Глава 3 Фэллон

У въезда в Воющую Лощину, где извилистые деревья, гробницы и склепы покрывали холмистое поле для захоронений, похоронное бюро Святого Кристофера было спрятано лесу. Пустынные железнодорожные пути пересекали главную дорогу и исчезали за зданием в лесу.

Была среда, и я последовала за Джоном Сент-Кристофером IV по сужающемуся коридору, пока мы не достигли винтовой лестницы. Джон был намного моложе, чем я ожидала, лет тридцати пяти, в облегающих джинсах и накрахмаленной белой рубашке на пуговицах с тонким черным галстуком. Его волосы были коротко подстрижены, профессионально и стильно.

— Твой офис находится здесь, в подвале, — объяснил он, когда мы спускались по винтовой лестнице. Джон остановился на полпути, ухватился за изогнутые перила и покачал ими взад-вперед.

— Осторожно, это все еще нужно исправить.

Моя нога оторвалась от последней ступеньки как раз в тот момент, когда девушка вскочила из-за своего стола. Офисное кресло на колесиках откатилось назад, пока не ударилось о цементированную стену позади нее, и она приветствовала меня широкой и приветливой улыбкой, демонстрирующей идеально ровные белые зубы.

— О, ого! — воскликнула она, шагая к нам в ярко-желтых кроссовках Vans. Розовая ручка с радужным помпоном покоилась у нее за ухом. Она была самым колоритным человеком, которого я видела с момента приезда, одетая в обтягивающую неоновую рубашку с длинными рукавами с желтыми, ярко-розовыми и ярко-синими полосками под черным комбинезоном. Ее огненно-рыжие волосы подпрыгнули, когда она протянула руку.

— Мандэй Митчелл. Ты, должно быть, Фэллон. И не волнуйся, — она наклонилась, ее веселый голос едва перешел в шепот, — Джон вчера сказал мне, что ты не имеешь дела с семьями. Я тебя прикрою.

Джон засунул руки в карманы джинсов. — Да, я почувствовал облегчение, когда позвонил Бенни. Нам бы здесь действительно не помешала помощь.

Он повернулся к Мандэй и наклонил голову.

— Мандэй покажет тебе, как здесь все устроено. Ты будешь отвечать за одевание, косметику, гробы и лп.

Моя бровь приподнялась, и я слегка повернула голову от Мандэй к Джону.

— Лп?

— Любовные парочки, — ответила Мандэй, подмигивая Джону.

Он сжал губы в тонкую линию, добавив: — И содержание в чистоте оборудование и подготовительную комнату, которая находится наверху.

— Конечно, все звучит неплохо.

Я в последний раз оглядела подвал.

Стол Мандэй был завален фотографиями покойных, гробниц и статуэток. В противоположном конце подвала стоял пустой стол с древним компьютером, а у задней стены стояли двухъярусная кровать и комод.

— Это работа двадцать четыре часа в сутки по вызову, — напомнил мне Джон, как будто я никогда раньше этого не делала. За последние пять лет я только и делала, что работала гробовщиком. Я знала о поздних ночах, внезапных звонках и необходимости бросить все, чтобы приехать и позаботиться о покойном. Джон подошел к столу и поднял черный предмет, прежде чем вернуться.

— Ты должна постоянно держать этот пейджер при себе.

Он протянул мне пейджер, я посмотрела на Мандэй и подняла бровь. — Пейджер?

Вернувшись в офис Джона, я заполнила соглашение о неразглашении, пока он рассказывал о том, что в Воющей Лощине по-другому оформлялись документы и отчетность для покойного. Выслушав правила и рискованный бизнес похоронного бюро, а также то, как они хранят все «в доме», я заставил его подписать собственное соглашение о неразглашении, чтобы он согласился никогда не сообщать обо мне в штат Мэн за его незаконные сделки. Джон не находил это забавным.

Он сразу же отправил меня работать, и я провела остаток утра, убирая подготовительные и выставочные залы, где были выставлены гробы и различные штуки, которые могло предложить похоронное бюро. Я не возражала и всегда уважала любую работу, большую или маленькую, даже если это означало чистку туалетов или вытирание телесных жидкостей с плитки.

На радужной наклейке, приклеенной скотчем к полноразмерному холодильнику на кухне, было написано «помоги себе сам» закольцованными буквами. Мандэй наполнила холодильник бутербродами с деликатесами из закусочной Мины, и я схватила один с пометкой «Итальянский», решив прогуляться по кладбищу, чтобы выбраться из душного здания на свежий воздух.

Утренний туман рассеялся, и опавшие листья хрустели под моими рабочими теннисными туфлями в лабиринте надгробий. Ветви деревьев изгибались над головой, как будто конечности тянулись, чтобы схватить того, кто проходил мимо. Воздух был влажным. Запах истории.

Запах смерти.

И где-то под этой священной землей была похоронена моя мать. Эта мысль не покидала меня, пока я продолжала свою бесцельную прогулку между надгробиями, потрескавшимися и накренившимися от смещения плоскостей земли. Я заставила себя оторвать взгляд от чтения гравюр, еще не готовая встретиться с ней взглядом. Ее дух никогда не посещал меня, и часть меня всегда верила, что это потому, что я была той, кто забрал ее жизнь.

Я впилась зубами в холодную субмарину, когда рыжие, как у пожарной машины, волосы выглянули из-за большого дерева. Когда я подошла ближе, мои глаза опустились на Мандэй, которая сидела на мертвой траве с яркой коробкой для завтрака из сахарного черепа и морковной палочкой, торчащей изо рта.

Я проглотила еду, которая была у меня во рту.

— Так вот куда ты убежала.

Кроме нас двоих и могильщика в нескольких ярдах от нас, кладбище было пустым.

— Типичный гробовщик, обедающий на кладбище…

— Правда?

Улыбаясь, Мандэй похлопала по земле рядом с собой и переложила свою коробку с ланчем на другую сторону, пододвигаясь. — Подойди, сядь, — настаивала она. — Это лучшее место в городе.

Я плюхнулась рядом с ней и скрестила ноги.

Взгляд Мандэй скользнула ко мне, и я почувствовала, как ее глаза изучают мои черты. Когда я снова посмотрела на нее, она быстро отвела взгляд.

В детстве другие дети были милыми только потому, что боялись моих призрачных черт. Мои натуральные платиново-белые волосы, моя кожа цвета кости, мои светло-голубые глаза; два хрустальных шара, в которые никто не заглядывал больше секунды. Дети были добры только из-за слухов. У меня почти не было настоящих друзей. Однако все эти проблемы казались тривиальными, как только закончилась средняя школа и началась настоящая жизнь. Время, когда более серьезные проблемы взяли верх, такие как деньги, выбор профессии, жилье и социальный статус, который нужно было создавать самостоятельно, без помощи родителей.

Взрослым было наплевать на то, что делали другие — на то, что делала я.

Я отправила в рот остатки итальянского бутерброда, наблюдая, как могильщик разгребает насыпи грязи с черной банданой, повязанной вокруг лица. Колено Мандэй толкнуло меня сбоку в бедро, отвлекая мой взгляд.

— Ты прибыла как раз вовремя, ты знаешь. К Дню Борьбы с Суевериями, Мабон, Самайн…

Я вытянула ноги перед собой и скрестила лодыжки. Я знал, что Мабон был типа Дня благодарения в викканском сообществе, а Самайн был во время Хэллоуина, чтобы почтить мертвых. Но…

— День борьбы с суевериями?

— Когда-нибудь слышала об этом?

— Точно не могу сказать.

— Как по мне, это дурацкий праздник. Невозможно доверять празднику, который был придуман в 1999 году. Тот же год, когда LFO попали в чарты. Ты видела, что с ними случилось… — она сделала паузу и повернулась, чтобы увидеть мои приподнятые брови, повисшие в воздухе. Я покачала головой, не понимая ничего из того, что она говорила, и у нее отвисла челюсть.

— Ты издеваешься надо мной, да? Рич умер, чувак. И это даже не самая странная часть. Группа распалась, а потом, когда они снова собрались вместе, бац! еще один повержен в прах. Я тебе говорю. Су-е-ве-ри-е.

Мандэй покачала головой и откусила морковку.

— Ты же не веришь в такого рода вещи, да?

— Я думаю, что верить в суеверия — плохая примета, — сказала я сквозь смех.

Между нами повисло неловкое молчание. Она посмотрела на меня. Я посмотрела на нее, ожидая, что она найдет смысл в моей шутке. Затем ее губы изогнулись. Мандэй была девушкой с трехсекундной задержкой. Мне нравились девушки с трехсекундной задержкой.

— Теперь я поняла.

Она кивнула с медленно появляющейся улыбкой.

— Откуда ты все это знаешь? Я думала, что Воющая Лощина отрезана от того, что происходит извне.

— Я неравнодушна к музыке девяностых, — пожала она плечами, — и когда у тебя есть что-то, ты находишь способ. Но вернемся к Дню Борьбы с суевериями. Фестиваль состоится ночью, и там будет весь город.

Я сразу же подумала о Джулиане, человеке на скалах, которого видела накануне. Язычник Лощины, как назвал его Майло. Этим утром я вышла на край утеса, чтобы посмотреть, вернется ли он, но он не вернулся.

— Может быть, я пойду, — сказала я безразличным тоном. Моя голова была где-то в другом месте: скалы, разбивающиеся глубокие синие воды, череп животного и серебристо-серые глаза.

Голова Мандэй дернулась в сторону, глаза расширились.

— О, тебе следует пойти. Тебе нужно выбраться и стать частью этого города, иначе все будут думать, что ты чужак.

Она, не глядя, разломила морковку пополам.

— Мои друзья тоже хотят с тобой познакомиться. Я сказала им, что ты начинаешь здесь сегодня.

Казалось, все уже знали, кто я такая, и я не привыкла к такому вниманию. Конечно, люди всегда замечали меня, но держались на расстоянии. Они махали, улыбались и обращались со мной как со знакомой. Но то, как Мандэй завязала со мной разговор, задавала мне вопросы и пригласила меня куда-то, все это казалось сюрреалистично. Я провела большую часть своей жизни, держась одиночкой, сосредоточившись только на своей карьере в течение последних шести лет. Я стала трудоголиком, мои единственные друзья — мертвецы. Я готовила трупы, одновременно исповедуясь духам во всех своих причудливых снах. Как крики пары из квартиры 7901 не давали мне спать по ночам, ссорились из-за неверности, как пивной понг не следует считать спортом, и как Netflix отказался от моего любимого шоу… И тут меня осенило.