Проснулся раньше. Нашел себя раньше. Я не хотел ждать до своей следующей жизни. Я хотел этого. Мы тоже заслужили это.

— Мы снова встречаемся, и так скоро, — заявил Прюитт, крепко сцепив руки перед собой, когда Кларенс Гуди занял свое место, присоединившись к Виоле Кантини и Агате за столом. — Кларенс сказал мне, что ты действовал в одиночку, ворвавшись в мои покои. Это правда?

— Так и есть…

Я начал говорить, когда Кларенс перебил:

— Да, Норвежский Лес не принимал участия в его планах.

Я скосил на него глаза.

— Теперь, Гуди, позволь парню говорить за себя, — настаивала Виола, жестом предлагая мне продолжать.

Кларенс прочистил горло, а выражение лица Агаты оставалось стоическим, глаза не мигали. Я снова перевел взгляд на Прюитта.

— Да, я действовал в одиночку, чтобы забрать книги из места, которому они не принадлежат, поскольку они принадлежат Палате. Могу я спросить, что вы делали с Книгой Дэнверс и Блэквэлл? Книга моей семьи?

Глаза Прюитта расширились, и Виола посмотрела на Прюитта.

— Какая вам польза от моей семейной книги и почему у меня нет к ней доступа?

— Мне сказали, что забрали только книгу Кантини, — шепотом спросила Виола Прюитта.

— Это были две книги Норвежского Леса и одна ваша, — честно ответил я за него.

— Это не имеет значения. Ты вторгся в наши покои, — огрызнулся Прюитт.

— С девушкой Морган, — добавил Кларенс, и у меня сжалось в груди.

Я повернул голову назад и увидел Зефира, Феникса и Бэка, стоящих у дальней стены с прямой спиной и холодными глазами.

— Да, со мной была Фэллон Гримальди, — я снова посмотрел перед собой и проглотил сухость в горле. Я не хотел, чтобы Фэллон была вовлечена, и теперь она была вовлечена.

— Я заставил ее присоединиться ко мне. Мне нужен был кто-то, кто взял бы вину на себя. Похоже, мой план сработал не так уж хорошо.

— Нет, это, конечно, не так. Правда всегда выходит на свет, — заявил Кларенс.

Я расправил плечи.

— Кроме одного. Я все еще не знаю, чего ты хотел от Книги Блэквелл или Книги Дэнверс.

— Прюитт? — спросила Виола у него, хранительница тайн, требующая правды.

Августин Прюитт облизал зубы, прежде чем сказать:

— Я не брал их чертовы книги.

— Кто-то это сделал, — отметила Агата. — Кто-то, у кого есть доступ в вашу комнату, возможно, гость дома? Кто-то, кто жил с вами?

— Вы намекаете на то, что Кэрри Дрисколл украла книги из библиотеки? — спросил Прюитт, но это прозвучало как утверждение. — Кэрри невиновна…

— Мы обсудим Кэрри позже, — со знанием дела вмешалась Виола.

Впервые я оказался на одной волне с Виолой Кантини. Мы были единственными двумя людьми в Зале, которые знали правду о Кэрри и Фэллон, и она понятия не имела, как много я знал.

— Эта встреча посвящена тебе, Джулиан Блэквелл. Зачем тебе рисковать своей жизнью из-за нескольких книг?

— Рисковать моей жизнью? При всем моем уважении, не преуменьшайте то, что находится прямо перед вами. Это очевидно, не так ли? После всего, что пережил мой ковен, жизней, которые мы потеряли, матери Бэка, родителей Феникса, маленького Джонни, твоей жены, Кларенс! Мы не можем продолжать в том же духе! Если бы только вы поняли, что это сделало с нами, я не сомневаюсь, что любой из вас в Священном Море сделал бы то же самое, — сказал я, стараясь говорить ровным голосом. — Не удивляйтесь тому, как далеко любой из нас готов зайти, чтобы спасти наш ковен.

Кларенс отвел глаза.

— Факты остаются фактами, — заявил Прюитт. — Мы больше не можем доверять негодяю и проклятому язычнику. Я дал тебе возможность, пригласил тебя в свой дом, а ты только показал свой истинный характер. Кто знает, что бы ты сделал дальше?

— Норвежский Лес тоже не может ему доверять, — пробормотал Кларенс.

Виола кивнула.

— Я согласна.

Глаза Агаты расширились, испуганные направлением, в котором двигалась моя судьба.

— Но что, если он сможет снять проклятие? Что, если он нашел ответы? Если мы сможем снять проклятие, город больше не будет жить в страхе перед ними. Жизни больше не будут подвергаться опасности, — она повернулась к Мине Мэй, которая, как всегда, тихо сидела в углу, отчаянно ища любой последний шанс спасти меня, — Жители равнин будут в безопасности…

— Агата… — попытался сказать я, но она оборвала меня.

— Нет! Августин, послушай меня. Дай нам еще немного времени. Джулиан может это сделать. Я знаю, что он может…

— Агата! — снова приказал я, пытаясь помешать ей выставлять себя дурой.

Она проигнорировала меня, непреклонная. — Пострадали все, не только Норвежский Лес. Священное Море потеряло людей. Жители равнин погибли. Это проклятие с самого начала нависло черной тучей над нашими головами! Пожалуйста, нам нужно больше…

— МАМА! — крикнул я, заставляя ее замолчать, когда слеза скатилась с моего глаза.

И в комнате тоже воцарилась тишина. Мы обменялись взглядами, и я на мгновение отвернулся, чтобы сдержаться. Даже если бы у меня были все ответы, чтобы снять проклятие, я бы этого не сделал. Она только оттягивала неизбежное, и я не мог видеть ее такой, наполненной такой надеждой.

Прюитт прочистил горло, нарушая неловкие эмоции, заполнившие комнату.

— Если Джулиан снимет проклятие, он будет свободен, но мы не позволим ему свободно разгуливать по городу.

— Нет, — прошептала Агата прерывистым дыханием, ее рука дрожала, когда она потянулась к груди, Прюитт продолжил:

— Я приговариваю Джулиана Джая Блэквелла к Плетеному Человеку после семи дней в викканской камере. Если проклятие не будет снято в течение следующих семи дней, Джулиан Блэквелл будет сожжен.

— НЕЕЕТ!

Агата издала душераздирающий вопль, который пронзил мою грудь, когда Прюитт ударил молотком.

Когда я выходил из Палат, язычники оставались в стороне, обученные животные воздерживаться от возражений перед Приказом. Я не винил своих братьев за то, что они сдали меня. В конце концов, мы были жалкими язычниками. И у всех несчастных существ был создатель. Проклятие было нашим — единственным настоящим монстром, существующим внутри каждого из нас. В их глазах я превратил нашу последнюю надежду в пепел. Наша свобода теперь в покое, лежа на дне нашей ямы для костра, мы провели так много ночей, разговаривая, планируя вместе.

Что было еще хуже, я не испытывал никаких угрызений совести за то, что сделал.

Я знал, что этот день настанет.

В тюремной камере не было ни солнца, ни луны, ни звезд, ни неба. Там не было ни океана, ни лесов. Был только я и мое одиночество. Темное, ужасное одиночество. Игра в ожидание. В течение первого часа я шел вдоль стены из железных прутьев, отделявших меня от прежней жизни, которая, казалось, была в веках. Решетки содержали магию, через которую я не мог пройти. Я знал, потому что я пытался, сжег слои своей плоти в процессе.

Я потратил свой второй час на поиски сна, но он так и не пришел. Так будет продолжаться семь дней. Сладкое, похожее на смерть одиночество на семь дней. Моя спина ударилась о стену, и я соскользнул на землю…

Наши груди вздымались, когда мы рухнули под полярной луной после нашей пробежки, хижина была всего в нескольких футах от нас, книги, которые мы украли, были рядом со мной. Некоторое время мы смотрели на звезды в глубоком Норвежском Лесу, месте, где обитали все дикие существа. Я повернул голову к Фэллон, наблюдая, как поднимается и опускается ее грудь, опускается живот, трепещут ресницы, приоткрывается рот.

— Как ты думаешь, они знают, что мы смотрим на них? — спросила она, не отрывая взгляда от неба. — Ну знаешь, звезды?

Мой взгляд метнулся к тому же небу, затем снова опустился на нее. В ее голове роилось множество вопросов, на большинство из которых у нее уже были ответы. Это нервировало и вызывало ностальгию одновременно, то, как ее непрестанное своеволие отзывалось моему. Если бы я не знал, я бы сказал, что она даже усомнилась бы в существование моего черного, гнилого сердца, даже после того, как я вырвал его из моей груди и показал бы ей, доказав, что это бесполезная вещь.

— Я думаю, что звезды, вероятно, задают себе тот же вопрос, — сказал я ей, постукивая пальцами по ее запястью, чувствуя, как бьется ее пульс.

— В смысле?

— Ты думаешь, что смотришь на звезды, когда на самом деле вся галактика смотрит на тебя.

Я сжал ее руку, не зная, почему я не мог просто сказать, что люблю ее. Почему я не мог сказать ей что-то настолько реальное и правдивое. Я никогда ни в чем не был хорош, но мне всегда было хорошо с ней по-своему, странно. Румянец Фэллон пополз от ее щек вниз к груди. На это было приятно смотреть, особенно зная, что именно я мог вызвать такую реакцию.

— Каково это было, Фэллон?

— Освобождающе.

Она перевернулась и бросилась на меня сверху, накрыв меня.

— Что это было?

— Второе дыхание. Причина, по которой я бегу. Один из немногих моментов, которые мы испытываем, когда наше тело отвергает то, что думает наш разум, доказывает, что это неправильно. Явление, которое случается не очень часто, и которое приходит, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Это одно из тех необъяснимых чувств, которые ты должен испытать на себе. Доказательство того, что мы намного сильнее, чем думаем.