— Придержи свою злость, чтобы избавиться от нее в другом месте. Мы найдем, как тебе выпустить пар, — Виктор не отпускает меня, пальцы его сильно впиваются в кожу, уголок его губ опустился в ухмылке. — Когда мы предложили тебе стать девушкой Хавок, Бернадетт, я имел в виду, что ты становишься одной из нас. У сделки не было никаких сроков.

— Что если я однажды захочу уйти? — я не осознаю, как этот вопрос слетает с моих губ, хоть я и не уверена, что это «однажды» когда-то настанет. Вик может говорить, что хочет, но я-то знаю, что у моей жизни есть отведенный срок. Это может мне не нравиться, но именно так работает этот суровый, безобразный мир.

— Бернадетт, не испытывай меня, — произносит Виктор, а затем отпускает меня, смотря куда-то в другую сторону, и поднимает сигарету с земли. Он тушит сигарету мыском ботинка и спрашивает:

— Как долго вы там стоите?

Я поднимаю голову и натыкаюсь взглядом на оставшихся Хавок. Они стоят рядом с подъездной дорожкой.

— Достаточно, — отвечает Оскар, скользнув по мне взглядом своих серых глаз. Его улыбка будет преследовать меня в кошмарах. Опускаю свое красное лицо вниз и разглядываю кольцо на пальце. Дома я снимаю его, потому что моя мать увидит кольцо, то случится конец света. Ей никогда не нравилась даже мысль о том, чтобы у меня был парень. Не говоря уже о бижутерии, сверкающей ярче, чем у нее.

Я щурюсь, тупо пялясь на кольцо, когда рядом раздаётся дерзкий и немного бесячий смех Хаэля.

— Если ты действительно думаешь, что швыряние девушки — это один из видов прелюдий, тогда я не удивлен, что Бернадетт не заинтересована в тебе, — говорит он, когда мимо меня проносится тень, и я задираю голову только чтобы снова увидеть, как Вик глазеет на меня.

— Это реально, — он тянется к моей руке, изучая ее с мгновение. — Все это, — пальцы его загораются, когда он прикасается ко мне, прожигая себе путь прямо к моей душе. Наши взгляды встречаются, пусть я и нахожу это смехотворным, но я действительно не могу дышать. — Оно стоило где-то… около тридцати штук, если я не ошибаюсь.

Мои глаза расширяются, но я ничего не говорю, когда он отстраняется и поворачивается к другим.

— У нас проблема, — объявляет он, а Аарон буквально светится, Каллум плюхается в кресло, и, подтянувшись к ящику с закусками, вываливает себе под ноги все содержимое. Среди этой горы он выбирает чипсы. Он подмигивает и улыбается мне. Последнее я игнорирую.

Мой мозг работает на автопилоте. У Вика было кольцо, которое стоило, тридцать, мать его, штук и он никогда не задумывался о его продаже? Я опускаю взгляд на кольцо и поверить не могу, что к такой вещи может быта какая-то эмоциональная привязанность. Я имею ввиду, что он как-то сказал, что кольцо принадлежало его бабушке, но едва ли я поверю в то, что кто-то такой же, как Виктор Чаннинг треплется о каком-то дерьме про покойную бабку.

Что же тогда?

Он осознает, что я могу прийти в любой ломбард в городе, продать эту хреновину и уехать вместе с сестрой? Конечно, тридцать кусков вечными не будут, но этого хватит, чтобы уйти. Купить дешевую тачку и научиться водить.

Мы могли бы начать новую жизнь в другом штате, отвести сестру в новую школу, и Тинг никогда не найдет нас. У его семьи есть определённые ресурсы, но будут ли они полезны?

— Да? И какая же? — спрашивает Хаэль, падая в дряхлый шезлонг, заставляя его скрипеть под собственным весом. Он — мокрая мечта каждой девушки, со своими веселыми карими глазами, тёмными волосами, иногда отливающими красным, а его татуировки… На его груди даже набит дьявол со словами «Hot Rod» по обе стороны. В общем, он плохой мальчик, своеобразный аналог придурку. И все же… я нахожу его привлекательным.

— В понедельник Ван затащил меня к себе в офис, — начинает Вик, и я навострила уши. Все мы знаем эту часть истории, но причина, по которой это случилось, оставалась неизвестной. До этого момента.

Направляюсь к креслу Каллума, когда он собирается стащить еще один пакетик с закусками.

— На колени? — предлагает он, глядя на меня своей тупой улыбкой диснеевского принца, хотя он никакой не принц вовсе. — Орешков?

Или глаза превращаются в щелки, но Каллума я не боюсь, никого из этих говнюков. Плюхаюсь ему на колени и выхватываю еду, заметив, что глаза Вика перескакивают с меня на Кэла. Его челюсть напрягается, и он отворачивается.

Аарон сидит на стуле в другом конце комнаты и испепеляет дверь гаража взглядом, конечно, не Вика. Или меня. Конечно, не меня.

— Он сказал, что ему поступил звонок от моей матери, и она рассказала о наркотиках, которые я храню в своем шкафчике.

— Ты хранить наркоту в шкафчике? — давлюсь я, и Вик смотрит на меня долгим, изучающим взглядом.

Ладно, это был идиотский вопрос. Конечно, он не хранит наркоту в школьном шкафчике. Только идиот возьмется прятать наркотики в школе Прескотт, когда там проводятся регулярные обыски с присутствием полиции и псов-ищеек. К ним можно применить абсолютно разные эпитеты, но тупыми парней Хавок точно нельзя назвать.

— Так вот почему Рон Картрайт парил в зале? — предполагает Хаэль и смеется. — Тупой кусок дерьма. Он думал, мы не заметим? Мы с Кэлом нанесем ему визит на следующей неделе.

Мне даже не приходится гадать, что значит «нанести визит». Яйца Рона Картрайта окажутся у него в заднице. Вик кивает, как бы одобряя сказанное Хаэлем, и продолжает.

— Я подкинул это дерьмо обратно ему в шкафчик и отправил администрацию в одно место, — он потирает подбородок, а значит, он думает. Его темно-фиолетовая футболка взмокла на спине, хотя снаружи не так было жарко. Вот тогда я и понимаю, что подмышки моей футболки тоже мокрые, и я все еще дрожу. Что между нами происходит?

— Ты дважды пересек ему дорогу, — вставляю я, обращая взоры каждого на себя. Парни выглядят удивленными, что я заговорила. Наверно, не привыкли к тому, что среди них находится девушка. Видимо, я не одна, кто все еще не может переварить это дерьмо, хотя прошло уже несколько недель, а я так и не оказалась ни в одной постели. Разве я здесь не для этого? — Прекрасно. Так что теперь? Твоя собственная мать пытается саботировать тебя?

— Она уже пыталась ранее, — говорит он, ни капельки не удивленный. Когда наши глаза встречаются, на его губах появляется маленькая, малюсенькая, улыбка. — Я думаю, ты ее спугнула. Все становится слишком близко к реальности, в конце концов деньги моей бабушки достанутся не ей.

— О наследстве в каком количестве идет речь? — спрашиваю я, не беспокоясь о беспечности, которой наполнен этот вопрос. Я заинтересована, особенно когда Вик упомянул, что мы все получим свою долю. Я не очень верю в это, но да ладно. Могу я немного помечтать?

— Недостаточно, чтобы изменить мир, но хватит на то, чтобы устроиться в жизни, — Виктор щелкает пальцем в сторону Оскара. — Выясни, где остановилась моя мать.

— Что мы будем делать? — спрашивает Аарон, впервые подав голос. Мимо меня не прошло то, что Вик привык полагаться на других троих больше, чем на него, хотя даже тупой поймёт, что Аарону чертовски необходимо одобрение Виктора, пусть он и ненавидит его.

— Я не знаю, — Вик замолкает, когда замечает ползущую вниз по улице машину. Трудно понять, кто сидит за рулём. Разросшаяся изгородь мешает обзору, но то, что Оскар не единственный, кто вытащил пушку непонятно откуда, и Кэл вместе с ним, о чем-то говорит.

Лидер Хавоков поворачивается ко мне.

Его глаза горят.

Какими бы тёмными они ни были, я не должна была видеть пламя. Но я вижу его.

Я стискиваю зубы.

— Ты знаешь что-нибудь о многозадачности, Бернадетт? — спрашивает он, и я киваю, чувствуя, как губы изгибаются в гримасе. Многозадачность? Как насчёт того, чтобы пытаться закончить домашнее задание, ходить в душ, спать и не бояться за то, что вовремя этого, младшая сестра не подвергнется насилию тем же мужиком, который таким же образом загнал старшую сестру в могилу раньше времени? Или ненавидеть школу так сильно, что слёзы сами струятся по лицу от одной лишь мысли, что придется переступить через порог, и знаешь, что других вариантов нет, потому что образование — это единственный выход? Издевательства, домашка, дерьмовая жизнь дома. О да, я знаю о многозадачности лучше любого из них.

— Зачем тебе?

— Мы привыкли вести войны сразу на нескольких фронтах, — бросает Виктор, сразу же абстрагируясь, мысли его уже сместились куда-то в другое место. Он глядит прямо мне в лицо. — Назови мне четвертое место в списке.

Я стискиваю челюсть и прячу глаза.

Вик знает каждого человека, кто находится в моем списке, потому что довольно долгое время кружил вокруг меня, как акула. Да все они, Хавоки, всегда каким-либо образом принимали участие в моей жизни. Не один, так другой. Но он не знал о Дональде Ашере.

Никто кроме меня не знал.

Смотрю в сторону, изучая стену, принадлежащую к чьей-то частной собственности, и думаю, кому же, нахрен, принадлежит та машина. Одному из тех мужчин постарше? Один из Энсбруков или братьев Картер? Или кто-то посолиднее?

Об этом Вик говорил, когда сказал, что они привыкли вести войну на несколько фронтах?

А теперь, с моим списком, они начнут еще одну.

Перевожу взгляд на остальных четверых, размышляя, считают ли они меня обузой с моими запросами. Кажется, их это не сильно тяготит, и я знаю, что у них есть и другие заказчики, которые и не думают…публично освещать своих жертв, но все же, мне интересно.

Обращаю внимание на хмурящегося Вика и вижу, что он не настроен на шутки. То, что он сказал, не было предложением, это была команда.

«—Ты будешь делать то, что я тебе говорю».

В данный момент я не могу представить, что сижу на лужайке вместе с пятью парнями, которые хуже любых незнакомцев. Пять парней, которые ходили со мной в школу с детства, за которыми я наблюдала издалека. Которых возвышала. И, наконец, появляется Аарон. Идеальный парень, идеальный любовник… превратился в татуированного мудака, и все потому, что жизнь несправедлива. И я должна вот так просто раскрыть все свои секреты?