чек, на котором проблемы с данным сортом...

Хоа услышала непроизнесенный вопрос. Другой сорт − на чеках с Первого по Третий − тоже не всегда был в порядке, но не настолько часто.

Внутри зашевелилась профессор Дуй Уен. «Дело в температуре, − мягко, но настойчиво указала она. − Медовосони живут в очень узком диапазоне температур, и модифицированный рис, возможно, тоже».

Хоа подавила грубый ответ. Возможно, измененный рис и с изъяном, но лучшего у них нет.

Профессор Дуй Уен не согласилась. Сорт на чеках с Первого по Третий был лучше: привой жизненной формы с непронумерованной и незаселённой планеты Пи Хуонг Ван. Привоем стали люминесцентные насекомые, обитающие в воздушной среде, непригодной для дыхания человека. Они были излюбленным выбором профессора Дуй Уен.