Глава 30

Хизер

Я заснула на полу, в кабинете Романа, рыдающая и уничтоженная, как было раннее, когда я выдерживала удар за ударом в мои первые дни здесь. Только на этот раз он не оставил мои кости сломанными, а кожу разорванной. Нет, на этот раз все было гораздо хуже. Он оставил меня, мою душу, всю мою сущность... оставил Хизер Маккензи-Пейн сломленной, разрушенной и абсолютно одинокой.

Забавно, что женщина способна выдержать физически и эмоционально, когда она любит кого-то. Мы пройдем через все круги ада и никогда не отступим. Мы приучаем себя быть достаточно сильными, постоянно передавая всю, целиком и полностью, власть одному человеку, который уже и так обладает силой, способной уничтожить нас. И мы делаем это все, полагаясь лишь на веру.

И когда ты осознаешь, как и я сейчас, что ты не только позволил ему превратить себя в жертву насилия, но и охотно предоставил инструменты, чтобы затем собственноручно помочь ему изменить тебя, это разрушит тебя физически, умственно, эмоционально, на каждом уровне, вплоть до центра твоей души.

Ни одна из женщин не готова к такому катастрофическому прозрению; Я чертовски уверена в этом.

Это отрезвляет, это болезненно. Так больно, что я могла бы перелистать весь словарь, подвергаясь мукам, и все равно не смогла бы найти термин, чтобы это описать.

Последние слова Романа проникли в мое сознание.

«Прощай, Хизер. Все теперь принадлежит тебе. Я позаботился о том, чтобы вы с дочерью никогда ни в чем не нуждались».

И как только они достигают разорванных в клочья остатков, которые когда-то были моим сердцем... я улыбаюсь. Ничего не могу с собой поделать.

«Все принадлежит тебе».

Я не победила. Тем не менее, по правде говоря о Романе, неужели я и правда ожидала этого? Нет. Признаю, что у меня были мимолетные вспышки надежды и проблески того, какими мы могли бы быть, но я всегда знала, что Роман был человеком, выступив против которого невозможно было победить. Женщина не может завоевать сердце, которого никогда не было.

Проблеск надежды... нет, я не победила. Но, черт возьми, я и не проиграла, верно?

За все то время, что прошло с момента того инцидента и сегодняшнего дня, я набралась достаточно храбрости, чтобы позвонить своим братьям. Наш первый разговор был закручен в одинаковом количестве лжи и правды, стоя в конце мощеной тропинки, я скрепила вместе наши разрушенные жизни, где моим братьям и мне пришлось стоять.

Бобби недавно переехал, чтобы помочь мне с небольшим ремонтом, который я решила устроить, в то время как профессионалы работали над большей его частью. Я хочу, чтобы Роман был полностью стерт с каждого дюйма этого дома до того, как наша дочь, Винтер Иви, появится на свет, точнее, в этом доме.

Закончив обшивать панелями стены в детской комнате, слышу, как кто-то подошел сзади, где я сижу, развалившись, глядя то на один образец цвета, то на другой.

− Знаю, ты думаешь, что это глупо, но, пожалуйста, порадуй меня, цвет зимнего плюща перетекает от бледно-нефритового до темно-изумрудно-зеленого. Думаю, что доминирующим цветом должен быть нефрит, а любым цветовым акцентом, который мы сделаем, должен быть темно-фиолетовый. Но не будем увлекаться. Я не хочу, чтобы это выглядело так, как будто «Hello Kitty» взорвалась в детской моей дочери. Затем мы можем использовать ту же цветовую гамму с ее постельными принадлежностями и мебелью в гостиной. Что думаешь, Бо?

Человек, усмехнувшийся позади меня, не был Бобби.

− Ну, я не знаю, что думает Бо, но мне кажется, это звучит прекрасно, Мак.

Как только я поднимаю свою большую задницу с пола и поворачиваюсь, чтобы увидеть Себастьяна, едва не задыхаюсь. Мои глаза несколько раз метнулись за его спину, к нему и обратно, прежде чем я смогла собраться с мыслями и спокойно спросить:

− Себ, пожалуйста, скажи мне, что его здесь нет.

Его зеленые глаза сверкают на фоне оливковой кожи, и он проводит руками по своим грязным светлым волосам, которые уже давно нуждаются в стрижке, но ему это идет. Довольно-таки мило, должна признать. Когда он улыбается, белые зубы сверкают на долю секунды, прежде чем заговорить:

− Нет, дорогая. Его здесь нет. Только я. Хотел зайти и проведать тебя. Знаю, прошло много времени, но я беспокоился о тебе и ребенке. Он уволил меня, черт возьми, думаю, это произошло через несколько дней после того, как вы поженились. С тех пор я о нем ничего не слышал. Я бы пришел раньше, но лишь недавно узнал, что он ушел две недели назад... черт. Извини...

Мои дрожащие руки скользят сквозь пряди волос, а затем приглаживают складки, которых нет на моем эластичном хлопковом макси-платье, пока я мямлю, будучи взволнованной.

− Нет, нет. Все в порядке, Себ, правда. Это было... ну, ты был там, ты знаешь. То, что он сделал, было необходимо для меня и моей дочери, для нашей по-настоящему счастливой жизни. Я благодарна ему за то, что он смог преодолеть свою жажду и ненасытность, и отпустить нас, хотя я просила и умоляла его остаться, − я улыбаюсь ему в ответ, − думаю, иногда, даже ты упускаешь главное из внимания.

Его рука оказывается рядом с моим лицом, и он заправляет мои волосы за ухо прежде, чем я успеваю понять, что он делает, вернее, что уже сделал, обе его руки скользят в карманы его выцветших джинсов. Он опускает голову, чтобы скрыть усмешку.

− Да, мэм. Я бы сказал, что это происходит чаще, чем большинство людей хотели бы признать. Он заглядывает за мою спину, и на его лице мелькает беспокойство, а его темно-зеленые глаза сканируют мои. − Уверена, что все в порядке, дорогая?

Чувствую, как слезы застилают глаза, и киваю.

− Я не могу позволить себе быть не в порядке, Себ. Я... это все еще больно, но не так плохо, как если бы он остался и продолжил свое «Милый Роман» поведение, чтобы потом бросить меня и Винтер.

Он кивает головой в сторону краски:

− Не возражаешь, если я помогу?

− Вообще-то, я бы не отказалась от помощи, если ты не против. Мои ноги опухают, как сумасшедшие, и я уверена, что ребенок внутри меня думает, будто она голодна до смерти, хотя мы только что съели огромную порцию и два литра мятного мороженого с шоколадными крошками. Я смеюсь, прежде чем подойти к двери и спросить через плечо:

− Я собираюсь прихватить сэндвич, или десять, хочешь чего-нибудь?

От его смеха у меня в животе что-то происходит, то, чего я не чувствовала со времен Романа... до Франции. Бабочки. Я чувствую бабочек и знаю достаточно, чтобы понять, что они не имеют никакого отношения к моей беременности.

− Нет, все хорошо, дорогая. Пойди возьми себе чего-нибудь поесть, а я займусь нефритовой частью твоего плана. Он улыбается перед тем, как вылить краску на поддон.

Я медленно спускаюсь по лестнице на кухню и делаю себе четыре бутерброда с сыром. С тех пор, как Роман забрал Эндрю после своего ухода, я была предоставлена сама себе на кухне.

Как только заканчиваю делать бутерброды, несу их, два стакана и кувшин сладкого чая на подносе в детскую, и после того, как Себ вешает чистые полотняные занавески, там, где будет гостиная, сажусь и ем, разделяя кувшин сладкого чая с моим новым другом.

Самое главное, я смеюсь. Имею в виду, смеюсь аж до коликов в животе впервые за долгое время, что я уже и не помню, так давно это было. И все это время чувствую, как счастье заполняет пустоту, которую Роман собственноручно вырезал, только чтобы оставить меня опустошенной, когда он ушел от меня.