41. Тристан

Это очень интересный поворот событий, когда мой брат слушает мои слова как Евангелие, и еще одно доказательство того, что он действительно сошел с ума.

Если бы я не был так зациклен на воспоминаниях о том, как моя Маленькая Лань обхватывала мой член, возможно, я бы нашел немного юмора в иронии о мальчике, который всю свою жизнь говорил мне, что я не стою грязи на его ботинке, а теперь он спрашивает меня, что ему делать.

Конечно, все это — результат моего тщательного манипулирования его галлюцинациями. Я увидел слабое место и набросился на него. Мятежников много, и их число растет с каждым днем. У меня много фракций, скрытых от посторонних глаз. Мы везде, даже в тех местах, о которых вы и не подозреваете. Но я не идиот, и если есть возможность укрепить наши шансы, я всегда ею воспользуюсь.

Вот почему я вчера вечером легкомысленно предложил, чтобы Тимоти не хоронили должным образом — Эдвард мог бы использовать это, чтобы поколебать мнения о короле. Люди не очень хорошо относятся к тому, что с их собственными людьми не обращаются с уважением.

— Брат, прости, что беспокою тебя, но я не знал, куда еще обратиться, — я качаю головой, вышагивая так, словно эти мысли терзают мой разум.

— Хватит, Тристан. Я занят, — огрызается он, откинувшись в кресле и попыхивая сигарой.

— Речь идет об отце, — шепчу я, оглядывая комнату, как будто кто-то может подслушать.

Это привлекает его внимание, и он садится вперед, его брови поднимаются.

— Он сказал тебе что-то еще? Снова пришел к тебе во сне?

Я колеблюсь несколько долгих мгновений.

— Да. Но... я не знаю.

— Скажи мне, — шипит он.

— В моем сне... король Андалайзии послал войска к нашей южной границе.

Майкл вцепился в корни своих волос.

— Что? Ты думаешь, они хотят развязать войну?

Глубоко вздохнув, я качаю головой.

— Я не знаю, Майкл. Возможно, это ерунда. Блять! — я пинаю деревянную ножку стула. — Мне кажется, что я схожу с ума.

— Нет, — он встает на ноги, обходит стол, пока не оказывается передо мной. Он крепко сжимает мое плечо. — Ты не сошёл с ума. Мы не сумасшедшие.

Я киваю, проводя ладонью по губам.

— Он сказал, когда?

Пожимая плечами, я смотрю на него из-под бровей.

— Я не могу быть уверен.

Майкл жуёт внутреннюю сторону губы.

— Мы не можем рассказать об этом совету, они не поверят.

— Майкл, ты король. Это абсолютная монархия, а не демократия, — говорю я. — Не позволяй другим принимать решения, как будто в их жилах течет кровь Фааса. Это не так.

Его глаза вспыхивают, грудь вздымается, когда мои слова проникают в его психику.

— Мы пошлем войска к южной границе. Просто для безопасности.

— Брат, я думаю, это правильный выбор.

——————

Эдвард смотрит на меня, когда я прислоняюсь к барной стойке таверны, прикуриваю косяк и подношу его к губам, огорченный тем, что не могу почувствовать запах Сары на кончиках пальцев.

Каждая клеточка моего тела жаждет выследить ее и приковать к себе. Это нездорово, эта одержимость, но она все равно здесь, а я никогда не отличался крепким душевным здоровьем.

— Вы кажетесь другим, — говорит Эдвард, потягивая из пинты эль.

— Правда? — ухмыляюсь я. — Наверное, это потому, что мы на пороге всего, чего я когда-либо хотел. Мой брат сошел с ума, Эдвард. Он считает, что я вижу призрак нашего отца, который шепчет мне на ухо предостережения. И уже завтра большая часть королевских войск отправится к южной границе, чтобы защититься от выдуманной угрозы войны.

Ухмылка Эдварда растягивается по его лицу.

— И что в итоге?

Я улыбаюсь.

— В конце концов, я буду носить корону в любом случае. Предпочтительно с совершенно новым советом, не заполненным людьми, которые всю жизнь пренебрегали мной.

— Победа будет за нами, Ваше Высочество. Я чувствую это. Несколько моих людей уже балансируют на грани. Они недовольны тем, как обстоят дела, — он хлопает в ладоши, прежде чем сделать еще один глоток своего напитка. — А парни в подвале, которые пытались убить леди Беатро? Что бы Вы хотели, чтобы я с ними сделал?

Моя кровь закипает, когда я думаю о мятежниках, которые взяли на себя ответственность организовать покушение.

— Держи их под замком. Я планирую отдать их в качестве подарка.

— Кому?

Я улыбаюсь.

— Саре, конечно.

Его глаза загораются осознанием, но прежде чем он успевает сказать что-то еще, дверь в таверну распахивается, и входит Шейна, ее глаза сканируют все вокруг, пока не останавливаются на нас. Улыбка расплывается по ее лицу, когда она видит Эдварда, и он выпрямляется, прислонившись к барной стойке. И затем, как я и просил, Пол Вартег следует за ней, его взгляд расширяется, когда он рассматривает три десятка людей, которые едят и пьют за столами, и его рот открывается, когда он останавливается на железной клетке, построенной в дальнем углу, с бессознательным Ксандером, прикованным к стене и выставленным на обозрение.

Я тушу конец косяка и подхожу к ним, приняв теплую ухмылку на свое лицо.

— Добро пожаловать, Пол, — я кладу руку ему на спину. — Я так рад видеть, что Шейна убедила тебя прийти.

— Это Вы, — шепчет он. — Вы — король мятежников?

Моя ухмылка расширяется.

— Я много кто, но сейчас я просто друг.

Я подталкиваю его вперед, и Шейна отрывается, идет к Эдварду и погружается в его объятия, их губы смыкаются в долгом поцелуе.

— Я признателен, что ты здесь, — говорю я ему. — Хотя бы для того, чтобы увидеть, чего добились месяцы твоей тяжелой работы, обеспечивая еду, которая доставляется сюда, — моя рука машет над столами, указывая на случайные лица. — Если бы не было так поздно, ты бы увидел маленьких детей, которые впервые за несколько дней получают еду. Ты бы увидел матерей, прижимающих младенцев к груди, пока они плачут от облегчения из-за того, что им дали что-то, когда монархия не смогла обеспечить их.

Повернувшись к нему, я впиваюсь в него взглядом.

— Я хочу, чтобы ты знал, как мне невероятно жаль Тимоти.

Его глаза сужаются, плечи напрягаются, когда он встречает мой взгляд.

Об этом не говорят — не вслух, — но я знаю о нем и Тимоти. Об украденных моментах и тайных ночах. О любви, которая закончилась бы гораздо хуже, чем выстрел в грудь, если бы кто-нибудь узнал.

И хотя я не оплакиваю смерть Тимоти, впервые в жизни я могу сопереживать мысли о его погибели. Я понимаю, как больно любить втайне, и я не желаю когда-либо пройти через муки воссоединения со второй половинкой своей души, только для того, чтобы она была несправедливо оторвала от тебя.

Уже достаточно тяжело, когда тебе говорят, что они не предназначены для тебя, когда они — единственное, что когда-либо чувствовалось как что-то твоё.

Я кладу руку ему на плечо.

— Я обещаю тебе, Пол, что виновные заплатят.

— Они не проведут ему похорон, — шипит он, его голос низкий и измученный.

Я киваю, сведя брови.

— Тогда мы устроим ему похороны здесь.

По его лицу стекает одна слеза, и он утирает ее. Я притворяюсь, что не вижу.

— Я не отдавал им этот приказ, но все равно несу ответственность.

— Я Вам верю, — он прочищает горло и произносит следующую часть шепотом. — Я ни на секунду не сомневаюсь, что Вы не позволили бы причинить вред леди Беатро.

Моя грудь судорожно вздымается в надежде, что мы не настолько очевидны, как ему кажется, но я улыбаюсь.

— И ты был бы прав.

— Я никогда не приходил сюда раньше, потому что отказывался выбирать сторону, — говорит он. — Но я больше не могу стоять и смотреть, как коррумпированная монархия уничтожает наш народ. Глория Терра — гордая страна, и мы заслуживаем короля, который принесет нам славу. А не позор.

Удовлетворение, тяжелое и густое, прокатывается по моей крови, как патока.

— У меня есть твоя преданность, Пол Вартег?

Его глаза вспыхивают, и он опускается на колени.

Я протягиваю руку, и он сжимает мои пальцы, целуя вершину перстня с львиной головой.

— Я клянусь.

— Вместе мы правим, врозь — падаем, — шепчу я. — Для меня честь приветствовать тебя в рядах восстания.