Вопрос был риторическим, на него можно было либо не отвечать, либо отделаться неопределенным ответом - новый факт требовал осмысливания. Тем не менее Валентин решил ответить незамедлительно и не столько Кузишину, сколько самому себе.
- Надо думать, что потерпевший был ранен и раздет не здесь, а в другом месте. Сюда его привезли уже в бессознательном состоянии, считая мертвым, с целью избавиться от трупа и заодно замести следы.
- Считаете?
- Предполагаю, - осторожно начал Валентин, но тут же добавил решительнее, - а если вы со Швачко припомните все автомобили, которые тем вечером встречались вам по пути от улицы Богдана Хмельницкого до ресторана, то не исключено, что это предположение перерастет в уверенность.
- Сложно будет, больше месяца прошло, - озабоченно покачал головой Кузишин.
- И все-таки постарайтесь вспомнить. Заодно расспросите водителей, которые были тогда у ресторана, возможно, кто-то из них обратил внимание на машину, что ездила здесь без видимой надобности. При этом исходите из того, что преступник или его сообщник, находясь за рулем, нервничал, или, по меньшей мере, торопился - в машине была опасная поклажа, от которой следовало поскорее избавиться...
Давать советы легче всего. Месяц назад, перед уходом в отпуск, Валентин познакомился с этим делом. К тому времени оно уже успело вырасти до внушительного тома. Алексей Мандзюк и следователь Кандыба признались ему, что зашли в тупик. Отметив ряд упущений следственно-оперативной группы Шевченковского райотдела, Валентин дал несколько, как ему казалось тогда, дельных советов, на том успокоился.
По возвращении из отпуска, он убедился, что Мандзюк и Кандыба сделали все, что он посоветовал, но дело не сдвинулось с мертвой точки. И вот теперь начальник областного уголовного розыска полковник Билякевич передал это дело ему, Валентину Ляшенко. Все правильно: если ты такой умный, то бери и делай, как знаешь. Но за результат спрос будет уже с тебя. А дело такое, что хуже не придумаешь. Не беда, что до сих пор не установлен субъект преступления, сиречь преступник. Если бы таковых находили тотчас же, да еще с уликами под мышкой, сотрудникам уголовного розыска можно было бы переходить на сокращенный рабочий день. Не страшно и то, что неясны цели и мотивы преступления - со временем прояснятся. Несколько хуже, что пострадавший ничем не может помочь следствию. Но и это не трагедия - лишь бы не мешал. А он мешает! Самим фактом своего необычного существования мешает: человек не знает, кто он и откуда, что с ним произошло и почему. Врачи объясняют это амнезией - потерей памяти. Но как объяснить тот неординарный факт, что этот человек появился в их городе словно из небытия?
Ясности не внесли ни показ возможным свидетелям рисованного портрета неизвестного (до операции его не успели сфотографировать, а послеоперационные снимки могли сбить с толку свидетелей), ни ответом центра информации Министерства внутренних дел - ранее этот человек не вступал в конфликт с уголовным законом; ни - что самое удивительное! переписка с отделом розыска лиц, пропавших без вести.
Вот и думай, как быть и что делать оперативно-розыскной группе, которую ты отныне возглавляешь...
3
"...Я чувствую себя неплохо. Боли в виске, головокружения и слабость прошли, рана затянулась, теперь ее закрывает лишь небольшой кусочек пластыря. Сплю нормально, на аппетит не жалуюсь, настроение хорошее, я всем доволен. Меня перевели в двухместную палату, разрешили выходить в холл, смотреть телевизор. На процедуры, в столовую тоже хожу самостоятельно и не путаю, как это было вначале, этажи, палаты, имена санитарок, медсестер. Поэтому не понимаю, чем вызван повышенный интерес медиков к моему заболеванию: меня чуть ли не ежедневно показывают разным консультантам, врачам из других отделений, студентам. Мой лечащий врач Василий Романович говорит, что у меня редко встречающееся заболевание потеря памяти о прошлом. Он опытный врач, кандидат наук и ему, конечно, видней. Я действительно мало что помню из своего прошлого. Но это не значит, что я начисто все позабыл и смотрю на белый свет глазами новорожденного. То, что произошло со мной с того момента, когда я пришел в сознание, помню отлично. Да и не все, что было раньше, выветрилось с головы: я не поразился рентгеновскому аппарату, телевизору в холле, а увидев по первой программе встречу футбольных команд высшей лиги, сразу поинтересовался счетом. Не удивили меня ни электробритва сопалатника, ни выщипанные брови санитарки Зои, ни золотые зубы Василия Романовича, ни аквариум с меченосцами в кабинете заведующего отделением - все это я нашел в порядке вещей. И руками, между прочим, не ем - довольно ловко орудую ложкой, вилкой. Читать тоже не разучился. Тем не менее и консультанты, и врачи из других отделений, не говоря уже о студентах, каждый раз засыпают меня поистине идиотскими вопросами и удивляются, получив исчерпывающие ответы на них. У меня такое впечатление, что все они, за редким исключением, не верят в мое здравомыслие, видимо, это противоречит их науке. Но я здоров. Уже здоров! Если, конечно, не считать утраты той части памяти, которая относится к прошлому. Однако я не испытываю больших неудобств от этой потери, а те пробелы в памяти, что еще ставят меня в неравное положение с окружающими (первое время я плохо запоминал цифры, имена собственные), постепенно восстанавливаю с помощью тех же медиков. Особенно усердствует в этом палатная медсестра Лилия Евгеньевна, которую я уже осмеливаюсь называть Лилечкой. Лилечка не просто добрая, милая девушка, она - само чудо! Становится светлей, когда она заходит в палату, в чем нет никакого преувеличения: ее белоснежный халат, такая же шапочка, золотистая кожа лица, светло-серые глаза сами по себе излучают свет.
Если бы не Лилечка, я не поправился бы столь быстро, не пристрастился к книгам, к которым первое время в больнице был равнодушен. Едва я начал поправляться, она заставила меня читать. Впрочем, я употребил не то слово - Лилечка пожелала, чтобы я читал, а затем рассказывал ей о прочитанном. Этого было достаточно. Также получилось с физзарядкой, водными процедурами, которых я поначалу избегал (теперь сам не могу понять почему).
Мой сопалатник - Кирилл Самсонович - рослый крупный мужчина лет сорока, посмеивается над нами, называя Лилечку Пигмалионом, а меня Галатеей. Признаться, и я не сразу врубился в эту метафору, пришлось проконсультироваться с библиотекаршей и кое-что почитать. А вот Лилечка сразу все поняла, но не обиделась. Мне кажется ей даже приятно, когда ее сравнивают с мифическим скульптором. Но однажды Кирилл Самсонович, чьи шутки не всегда отличаются добротой, сказал:
- Не переусердствуйте, Лилия Евгеньевна. Пигмалион изваял свою Галатею из послушного камня, а вы имеете дело с довольно своеобразным материалом, над которым, надо думать, успели потрудиться другие ваятели и уж, конечно, ваятельницы.
Лилечка нахмурилась, потемнела лицом, и я готов был убить Кирилла Самсоновича, хотя, признаться, не понял, почему она обиделась.
Сегодня перед обедом мне разрешили выйти в больничный парк. Я нашел его великолепным: тенистые аллеи, ухоженные газоны, красочные клумбы, беседки, фонтан. Мне показалось, что когда-то я уже здесь был. Доверясь этому чувству, свернул в боковую аллею, уверенный в том, что через полсотни шагов увижу лестницу, спускающуюся к морю и... уперся в глухой забор. Кирилл Самсонович, который шел следом, утверждает, что я пытался перелезть через забор. Но это было не так: просто я растерялся, увидев перед собой забор, возможно даже подпрыгнул, чтобы разглядеть, что за ним, не больше. Но вот что странно: всю вторую половину дня мне было как-то не по себе...
Кирилл Самсонович - неплохой человек: добрый, отзывчивый. Правда, очень нервный и заводной, конфликтует по пустякам с врачами, медсестрами, санитарками. Только я его не раздражаю, хотя и со мной он бывает резок, даже груб. Но я не обижаюсь: человек занимал большое положение - был начальником строительного управления, считался передовиком, новатором, его прочили в управляющие трестом, но потом контрольные органы обнаружили факты приписок, разбазаривания материалов, и его освободили от должности. В результате - реактивный невроз. Врачи считают причиной невроза потерю должности. А я не понимаю, как можно столь остро реагировать, губить здоровье из-за такого. Ну, подумаешь - отстранили от руководства! Невелика беда: будет трудиться на работе попроще и к тому же нервы сбережет. Но если говорить строго, то его еще мало наказали. Ведь это черт знает что, расходовать строго фондируемые материалы на неплановые объекты! Я не знаю, как он выкручивался с цементом, стройматериалами, но уложить в сооружаемый хозспособом бассейн пять тонн арматурного железа - преступление. Ему на плановые объекты это железо занарядили, да и то, видимо, по сильно урезанным нормативам, а он его в плавательный бассейн швырнул. Мои рассуждения выводят Кирилла Самсоновича из себя - он начинает волноваться, кричать, дескать, я ничего не понимаю из-за своей некомпетентности и ограниченности кругозора. Потом остывает, извиняется. Я охотно прощаю его и даже ругаю себя за то, что веду неприятные для него разговоры, на которые он, надо сказать, сам порой напрашивается. Вне этих разговоров Кирилл Самсонович относится ко мне по-товарищески.