О том, что сталось с Михаилом Нагорным после смерти Дарьи Андреевны, Усольцева не знала.

- На похороны Дарьи Андреевны приезжала Вера - мать Миши. К тому времени она уже третий раз замужем была, жила в Ростове. Предлагала Мише к ней переехать, но не очень настаивала. Он это понял и отказался. Собирался в Днепропетровск податься, в инженерный институт - он с детства пристрастие к технике имел. Но поступил или нет, мне неизвестно. Уехал сразу после похорон. А примерно через полгода вернулся, чтобы дом по наследству принять - Дарья Андреевна завещала ему дом. Но нашлись родственнички со стороны Петра Егоровича, которые тоже на этот дом требования заявили. При жизни Петра Егоровича я их в глаза не видела. А как умер, нагрянули со всех сторон. Как же, дом с садом в курортном городе упустить! Они еще Дарье Андреевне хорошо нервы потрепали, а как умерла и она, совсем обнаглели - самовольно в дом вселились, замки сменили. Миша увидел такое дело, отступиться решил. Но тут уж я не выдержала - как можно такое нахальство прощать! - Дала телеграмму Матвею Егоровичу, он к Мише хорошо относился. Сам он, конечно, не приехал, но прислал кого надо дочку свою Алину. А эта Алина, я вам скажу, сам черт в юбке была. Я ее еще девчонкой помню: когда она к Шевчукам приезжала, весь дом ходуном ходил. О парнях уже не говорю - она кому хочешь голову вскружить могла. Такого жениха в свое время отсюда увезла, что все мамаши, у которых дочери на выданье были, крик подняли. Так вот эта Алина - она тоже к Мише хорошо относилась - всех родственников-нахалов по сторонам разметала, на Мишу накричала, заставила доверенность написать, дом продала или обменяла на другой город - точно не скажу. Только Мишу этим не обидела - для него постаралась...

Валентин был удовлетворен показаниями людей, некогда знавших Михайлова-Нагорного. И не беда, что их знания ограничивались лишь подростковым и юношеским периодом его жизни. Именно в эти периоды формируется самосознание, нравственные основы личности. В случае, который интересовал Валентина, учет этих факторов мог облегчить решение задач, стоящих как перед следствием, так и перед медиками.

Каков же был Михаил Нагорный двенадцать лет назад, когда покинул Приморск, дом в котором вырос, воспитавшую его тетку, товарищей - покинул безоглядно, в какой-то спешке, обрубив за собой, как говорят моряки, все концы? Собранный, целеустремленный, непритязательный, с развитым чувством долга. Казалось бы, не парень - заглядение. Но, вместе с тем, упрям, решителен, смел. Хорошо это или плохо? Смотря когда и в чем. Поставить на место, проучить самоуверенного задиру-одноклассника, конечно, стоило. Говорить в глаза старому прохиндею, кляузнику что о нем думают люди, тоже допустимо, хотя и бессмысленно - прохиндеям плевать на то, что о них говорят. А вот избивать до полусмерти человека, полагаясь на свой уже немалый к тому времени боксерский опыт, в любом случае негоже. Да и роман с некой дамой-курортницей не украсил юношу.

Какие из этих качеств сохранил Михаил Нагорный на протяжении последующих двенадцати лет, стертых из его памяти? И имели ли они значение в роковом для него конфликте?

Волевые, решительные люди с годами, как правило, не теряют этих качеств. Не потерял их и Нагорный - достаточно вспомнить недавнюю трепку, которую он задал здоровяку-сопалатнику, по существу, из-за пустяка. Впрочем, свое отношение к медсестре Прокопенко Нагорный не считает пустячным. Но дело не в этом - в характере. Его нынешнее благодушие, покладистость не безграничны: в конфликтных ситуациях он по-прежнему взрывоопасен. И, судя по всему, люди, вступившие с ним в конфликт четвертого июня, учитывали это, равно как и его упрямство, боксерский опыт. Поэтому решили убить. Одним подленьким ударом, исподтишка. Значит, конфликт был не случайным и, надо думать, в его основе лежали серьезные противоречия. И еще один вывод: преступники - прав старший лейтенант Кузишин - не хотели, чтобы милиция установила личность их жертвы. Не потому ли, что ранее были связаны с Нагорным и эти связи, до поры не носили предосудительного характера, а потому не скрывались от близких Нагорному людей?

Теперь уже нетрудно этих людей отыскать. Достаточно установить координаты Матвея Егоровича Шевчука или его дочери Алины, которым наверняка известна дальнейшая судьба Нагорного, а возможно и его последнее местожительство, круг его близких. Надо, не откладывая дела в долгий ящик, слетать на денек в Киев, побеседовать с Матвеем Егоровичем, Алиной. А там уже, как говорится - вперед. И лучше это сделать самому...

Нетерпение майора Ляшенко можно было понять: уже больше трех месяцев он и его товарищи изо дня в день ломали головы над этим необычным делом, которое кто-то из управленческих острословов назвал "уравнением со всеми неизвестными". И вот наконец появился обнадеживающий просвет.

Однако поездку в Киев пришлось отложить.

Утром следующего дня Валентин связался по телефону с Билякевичем, начал докладывать о результатах своих поисков, но начальник отдела перебил его:

- Немедленно возвращайтесь. Михайлов исчез.

- Михайлов? - не сразу сообразил Валентин.

- Если вам удобнее, называйте его Нагорным. Но, к сожалению, это ничего не меняет.

- Он, что же, удрал из больницы? - только и нашел что спросить Валентин.

- А вот это как раз и надлежит выяснить вам.

12

Пока добирался до аэродрома, пытался хотя бы в общих чертах понять, что произошло. Но ничего вразумительного придумать не смог. Вспомнил неутешительный прогноз доктора Крыжанского о негативных последствиях черепно-мозговых травм. Тут сам Бог не предугадает, что такой человек может натворить. Мелькнула мысль о медсестре Лилии Прокопенко, которой Нагорный симпатизировал. Не исключено, что Нагорный таким образом выразил свой протест в связи с переводом Прокопенко в другое отделение. В таком случае он должен, следуя логике, искать встреч с Лилей, а она достаточно благоразумная девушка, чтобы не скрывать этого от администрации больницы. Но Валентин тут же отмахнулся от этой мысли. Какая к черту логика в поступках душевнобольного! Да и в поступках влюбленных девиц ее, эту самую логику, подчас днем с огнем не сыщешь...

13

В Сосновск самолет прибыл во второй половине дня. Алексей Мандзюк встречал Валентина. Его обычно улыбчивое лицо выражало уныние и вину одновременно. Валентин знал эту манеру товарища - предупреждать начальство о неприятностях таким выражением лица - и не раз отчитывал его ("Ты не в театре пантомимы работаешь!"). Но на этот раз подумал, что у Алексея есть основания для уныния - проворонил Михайлова. Впрочем, такой же упрек можно было адресовать и ему, Валентину.

Их ожидала управленческая "Волга", но Валентин пересек привокзальную площадь, зашел в сквер, опустился на свободную скамейку, предварительно смахнув с нее ворох осенних листьев. Алексей присел рядом. Валентин протянул ему сигареты, но Алексей отрицательно мотнул головой:

- Тошнит уже от них. За полдня пачку выкурил.

- Тогда береги здоровье, - невольно поддавшись минорному настроению товарища, буркнул Валентин и закурил сам.

Затем спросил напрямик:

- Когда это произошло?

- Вчера, после обеда. Накануне он плохо спал. Дежурная сестра говорит, что около трех часов ночи Михайлов вышел в коридор, пожаловался на сильную головную боль. Сестра сделала ему укол, отвела в палату - по ее словам, он едва держался на ногах. К завтраку он не встал, проспал до полудня. Но потом поднялся как ни в чем не бывало, умылся, побрился, пошел в столовую. После обеда доктор Крыжанский осмотрел его, но ничего настораживающего не обнаружил. В начале пятого Михайлов сказал палатной сестре, что спустится в больничный парк погулять, но в парке не остался, направился в гараж. Зашел в конторку завгара, поговорил с ним о каких-то пустяках, а затем попросил разрешения позвонить по телефону.

- Куда? - насторожился Валентин.

- Сказал, что ему необходимо связаться с тобой.