Глава 17

В пятницу Виктор снова зовёт меня к себе, так что я беру свой рюкзак и оставляю спальный мешок. Он, как всегда, сидит на пластиковом стуле с сигаретой в руках наблюдает за закатом.

— Где остальные? — спрашиваю я, бросив рюкзак на землю рядом с ним. Он переводит взгляд с неба на меня, явно чем-то взбешенный.

— Еще не приехали, — Вик тушит сигарету о металлическую пепельницу, а затем тянется к моему запястью, дергая к себе на колени. Из моего рта вырывается сбитый звук, и пламя накатывающими волнами рвется из меня наружу словно сладко вещая, что сначала будет немного больно, зато потом станет ох-как-хорошо. А потом оно снова так разговорится, что я онемею и больше никогда ничего не смогу почувствовать. Он смотрит на заросшие кусты, создающие своеобразный забор вокруг участка. Всю неделю он был чертовски расстроен и взбешен, что бы там ни произошло в понедельник.

Но когда Виктор Чаннинг говорит «позже», становится очевидно, что именно он решает, когда рассказать, что произошло в офисе Директора Вана.

— Вы всегда собираетесь по пятницам? — спрашиваю я, и он пожимает плечами, мышцы перекатываются, как в отложенный двигатель, он готов бороться в любой момент. Я узнаю эту бдительность в нем, готовность к чему-то даже когда он отдыхает, потому что во мне это тоже есть. Глубоко внутри меня живет дикая кошка, она ждёт того момента, когда сможет выпустить коготки, показать клыки, зная, что ей в любом случае придется это сделать, ведь мир жесток, так жесток. Один неверный шаг, одно неправильное действие, и все разрушится.

— Мы делаем это годами, помогает держаться вместе. Большую часть работы мы выполняем на выходных, так что, — Виктор оборачивается, чтобы посмотреть на меня, и ветер треплет его волосы, заставляя мое сердце делать странные вещи внутри моей груди. — Где твоя сестра?

Я напрягаюсь. Мы толком не говорили о Хизер, о том, что она значит для меня или о том, на что я готова пойти, лишь бы защитить ее. Мне почему-то кажется, что Виктор уже знает. Тянусь к нему, проведя пальцем вдоль его ярко выраженной челюсти, просто чтобы проверить, позволит ли он мне. Я никогда не видела его с девушкой, но, очевидно, что они у него были. Целое множество. Что-то темное бушует внутри меня, и я сдерживаю эмоции, чтобы они не показали свои уродливые головы.

— У друзей. Но, честно говоря, друзей, которые могли бы принять ее у тебя, становится все меньше, — наружу вырывается сухой смех, и я провожу ладонью по лицу. Устала. Чертовски устала. Но такова моя жизнь. Такое ощущение, что я не спала должным образом уже долгие годы. Те две ночи у Арона были похожи на сон, почти болезненное напоминание о том, что мне нечасто представляется возможность как следует отдохнуть, даже когда я пытаюсь довольствоваться коротким незначительным сном. — А моя мать, Памела, не любит, когда нас подолгу нет. В конце концов, она из-за этого взбесится.

Вик усмехается, но звук совсем сухой, похож на злобный смех. Лишенный юмора. Он зажигает еще одну сигарету и держит ее меж пальцев. Сегодня какая-то сучка наорала на него за то, что он курил перед зданием школы. Он сверкнул своими белоснежными зубами, приказал ей закончить свою анти-курящую кампанию, а затем кинул бычок в ее модный внедорожник, прожигая кожу.

Та наехала на него, откинув свою газировку куда-то в сторону, пока пыталась спасти свою дорогую обивку.

— «Подсластитель, который находится в том, что ты пьешь, является известным канцерогеном. Который, вероятно, убьет тебя раньше, чем мои сигареты, но я же не запихиваю их тебе в рот. Иди трахни кого-нибудь и хорошего дня».

Он вроде был в настроении.

Мне это почти нравится. Почти.

— Позволь мне было честным с тобой, Берн, — превращая мое имя во что-то иноязычное, горячее. По телу пробегает дрожь. — Я не боюсь Памелу Пенс, — Вик произносит ее имя так, словно это просто налет на языке. — Она может беситься, сколько влезет, мне, черт возьми, плевать на это.

— Я боюсь не ее, — произношу я. Ложь. Какая-то маленькая часть меня, спрятавшаяся в темноте, всегда будет бояться мою мать, навсегда останется той маленькой плачущей девочкой, потому что ногти ее матери слишком глубоко впиваются в кожу. «Сядь на колени к папочке», — командовала она, каждый раз, когда я находила в себе немного силы, чтобы противостоять ей. «— Он не мой папочка», — кричала я в ответ, но все бестолку, ведь в конце концов я все равно оказывалась у него на коленях - извращенца, чьи прикосновения задерживались слишком надолго, и улыбка была чересчур глубокой.

Мое дыхание сбилось, и Вик это заметил.

Он, блять, все замечает.

— Тот коп, — произносит он ровным голосом.

Я киваю.

Какое-то время мы сидим в тишине, и я смотрю над его плечом в сторону дома, ища любые признаки нахождения здесь его отца. Этот мужик пугает меня до чертиков. Почему Вик остаётся здесь, находится за гранью моего понимания.

Решаю спросить.

Ведь между Хавок нет секретов, так ведь?

Это все херня, безусловно, но, если они играют только по своим правилам, мне это подходит.

— Почему ты все еще живешь здесь? — спрашиваю я, когда взгляд Вика смыкается на мне. Как если наблюдать за тем, как луна затмевает солнце, отключая полностью свет, но каким-то образом сделав весь этот процесс еще прекраснее.

— Ты мог бы купить собственный дом. Черт, да ты мог бы жить с Аароном, если бы захотел. Серьёзно, любое место, где нет твоего отца, подошло бы.

— Это тоже часть сделки, — поясняет он и тянется к моей руке, впервые играясь с кольцом на моем пальце. Какое-то время он тупо пялится, действительно смотрит на кольцо, пока мне это не надоедает, и я не отдергиваю руку. — Чтобы я мог получить наследство, мне придется жить с отцом вплоть до того момента, когда я выпущусь.

Его лицо темнеет, словно грозовая туча нависла над его головой, делая его еще более угрюмым и загадочным.

— Жениться. И быть в браке на протяжении года.

Вот и вылилось то, что больше всего поразило меня.

Я должна сопротивляться желанию сейчас же надавать ему по голове.

Я скалюсь от разочарования.

— Ты никогда не упоминал, что нам придется прожить в браке около года.

Глаза Виктора сужаются, и взгляд скользит по мне. Обычная попытка удержать взгляд этого мужчины утомляет меня. В нем словно бьется буря эмоций и в то же время пустота, она бесцветна, абсолютно лишена цветов. Трудно прочитать и невозможно предсказать.

— Мы останемся женаты до конца жизни, если понадобится, — вот так просто говорит он, на секунду растеряв ту выдержку, над которой работал. Один глубокий вдох и освобождающий выдох спустя, я чувствую, как его напряженные мышцы расслабляются подо мной, весь гнев испаряется. Представить себе не могу, какого это - уметь контролировать себя на таком уровне. Мое сердце трепещет, пальцы сами собой сжимаются. Я может и сижу на его коленях, но Виктор Чаннинг и я похожи, но живем в чертовски разных мирах.

Скрытные.

Лицемерные.

Это и есть мы.

— Ты думала, что у этой сделки есть срок годности? — наконец спрашивает он, и я хмурюсь.

— Я не привыкла думать перед тем, как что-то делаю, — признаюсь я. Это правда. Моя жизнь никогда не работала по принципу: я увидела розочку и остановилась вдохнуть ее прекрасный аромат, помечтала о завтрашнем дне, а затем и о будущем. Я всегда пеклась только о настоящем, как выжить в конкретную секунду, и только где-то в глубине сердца надеялась, что у меня еще есть время. Конечно, ничего из этого я не произношу вслух.

Вик пялится на меня с мгновение и проводит своей огромной рукой по лицу.

— Ну что еще? — спрашиваю я, потому что что-то мне подсказывает, что он не очень доволен мной. То, как его рука сжимает мою талию, а его пальцы впились в подлокотник. — Вы попросили меня стать девушкой… Хавок, — я начинаю задыхаться на этом слове, ощущая, как знакомо начинает биться тело от ярости. — Ты думал, что я буду счастлива при таком раскладе? Это тоже было частью сделки? Ведь если так, то я пропустила это.

Его лицо напрягается, но ему удается сохранить свой железный контроль.

— Ты злишься в любой непонятной ситуации, я понял. Я видел, сам был таким же. Научись контролировать свой гнев, выпускать только когда сама решишь это сделать. Поверь мне, это куда более занимательно, чем позволять ярости завладеть тобой.

— Ты кто, блять, мозгоправ? — фыркаю я, вытаскивая пачку сигарет, и достаю одну трясущимися пальцами. Зажимаю сигарету между губ, и Вик помогает ее зажечь.

— Мы не просили тебя становиться девушкой Хавок, мы предложили тебе стать одной из нас. Большая разница, Бернадетт, — Вик толкает меня со своих колен без предупреждения, и хотя он особо не применяет силы, я шлепаюсь на траву, а сигарета вылетает изо рта. Он наклоняется и смотрит на меня, как будто он король, восседающий на троне, а я жалкая прислуга. — Кровь за кровь.

— Перестань повторять это! — кричу я, рывком поднимаюсь на ноги и прикидываю, смогу ли я отделать его, как ранее Оскара. Сжать его горло руками. Готова поспорить, что почувствую себя в этот момент просто фантастически. Отомстить ему так же, как и тем, чьи имена я перечислила парням. — Мне стоило добавить твое имя в долбанный список. Натравить на самого себя

Он смеется надо мной, и я осознаю, что нахожусь полностью во власти своей ярости. Когда Вик выпрямляется, я не думаю и кидаюсь на него, врезаясь в твёрдое тело. Он не дрогнул. По ощущениям похоже на то, как если бы я попыталась снести плечом кирпичную стену.

Горячую, накаченную, стремную до усрачки кирпичную стену.

Виктор хватает меня за руки и толкает спиной в ствол дерева так же, как он сделал со своим отцом неделю назад. Он не причиняет мне боль, хотя я знаю, что он может, но силы хватает, чтобы вышибить воздух из моих легких.

Так что теперь вот она я - задыхаюсь, трясусь, стою здесь, глядя в его чёрные глаза, так похожие на бездонный бассейн, в котором хочется утонуть.