Автор: Мара Винтер
Здесь вы можете быть собой
Часть I
Голуби, толкая друг друга, клевали хлеб. Стоило мальчику бросить им кусок, они тотчас бежали к еде, наперегонки, хлопая крыльями, будто от этих крошек зависело всё их птичье существование – не только здесь и сейчас, как жирных пернатых, но и в целом, как вида. Они давно не были голодны, умяв добрых полбатона, однако, продолжали есть. Джек наблюдал, как его дети (два сына и дочка, все погодки, от трёх до пяти лет), кормят птиц, и думал о людях. Если бы с неба падали деньги, разве не то же самое исполняли бы степенные граждане, гуляющие в парке? Деньги – аналог пищи, даже нет, не так: деньги – пища богов. За ней бегут люди, точь-в-точь как глупые голуби. Что дают им эти куски бумаги, зачем вырывать их из клюва соседа так усердно, так жадно? Свобода, думал Джек, вот чего хотят боги. Свобода делать всё, что хочешь, избегая притом наказания. Поэтому так популярна игра Sins-2. В ней нет границ... Нет, нет, думал Джек, только не об игре. Об игре – вечером, днём – время для семьи, он почти не видел их всю неделю. Ничего, всю неделю, кроме работы. Вход в игру стоит недёшево, но стоит того. Вот его жена: её улыбка похожа на бледную тень, глаза, как отражения всего, что к ним прикоснётся. Бесцветные, лишённые индивидуальности. Она посвятила жизнь семье, светить больше нечем. А какие женщины в Sins-2... Что, сказал себе Джек, зависимость? И ответил: нет. Вот его дети, светленькие, шумные, бегают друг за другом, не умнее, чем голуби, которых они кормят. Он не знал, зачем ему семья, знал, что зачем-то нужна. «Всем нужна», – говорили люди, и по-быстренькому трахались, и кончали, не вынимая, и бросались на работу, чтобы попасть в круговорот: жена с бледной улыбкой, всегда уставшая, сонная, без признаков жизни, трое мелких, надоевших до крика, деньги, чтобы не сдохнуть с голода вместе с ними, офис, босс, коллеги, скука и... игра Sins-2. Джек вздохнул. О чем ни думай, мысли так или иначе возвращаются к игре. Как же всё-таки были правы её разработчики, придумав слоган: «Здесь вы можете быть собой». Да, там собой, не здесь, уж точно. «Ребята, – сказал Джек, – пойдём, покатаемся на каруселях».
Не то, чтобы он ждал момента, когда они уснут, давно нет, но он втайне надеялся, что будет, как когда-то. Жена в прошлом, ещё до первого ребёнка, была красавицей: смешливая блондинка с острыми шутками и серыми, как лёд, глазами. Ему мерещились в них все узоры, на которые способны снежинки. Время растопило лёд, сделало его просто ещё одной лужей, где трепыхалось, нерастворëнное, как жир, собственное лицо Джека. Мутное, постаревшее и оплывшее, такое же, как и её лицо – лицо его жены. Ей давно было не до шуток. А ему не обязательно было смотреть ей в глаза, чтобы наспех, перед сном, перепихнуться. Надежда умирала не в момент, когда она отказывала в сексе, повернувшись к белой стене, но наоборот, когда она соглашалась. Он подбирался к ней сзади, трогал мягкую грудь таким же привычным жестом, каким гладил по голове детей, укладывая их спать. Тёрся членом об её задницу, изредка вспоминая, как бодро они сношались шесть лет назад, гораздо чаще – про игру и красоток. Именно когда она соглашалась, безразлично глядя всё в ту же стену, как если бы отказала, пока он двигался в ней, качая бёдрами то ли да, то ли нет, становилось очевидно: всё кончено. На сей раз было так же. Она уснула почти сразу, как он кончил (вернее, сделал вид, в потёмках непонятно: ещё одного ребёнка он бы не вынес). Подавляя тяжёлые мысли о том, что жизнь его бессмысленна, Джек встал с постели. Стараясь не разбудить жену, натянул штаны и, ступая с носка на пятку, тихонько вышел из комнаты в соседнюю. Очень маленькую и очень личную. В ней стояло оборудование для игры.
Игра Sins-2 славилась, как лучший симулятор жизни. В отличие от первой версии, реальность второй ощущалась, будто бы ты в ней родился и за пределы её выходишь, как в сон, с плохой графикой, глупыми багами, менее реалистичными персонажами. Да и сюжеты внутри игры не шли ни в какое сравнение с однообразным "настоящим". Направо пойдёшь – весь мир обретёшь, налево пойдёшь – потеряешь, играючи. Джек оказался на улице своего собственного города, но на сей раз он был там один. Без семьи, как в воскресенье, без тревоги, как в будний день. Стильно одетый, с лукавым прищуром повесы, нацеленного разрядить-таки напряжение в паху при содействии одной из женщин – о, какие тут женщины, описать их невозможно, нужно видеть – гуляющих вокруг, припавших к барным стойкам за полупрозрачными стёклами, бросающих томные взоры не на кого-то, а на него, Джека, глаза в глаза. Здесь не было проклятых белых стен. Никто не отражался в глазах этих барышень, тёмных, как ночь, они сами были ночью, они поглощали свет. Неоном манили вывески. Пайетками переливались платья. Тень играла с бликами, они были одно, и некому было осудить его, что бы он здесь ни совершил. Он вошёл в бар и выпил виски, и незнакомка хищно улыбнулась, опустив ресницы, чтобы поднять их ещё раз, уже не отводя взгляд. Её оливковая кожа, короткие чёрные волосы, миндалевидный разрез карих глаз… весь её облик не был просто человеческим, он был идеальной моделью; тем, чем был здесь и сам Джек. Идеальной моделью себя. Они поднялись наверх, в мотель над баром, не сказав друг другу ни слова. Едва зайдя в номер, растопыривший окна в улицу, девушка расстегнула молнию на груди, сбросила комбинезон, вышла из него, словно змея из старой кожи. Джеку открылась её тяжелая грудь с тёмными ореолами сосков, гладкие линии живота, стройные бёдра, а между ними… ему не нужно было знать её имя. Он развернул её спиной, придавливая к стене, быстро сбросил с себя рубашку, расстегнул штаны и, торопясь, вошёл в неё, влажную, зовущую, с таким жаром, точно делает это в первый раз, в последний раз; единственный раз за всю свою жизнь. Она тихо застонала. Он двигался быстрее и быстрее. У стены, потом на полу, над ней, после – под, её силуэт высился над ним, на фоне огней, бёдра разведены, линия шеи и плеч слита судорогой, голова откинута назад. Её тело пульсирует, мышцы сжимаются вокруг его пениса: она кончает и становится ещё уже, и он кончает в неё, не боясь. Это всего лишь игра. Она хищно улыбается, уходя. На нём эта ночь не кончится. Не кончится она и на ней.
Довольно улыбаясь, сытый, как кот, Джек направился в заведение, известное в игре как «Дом желаний». Там искали более ярких ощущений, чем обычно, более ярких даже чем секс. Дом был невысоким, тёмным, и находился вдали от глаз, в глухом районе. Кто знал, где искать, находил, кто не знал, того находили. Привратник спросил, чего хотелось бы господину. Господин ответил: «Последней встречи». «У вас особое пожелание?» «Стандартного пакета достаточно». «Второй этаж, шестой номер, – скука слышалась в голосе молодого сотрудника. – Приятного отдыха, сэр». Джек поднялся, звякнув лифтом. В комнате, стилизованной под палату, на столе, лежали хирургические инструменты, аккуратно разложенные по размеру. На стене висели плеть и кнут. Рядом стояла кушетка. К кушетке, без сознания, был примотан человек. Джек не знал этого парня лично, но видел его: тот мелькал в соседнем отделе. Можно было выбрать кого-то, кого ты знаешь, но зачем? Его злость не предметна, ничего личного, только работа, многолетний рабский труд, и рабское терпение, и вместе они ничего не перетëрли, кроме зубов раба. * «Просыпайся», – велел Джек. Сорвал наклейку со рта лежащего на кушетке. Освободил его руки и ноги. Ему не нравилось пытать беззащитных. Он уважал открытое сопротивление, поэтому столкнул едва пришедшего в сознание парня на пол, отметив про себя, какой тот худой и маленький: ключицы впивались в кожу по обе стороны от его шеи, макушкой он едва доставал бы Джеку до уха, если бы стоял в полный рост. Бежать было некуда. Парень попытался закричать, но не смог, из горла его вырвался только слабый хрип (видимо, подсекли связки). «Это игра, – напомнил себе Джек. – Его нет, некому умирать». Удар пришёлся в ухо, потом в живот, юнец упал ему под ноги, на кафель, сплюнул кровь от удара подбородком. В нём как будто проявилась, во плоти, вся слабость, всё его ничтожество, Джека, его неспособность победить или уйти, или сдаться, или хотя бы честно проиграть. Он приложил "противника" ногой в живот. «Такова жизнь, и такова смерть, – мелькнуло в голове, – существовал, никем не замеченный, в потёмках, там же и подох, не в силах даже закричать». Он бросился вперёд; ладони сомкнулись на горле жертвы. Тощая шея проминалась так же легко, как туловище новорождённого котёнка, трогать её было неприятно до отвращения, но он давил, жал, прижимал к полу, мечтая, чтобы несчастный просто исчез, рассыпался под ним на пиксели, перестал когда-либо быть. Стёрся не только из игры: из бытия. Тот дёрнулся в последний раз и затих. Глаза остались открытыми. Голубые глаза паренька из соседнего отдела. Сложно будет теперь смотреть в них, встречаясь возле автомата с газировкой.
* Отсылка к пословице «Терпение и труд всё перетрут».
Часть II
Полгода спустя в жизни Джека всё было по-прежнему. Только голубоглазого перевели куда-то, он его больше не встречал. Копил на то, чтобы играть, и играл, не так часто, как хотелось бы, но надо ведь держать себя в руках. Однажды в воскресенье он, как обычно, шёл с семьёй по направлению к парку. Дочь тянула его за лацкан пиджака, требуя мороженного, сыновья переругивались из-за пульта управления машинкой, жена молчала, пропуская свет через свои серые, неживые глаза. И вдруг, на углу улицы, у самого перехода к парку, он увидел женщину, показавшуюся ему смутно знакомой. Смуглая кожа, короткая стрижка, как будто она откуда-то с востока, и в глазах что-то… он едва ни подскочил, когда она, узнав его, вдруг побежала навстречу, раскрывая плащ. «Это был ты! – закричала она, смеясь. – О, тогда ты был такой красавчик. Не то, что сейчас! Смотри, – кричала она, – что ты наделал». Под плащом, выглядывая из-под вязаной кофты, обнаружилось круглое, отвисшее брюхо. Такое же, какое он трижды видел у жены. «О чём она?» – спросила жена. Ему на секунду показалось, что в голосе сквозит беспокойство. «Ни о чём, – Джек хлопал глазами, не понимая, как такое возможно, возможно ли, – дорогая, я не знаю, кто она. Я знаю не больше, чем ты». Женщина захлопнула плащ. Её подбородок двоился, складки кожи обрамляли лицо. Если она и напоминала красотку из Sins-2, то так же отдалённо, как сон напоминает жизнь. «Зато я знаю, – заявила толстуха, – эта проклятая игра… на самом деле, её нет, всё по-настоящему, что бы ты ни делал». Дочь Джека завизжала, требуя внимания. Беременная усмехнулась. «Вижу, тебе уже некуда и так. Ну, бывай», – она развернулась и быстро пошла в сторону, сквозь серое утро, не оборачиваясь. Из-под ног её выпорхнула стая голубей, разлетелась во все стороны. «Я не знаю, о чём она, – повторил Джек, глядя на свою жену. – Она меня с кем-то спутала. Я не трогал её и пальцем, честное слово». Жена прищурилась. «А в игре?» – спросила она. Он смешался. «Игра есть игра. Там всё не по-настоящему. Наверняка, она и в жизни спала со всеми подряд, вот и обозналась». Молчание было длинным, как автомобильный гудок, таким же громким. «Дети, сегодня папа с нами не пойдёт, – равнодушно сказала блондинка ноющей троице. – У него другие дела. А ты, – обратилась к Джеку, – догони её. Возможно, тебе удастся заставить её сделать аборт». Серые глаза были острыми, как когда-то.