— Сюда, — говорит он, направляя меня к задней части дома и выводя на маленький дворик.

Столик на двоих накрыт под деревянной беседкой, украшенной вьющимися растениями и самыми изысканными белыми цветами.

— Здесь красиво, — говорю я, шокировано замерев на месте.

— Что я могу сказать, у меня безупречный вкус.

Данте выдвигает для меня кресло. Я сажусь и любуюсь богато украшенными, серебряными канделябрами. Вся эта сцена почти зловеща из-за своей идеальности, но в этом весь он — скрытая угроза за красивым фасадом.

— Что мы будем есть?

— Все, что я решу, — говорит он, медленно проводя пальцем вниз по моей левой щеке. Я закрываю глаза от его прикосновения и пытаюсь обуздать волну похоти, которая угрожает поглотит меня.

Он садится напротив и бросает на меня напряженный взгляд. Совершенно ясно, что я прирожденный сабмиссив. Моя роль была четко определена моим прошлым и у меня есть подозрения, что его тоже, но вне спальни все не так-то и ясно. Не для меня, во всяком случае. Сегодня он решил, как мы будем заниматься сексом, что мне следует надеть и я что я буду есть. Независимая женщина во мне, крича, грозит ему кулаком.

— Вина?

— Нет, спасибо… я не пью.

— Ах, да, — говорит он, подозрительно на меня глядя. — Есть какие-нибудь конкретные причины почему?

— Мне не нравится вкус.

Это ложь. Мне не нравится потеря контроля. Я не хочу, чтобы все мои чувства еще более отупели чем есть, когда он рядом.

— Тогда могу предложить воды.

— Пожалуйста.

Он ухмыляется, и наполняет мой бокал, затем откупоривает на вид дорогую бутылку красного.

— Я уверен, что это первый раз, когда ты со мной употребляешь это слово в разговоре со мной. Не в умоляющем смысле, я имею в виду.

— Я уверена, что когда опасный преступник приставляет пистолет к твоей голове, принято умолять и просить сохранить тебе жизнь.

— Преступник — понятие относительное, — легко говорит он.

— Это то, что ты говоришь себе, чтобы спать спокойно по ночам?

— Никаких драк, — бормочет Данте. — За тебя, мой ангел, — добавляет он, в тосте поднимая бокал, прежде чем подносит его к губам и делает длинный глоток. Я не поднимаю свой с водой, чтобы присоединиться к нему. Вместо этого я играю с ножкой, пробегаюсь пальцем вверх и вниз по изящной колонне. Между нами нет симбиоза. Он — плохой мужчина, который держит меня в заложниках. Наши миры не могут существовать синхронно… они даже не принадлежат одной вселенной.

— Ты думаешь об этом слишком много, — бормочет он, словно читая мои мысли.

— Немного сложно этого не делать, когда еще два дня назад ты держал меня закрытой под замком.

Мои слова, кажется, задевают в нем что-то. Он стискивает зубы и я вижу, как под его оливковой кожей напрягаются мощные мышцы. Сегодня он не брился, и тень темной щетины придает ему еще более зловещий вид.

— Я сожалею о том, как обходился с тобой те первые дни.

Шокированная, я вскидываю голову. Уголки его великолепного рта немного приподняты вверх. Этот мужчина опасно близок к тому, чтобы улыбнутся.

— Не нужно выглядеть такой шокированной. У тебя хватило такта показать мне хорошие манеры, Ив. С моей стороны правильно сделать то же самое.

Правильно? Мужчина не знает значения этого слова. Все в нем и в его жизни неправильно.

— Этикет важен для тебя, не так ли? — говорю я, выгибая брови.

— В правильном контексте, — он делает еще глоток вина. — Чем ты занимаешься на работе?

— Я секретарь, — лгу.

Пауза.

— Тебе нравится?

— Нормально.

Он откидывает голову и смеется. Это богатый, восхитительный звук, который эхом разносится по всему двору.

— Мне кажется, что светская беседа — не твоя сильная сторона, мой ангел, как и беседы про наши работы. Предлагаю перейти к другим темам.

— Как погода?

— О, думаю, мы можем лучше, чем это, — я ловлю его взгляд на своей груди и воздух между нами снова озаряется запрещенным обещанием.

— Где ты научился так говорить? — я спрашиваю у него, внезапно любопытствуя. — Ты звучишь как истинный американец, даже больше, чем я.

— В школе.

— В какой школе?

Он откидывается в своем кресле и медленно зубами покусывает свою нижнюю губу. Я чувствую мгновенную реакцию на это в своей сердцевине. Я представляю эти губы на каждой части своего тела.

— Я не в праве говорить тебе об этом.

— Почему? Думаешь, это может стать оружием против тебя?

Он ухмыляется.

— Скорее всего. Мой ангел — настойчивая дама.

Меня пронзает волна беспокойства. У этого мужчины есть деньги и средства, чтобы выяснить обо мне все. И если судить его насмешливый тон, вероятно, ему уже известно, что я работаю репортером. Дерьмо. Я в панике смотрю на скатерть.

— Я получил образование в твоей стране, Ив, — вздыхая, признает он.

— В Америке?

— Да, на родине «Мустангов» с откидным верхом и красивых, любознательных женщин.

Мои щеки заливаются краской от его неожиданного комплимента. В то же самое время миллион выстраиваются в линию, словно серебряные пули на кончике моего языка.

Появляется Валентина с нашими первыми блюдами и ставит перед каждым из нас по тарелке с восхитительно пахнущими, обжаренными гребешками, но я едва замечаю их. Я знала, что он был образованным с первой секунды нашей встречи. Как бы я хотела сейчас иметь доступ к компьютеру. Я — журналист-расследователь. Я могла бы вывести его на чистую воду по фамилии в течение часа. Подняв взгляд, я нахожу Данте пристально за мной наблюдающим. Как будто он может почувствовать трепет погони на моей коже.

— На этом все, Валентина, — рявкает он, отмахиваясь от нее коротким взмахом руки.

Она вздрагивает и пятится назад. Рядом с ним она чертовски нервничает, но он, кажется, этого не замечает.

— Это было не очень красиво, — говорю ему. — Я думала, ты ох*енно хорош в манерах?

— Не матерись, — говорит он, поднимая вилку. — Это не подходит тебе.

— Бл*ть, сука, пизд*ц. В любом случае, я не могу есть это, у меня аллергия на морепродукты, — заявляю я, откидываясь на спинку сиденья и складывая руки перед собой.

У меня нет аллергии, но я снова чувствую себя дерзкой.

— Ты много пропускаешь, уверяю, они восхитительные.

Я смотрю, как его вилка исчезает во рту и, кажется, не могу отвести глаз с его губ снова. Не такой реакции я ожидала. Гребешки пахнут божественно, насквозь пропитаны в горячее шалфее и масле. Я такая голодная, что хочу поднять тарелку и вдохнуть этот запах.

— Я действительно не смогу соблазнить тебя? — говорит он, подсовывая мне под нос вилку с едой.

Подонок.

— Конечно, давай, если хочешь чтобы моя смерть навсегда осталась на твоей совести.

Он просто ухмыляется, но не говорит ни слова. Вот тогда я вспоминаю, что у него есть доступ к моим медицинским записям. У меня нет аллергии и он уже знает это.

— Эта девушка, Валентина, она часть твоего гарема? — быстро говорю я.

Ухмылка гаснет на его губах.

— Моего чего?

— Она из твоей группировки сексуальных рабынь, не так ли? Как и я. Вот почему ты похитил меня.

Сейчас пришла его очередь, чтобы с лязгом бросить вилку.

— Ты нисколько на них не похожа, Ив.

— Но у тебя был с ней секс?

— Что, бл*ть, навеяло на тебя такую мысль?

— Ты ведь тоже ее бил, правда?

В мгновение ока его слегка удивленное выражение лица исчезает, сменяясь на что-то гораздо более зловещее. Встав, он швыряет салфетку на стол.

— Это было ошибкой. Иди. Убирайся с поля моего зрения, Ив Миллер, пока я по-настоящему не вышел из себя.

Внезапно мне становится страшно, но по моим венам все еще продолжает течь жар. Я знаю, что просто должна сделать так, как он говорит, но с тех пор, как он похитил меня, я слишком избаловалась этой борьбой.

— Она завидует мне? Я твоя новая любимая игрушка? Она не доверяет мне, не так ли? Поэтому она ранее шныряла по моей комнате?

— Она распаковывала твою одежду, Ив. Одежду, которую, я, бл*ть, купил тебе!

— Я никогда тебя ни о чем не просила! Кроме билета в одну сторону назад в Америку, но этому никогда не бывать, да? — злостно выдаю я. — И я имею в виду после этого, когда она рылась в твоих вещах или в том, что ты хранишь в ящиках комода.

Он застывает на месте.

— Что ты сказала?

Инстинкты велят мне отступить, но я не могу достаточно быстро сформулировать слова. Атмосфера сменилась на что-то уродливое и угрожающее, и даже идеальное место не может ничего изменить. Мой пульс подскакивает, когда он наклоняется через стол, вдавливая в скатерть кулаки.

— Скажи мне, что именно ты видела, Ив Миллер, и я, возможно, позволю пережить эту ночь.

Наступает тишина. Я не могу ни двигаться, ни говорить от страха.

— СКАЖИ МНЕ!

— Э-э ничего… должно быть, мне показалось. Извини… пожалуйста, сядь, давай поужинаем.

Дрожащей рукой я накалываю гребешок, запихиваю в рот и машинально начинаю жевать. После сегодняшнего дня я почти забыла про устрашающего убийцу, который срывается за его маской, о том, чьи темные глаза лишены всяких эмоций. Это не его игривое выражение лица, осознаю я содрогаясь. Я снова вижу Данте таким, какой он есть на самом деле. Никакое количество образования, богатства и умений манипулировать не могут скрыть настоящего монстра, скрывающегося внутри.

— Брехня! — орет он, ударяя кулаками по столу. — Начинай говорить, Ив, иначе…

С трудом я проглатываю все, что было у меня во рту. Мое горло, кажется, склеилось, не позволяя еде проскользнуть вниз.

— Я думаю, она что-то искала, но, казалось, будто сама не знала, что.

Он немедленно выпрямляется, и сквозь пелену слез вижу, как набирает на телефоне номер.

— Иди в главный дом, — слышу его команду. — У нас там непредвиденная ситуация.