Глава восемнадцатая

Гриз тихо зарычал. С того момента, как он поднял мою руку перед кланами в Санктуме, я стала в его глазах королевой Венды и только Венды. А теперь Рейф отпихнул его в сторону.

Я пригвоздила Гриза взглядом, и он схватился за бок, как будто кряхтел от боли. Впрочем, его рык сразу потерялся в упавшей глухой тишине. Глаза толпы душили, испепеляли меня.

Пожалуй, даже венданке пришлось бы в этих стенах много проще, чем нахальной принцессе, бросившей их драгоценного принца у самого алтаря.

Я расправила плечи и вздёрнула подбородок, хоть и открывала тем самым грязную шею. Меня вдруг кольнула тоска по вечно недосягаемому человеческому теплу, по Паулине, Берди и Гвинет, которые не могут заключить меня сейчас в тесное кольцо рук, укрыть от всего мира. Тоска по всему тому, что навеки утрачено… и по Астер, так доверявшей мне. Тоска столь сильная, что хотелось истечь кровью и кануть в небытие.

Но я не сдалась. Глянула по-королевски, заключила голос в стальную оправу. Казалось, заговорила мать, хотя шевелились мои губы:

— Уверена, у вас всех много вопросов. Мы ответим на них позднее, как только приведём себя в надлежащий вид.

Отодвинув полковника локтем, вперёд протиснулась тощая, будто выструганная ножом женщина. Резкие точёные скулы, волосы цвета воронова крыла, посеребренные сединой, собраны в неумолимый пучок.

— Мы приготовим покои и для её высочества, — обратилась она к Рейфу. — Пока ей можно разместиться у меня. Я и другие дамы позаботимся обо всём.

Она бросила на меня косой взгляд, сжав губы в ниточку.

Мне никуда не хотелось. Лучше уж вымыться в солдатском душе и одолжить у кого-нибудь новые штаны. Однако Рейф благодарно кивнул, и меня жестом пригласили пройти.

Напоследок я услышала, как он приказывает удвоить караулы у ворот и сократить смены на башнях, чтобы солдаты не уставали. Причину он не назвал, но было ясно, что это из-за рахтанов. За последние недели мы привыкли вечно оглядываться. Удастся ли когда-нибудь зажить спокойно?

Ко мне избегали даже прикасаться. Из-за грязи или сомнительного положения? Так или иначе, толпа расступалась, пропуская нас с тощей угловатой женщиной, что представилась как мадам Рэтбоун. Идя за ней, я обернулась, но Рейф уже скрылся за спинами людей

Пока я ждала ванну в её покоях, ещё две дамы — Вила и Аделина — подбирали мне одежду. В неловкой тишине они сновали в свои комнаты и обратно, раскладывали платья на стульях и столах и прикидывали на глаз, подойдут ли. Примерка — дело интимное, да и вымыться сначала надо. Смотрели они опасливо, а вести светские беседы я была не в силах.

Сама Рэтбоун сидела на широкой кушетке напротив и не сводила с меня глаз.

— На вас кровь… — прервала она наконец молчание.

— Благие боги, да она вся в крови! — вскрикнула Аделина.

— Что же с ней такое делали? — спросила Вила, годами лишь немногим меня старше.

Я опустила взгляд на руки, пропитанную кровью рубаху. Дотронулась до лица — и там была запёкшаяся корка. Кровь, кровь, столько венданской крови! Я закрыла глаза. В мыслях была только Астер. Казалось, это всё её кровь.

— Девочка моя, тебя ранили? — Нежность, мелькнувшая в голосе Рэтбоун, застала меня врасплох.

Горло перехватило болезненной горечью.

— Давно. Кровь не моя.

Все трое переглянулись. Рэтбоун выплеснула поток такой крепкой брани, что я опешила.

— Ну, от солдат ты наверняка и похуже слышала. — Она вздёрнула бровь.

Вообще-то нет. Последний раз при мне такое выдавали только братья за игрой в карты.

— Ладно, давай уже снимем с тебя эти обноски, — поморщилась она. — Ванна, наверное, уже готова.

Она повела меня в соседнюю комнату. Скромное офицерское жилище включало лишь гостиную, спальню и туалетную комнату. На гладких выбеленных стенах красовались изящные гобелены.

Солдат поставил ведро воды, от которой валил пар, и вышел через другую дверь, которую Рэтбоун тут же заперла на засов.

— Помочь тебе или оставить одну? Чего бы ты хотела?

Я глядела на неё, сама не зная, чего хочу.

— Тогда мы останемся.

Я плакала, непонятно о чём, не узнавая сама себя. Слишком многим я никогда не была прежде. Слёзы медленно катились по щекам, пока с меня снимали одежду и стягивали сапоги, отирали губкой шею и мылили волосы. Пока с кожи смывали последние багровые пятна.

«Просто вымоталась, да и всё», — твердила я себе, но даже закрывая глаза, чувствовала, как два солоноватых ручейка сбегают к уголкам рта и растекаются по губам. Мне словно распороли вену, и кровь никак не унималась.

— Выпей. — Рэтбоун поставила рядом на столик большой кубок вина. Отпив, я откинулась на медный край ванны и уставила взгляд в балки потолка. Девушки принялись втирать мне в кожу цитрусовый порошок, смывая всю грязь и запахи, смягчая боль от пережитого. Неторопливо прошлись по ладоням и ступням, бережно омыли едва затянувшиеся раны. Ещё глоток, и по всему телу вплоть до кончиков пальцев разлилось убаюкивающее тепло. Шея расслабилась, отяжелевшие веки сомкнулись.

— Глотни ещё. — Вила поднесла к моим губам кубок.

До боли знакомые виноградники, шёлковый покров небес, пальцы, окрашенные бархатными шкурками ягод… родной дом.

— Морриган, — прошептала я.

Да.

Караваны привозят…

Оно лучшее.

По одной бутылке полковник убиваться не станет…

Наверное.

Совсем не помню, как уснула, и только смутно, как меня поставили на ноги, ополоснули. Помню мягкую перину, на которой меня растёрли душистыми маслами. Как мадам Рэтбоун осмотрела мои швы на спине и ноге.

— От стрел, — объяснила я. — Тавиш вытащил.

Аделина втянула воздух сквозь зубы.

Женщины тихо запричитали.

Рэтбоун смазала ещё розовые рубцы густой мазью, усластив воздух ароматом ванили.

На бедре, от удара о седло Ульрикса, налился пурпурный синяк. Нежные пальцы осторожно его обошли. Я чувствовала, что ускользаю всё глубже, голоса отдалялись.

— А это что? — Вила провела рукой по рисунку на моём плече.

То, что было свадебной кавой. А может и не было вовсе. Я вспомнила слова Эффиры о песне Венды: «Коготь быстр и свиреп, лоза медленна и прочна, но оба сильны, каждый по-своему».

— Это…

Клеймо одной безумной королевы.

«Та, что будет сначала слаба и гонима

Та, чьё имя дано было втайне»

— Их надежда. — Слова ощущались на губах, как тончайший, невесомый шёлк. Произнесла ли я их вообще?

Меня разбудил шёпот из гостиной.

— Может, это и это?

— Нет, надо попроще.

— Как думаешь, она знает?

— Вряд ли.

— Неправильно всё как-то.

— А принц знал?

— Знал.

— Вот ведь дурость.

— Сейчас уже всё не важно. Видела, как он на неё смотрел?

— А каким тоном говорил… Шутить не станет.

— Особенно теперь, когда стал королём.

— А взгляд его видела? Надвое рассечь может.

— Этим в отца пошёл.

— По крайности, сгодится как заложница.

— После всего, что они пережили вместе? Сомневаюсь.

— Может, тогда вот это?

— Ткань отличная.

— И пояс ещё…

Я села, завернувшись в одеяло. Сколько я проспала? На столе опустевший кубок, мои руки мягкие и бархатистые, какими были последний раз только в Сивике. Ногти подстрижены и отполированы до блеска. Чем я заслужила такую доброту? Или это ради их короля, который… как там, взглядом может надвое рассечь?

Зевая и отгоняя сонную одурь, я подошла к окну. Солнце клонилось к закату, белую крепостную стену уже окутало золотисто-розоватой сумеречной дымкой. Похоже, проспала я несколько часов. Из окна виднелся всего кусочек этого военного города, но и тот в спокойном вечернем свете полнился безмятежностью. Стену мерил шагами солдат, одетый как-то слишком парадно: золотые пуговицы его сверкали на солнце, как и бляха изящного ремня, и вставки на перевязи. Всё вокруг словно налилось свежестью и чистотой, даже этот выбеленный офицерский домик. Хоть до настоящей границы ещё далековато, застава — уже кусочек Дальбрека. Совсем не Морриган, ничего похожего. Воздух напитан порядком, который мы с Рейфом так рьяно расшатывали.

Чем сейчас занят Рейф? Удалось ему наконец поспать, или до сих пор расспрашивает полковника Бодена об обстоятельствах смерти родителей? Простят ли его товарищи за долгое отсутствие? Простят ли меня?

— Вижу, ты проснулась.

Я развернулась, прижимая одеяло к груди. В дверях стояла Рэтбоун.

— Принц… то есть, король заходил тебя проведать.

У меня подпрыгнуло сердце.

— Я нужна ему?

В комнату заскочили девушки, щебеча наперебой, что Рейф заходил просто так. Меня стали готовить к выходу: Рэтбоун усадила за свой туалетный столик, и Аделина принялась распутывать колтуны. Её ловкие пальцы перебирали мои волосы с проворством опытной арфистки, вытягивая по несколько прядей за раз, заплетая в задорном ритме детской песенки и перевивая блестящей золотой нитью.

Затем Вила натянула мне через голову платье, нежное и воздушное, как тёплый летний ветерок. Правду говорили про пылкую страсть Дальбрека к изысканным тканям и моде. Следом на меня надели мягкий кожаный жилет со шнуровкой на спине и ажурным золотым узором. Жилет походил на доспех, но лишь символически, едва прикрывая грудь. Рэтбоун повязала мне бёдра поясом из чёрного атласа, ниспадавшим почти до пола. Не слишком ли роскошный наряд для далёкой заставы? Если боги носят одежду, то как раз такую.

Я уже было думала поблагодарить их и поискать Рейфа, но тут они занялись украшениями. Аделина надела мне на палец замысловатое кольцо, соединённое тонкой цепочкой с браслетом, Вила надушила запястья, а Рэтбоун обвила талию поверх атласа сверкающим золотым поясом-цепочкой, на который, что удивительнее всего, подвесила острый кинжал в ножнах. В завершение на моём плече раскинулся крылом золотой наплечник. Каждый штришок был восхитителен, но оружие и броня служили больше для красоты, словно подчёркивая, что история королевства полна битв. Здесь ещё помнят, что его основал принц, изгнанный с родины, и никому больше не дадут усомниться в их силе.