Поскольку его спальня находится на нижнем этаже, мне немного легче запомнить дорогу к парадной двери и к выходу из поместья. Ранний утренний воздух холоднее, чем несколько недель назад, мои легкие обжигает холод, а пальцы немеют почти сразу, но жаловаться на это бессмысленно, так что я просто пригибаю голову и иду вперед.

Грифон задает темп, и это жестоко.

Я не знаю, что я могла сделать в этот раз, чтобы разозлить его – я ведь здесь, не так ли? – но к тому времени, когда мы прибываем в спортзал, я едва сдерживаюсь, чтобы меня не стошнило. Я не чувствовала себя так уже несколько месяцев, как будто вся тяжелая работа по повышению уровня моей физической подготовки была напрасной, потому что он просто выбил меня из колеи одним махом.

Он также едва дышит.

Я его ненавижу.

— Пять минут на растяжку, потом спарринг, — говорит он, даже не глядя на меня, открывает зал и включает свет, пока я распластываюсь в луже на матах.

Я снимаю свитер, который был на мне, и остаюсь в одной майке Гейба и шортах для бега, а затем начинаю растягивать мышцы, как будто это поможет мне выжить. Я уже знаю, что не поможет, и мое и без того хрупкое и уязвленное эго вот-вот разлетится на куски от всех его критических замечаний.

Тем не менее, я держу рот на замке.

Он раздевается до майки и шорт, а затем приносит мне бутылку воды. Он никогда не делал этого раньше, и я беру ее, слегка кивнув головой в знак благодарности.

Больно признавать, насколько все это хреново для меня.

— Я всегда думал, что Норт был суров к тебе, называя соплячкой, но сейчас ты действительно ведешь себя как соплячка.

Я поперхнулась водой, расплескав ее по себе, как идиотка. — Прости? Как я могу вести себя сейчас как соплячка? Я ни разу не пожаловалась!

Он наклоняет голову, словно соглашаясь, что я права, но продолжает. — Тебе было что-то нужно, и мы тебе это дали. Вместо того, чтобы быть благодарной за то, что Норт прогибается, чтобы помочь тебе избежать связывания, ты дуешься из-за этого.

Я буквально не могу найти слов, чтобы ответить ему.

Мне ничего не приходит на ум.

Поэтому вместо этого я закручиваю крышку на бутылке с водой и встаю, отряхивая ноги и двигаясь в тех позах, которые он показал мне. Грифон остается на месте, скрючившись на матах передо мной, а я перехожу к следующей стойке только тогда, когда он удовлетворен тем, как выглядит последняя.

Я долго контролируемо вдыхаю и выдыхаю, используя медитативные техники, чтобы очистить голову. Слава Богу, это легко сделать, если меня не затуманивают узы или безумие, и к тому времени, когда он встает и занимает позицию для спарринга со мной, я снова спокойна.

Следующий час он проводит, швыряя меня по матам.

Я учусь падать как боец, смягчать удары и перекатываться в свою пользу. Я учусь правильно переносить свой вес и использовать импульс против своего противника. Я учусь бороться, даже когда меня победили, продолжать борьбу, даже когда человек в три раза больше меня повалил меня на землю.

А потом, когда я уже выдохлась и была вся избита, Грифон решает доказать свою правоту, потому что действительно не умеет уходить, когда я падаю.

Его тело врезается в мое и опускает меня на маты, мои руки зажаты над головой, а его ноги обхватывают мои, так что я никак не могу пошевелиться или взять ситуацию под контроль.

Я хриплю и пытаюсь двигаться, но бесполезно, я полностью в его власти.

Мне это ни капельки не нравится.

— Я расскажу тебе все о моем даре, все о всех наших дарах, если ты сначала ответишь на один мой вопрос.

Я снова сопротивляюсь, но он как кирпичная стена, которая навалилась на меня, неподвижная и с которой невозможно вести беседу. — Я уже знаю, что ты собираешься спросить, ответ – нет.

Он насмехается и качает головой. — Я сомневаюсь в этом, Связная. Скажи мне, почему то, что тебя называют соплячкой, так задевает тебя? Чего я здесь не вижу, почему тебя это так бесит?

Мой желудок опускается, а щеки горят, но, может быть, это и хорошо, может быть, я смогу выпустить часть разочарования и ярости из-за того, как они все решили меня воспринимать.

Я глубоко вдыхаю, а затем просто выпускаю все наружу. — Может быть, это потому, что я стараюсь изо всех сил. Может быть, это потому, что я сделала все, все, что Норт требовал от меня, и ни разу никто из вас не признал этого. Черт, он даже не остановился, чтобы позволить мне взять гребаный Мидол! Я здесь каждое утро без жалоб. Я ходила на ТП без жалоб. Я хожу на ужины Связных и занятия, на ужины совета и на дурацкие занятия Нокса, даже не имея выбора. Я знаю, что вы все ненавидите меня за то, что случилось, я знаю это, поэтому, когда у меня были проблемы с моими узами, я не хотела беспокоить никого из вас этим…

— Ложь. Это была ложь, — прерывает он, его глаза окольцованы белым, не настолько, чтобы я могла быть полностью уверена, что он использует свой дар, но это определенно что-то.

Черт, надеюсь, он вырубит меня, и мне больше не придется это слушать.

Я пожимаю плечами. — Я не хотела беспокоить вас, и я также не хотела иметь дело с абсолютным стыдом и играми разума, когда вы говорите мне, чтобы я смирилась с этим… потому что зачем вам помогать мне? Все вещи, с которыми вы мне помогали до сих пор, были связаны с контролем, зачем вам искать решение моей проблемы, не связанное с завершением связи?

— Но мы ведь нашли, не так ли? Норт провел весь день, выпытывая у Гейба и Бэссинджера о всех эффектах твоей дымки уз и о том, что они пробовали, пока он не нашел что-то. Ты ведешь себя так, будто мы эгоистичные гребаные насильники, хотя это очень далеко от правды, Связная.

Он приподнимается на руках, так что оказывается надо мной, и хотя нижняя половина меня все еще прижата к матам, я могу пожать плечами. — Ну, это тоже неправда, не так ли? Если мы говорим честно, то Нокс уже показал мне, как много для него значат мои границы, почему я должна верить, что ты или Норт чем-то отличаетесь?

Его глаза закрываются, и я почти жалею, что сказала об этом, но, черт возьми, это правда. Только потому, что у меня был выбор в этой ситуации, больше, чем считает Атлас, не значит, что Нокс освобожден от ответственности за случившееся.

Я не могу доверять никому из них.

— Если бы я хотел принудить тебя к Привязыванию, я бы уже сто раз мог это сделать. Я неделями спал в твоей постели в общежитии. Я тренировал тебя здесь каждое утро в течение нескольких месяцев, и никто не мог меня остановить. Неважно, как трудно было вырубить тебя, мне все равно удалось это сделать. Сейчас я могу в одно мгновение лишить тебя сознания, и что меня остановит? Может быть, тот факт, что я не гребаный монстр.

Грифон выплевывает это слово на меня, а Брут решает, что ему не нравится тон этого разговора, поэтому высовывает голову, чтобы беззвучно рыкнуть на него.

Он не пугается при виде его, его глаза просто опускаются вниз и обращают внимание на то, что существо Нокса все еще не покинуло мою сторону. Я смотрю на него сверху вниз, слегка косясь на него, и откидываю голову назад, чтобы он снова спрятался. Мы постепенно узнаем друг друга настолько хорошо, что мне не нужно говорить с ним, чтобы он понял, что мне нужно.

Если Нокс отнимет его у меня, я могу сойти с ума.

Я люблю Брута больше, чем следовало бы.

Грифон откатывается от меня и встает на ноги быстрым, плавным движением, которому можно позавидовать, как легко он это делает. Мне приходится вскарабкиваться на ноги, как несогласованной идиотке, задыхающейся и краснолицей.

Я жду, что он снова начнет напирать, но вместо этого он хватает бутылку воды, глотает ее и передает мне. Моя давно закончилась, выпита за первые десять минут, поэтому я беру ее, пробормотав «спасибо», и допиваю.

— Я не целитель. Гейб сказал, что ты подумала именно об этом. Я не исцелял ни тебя, ни его, я не давал вам обоим чувствовать боль. В твоем мозгу не так много того, чем я не могу манипулировать. Я могу вырубить тебя, завладеть твоими мыслями, остановить твои двигательные функции… стереть твои воспоминания. У большинства Нейро есть одна специализация, но я никогда не находил часть мозга, с которой не мог бы работать.

Хм. — Вивиан сказал, что ты отличный лидер ТакTим, несмотря на отсутствие физического дара – я не думаю, что ты действительно в невыгодном положении.

Он пожимает плечами и упирает руки в бедра, оглядывая комнату. — Это мой основной дар. Мой побочный – это что-то другое.

Я встречаюсь с ним взглядом, машу рукой, чтобы он продолжал, когда он замолчал.

Он выдыхает, а затем встречает мой взгляд. — Я знаю, когда ты лжешь. Я могу сказать, когда кто-то лжет или утаивает правду.

Моя немедленная реакция – неверие, мое лицо искажается, когда я собираюсь обвинить его в дерьме, но потом я действительно думаю об этом.

Норт всегда ищет у него подтверждения.

Нокс не задает ему вопросов.

Гейб сказал мне: «Только профессионал знает, как обойти Грифона таким образом».

Твою мать. Ублюдок.

Я вскидываю руки вверх и лопочу, как идиотка: — Блядь. Отлично, значит, ты можешь манипулировать каждым нашим разговором, потому что можешь задавать мне наводящие вопросы и узнавать все, что хочешь? Отлично. Просто отлично. Сейчас я вернусь в поместье Дрейвенов, в комнату, которую мне выделили, пойду в колледж, в который меня насильно затащили, и буду посещать занятия, которые для меня выбрали. Я просто пойду и буду жить именно той жизнью, которую вы все согласовали для меня, и в конце концов мы все умрем из-за этого.

Глаза Грифона сузились на меня, когда я направилась к двери, и он последовал за мной. — Я могу сказать, что ты в это веришь, но это бессмысленно. Я чувствую, какой силой ты обладаешь, оцениваю ее, но почему это означает, что мы все умрем? Почему Сопротивление знакомо с тобой? Я просмотрел разведданные данные за последние пять лет, но нет никаких признаков того, что они забрали тебя, так когда же ты с ними столкнулась?