Отец пишет мне письма.

Отец пишет мне письма.

Четкие, хорошо структурированные отчеты о том, на что похожи его дни. Как они тянутся и чем он занимается в свободное время. Иногда кажется, что он просто в отпуске на затерянном острове.

Вот такие регулярные разговоры.

Если бы кто-то другой поднял их и проследил за его рукописным письмом до самой последней строки, он бы никогда не заподозрил, что он заперт в бетонной коробке, выжидая своего часа в камере смертников.

Вот такой он нормальный. Каким он всегда был нормальным.

Когда общество узнает, что монстры мира не те, у кого желтые зубы и острые когти? Сколько документальных фильмов мы должны посмотреть, пока не увидим правду, не увидим себя такими, какие мы есть на самом деле?

Мы лидеры свободного мира. Ваш сосед, устраивающий летние барбекю, мужья с семьями, политики, врачи.

Мы не живем под твоей кроватью или в шкафу — это слишком просто. Для нас это недостаточно сложно.

Нет, мы стоим в дневном свете ваших домов, на открытом воздухе. Изучая свою жизнь, каждый божий день учась тому, как превратить себя в того, кого ты считаешь «хорошим человеком». Человек, которому ты доверяешь, человек, которого ты впускаешь в свой дом на кофе, человек, от которого ты меньше всего ожидаешь, что он безжалостно убьет тебя на полу в спальне.

Чем больше времени требуется человечеству, чтобы понять эти вещи, тем больше у нас преимуществ перед ними.

Земля прогибается под тяжестью моей ходьбы. Грязь окрашивает бока моих туфель дерби от Dior, и я уже планирую выбросить их, как только смогу снять их с ног.

Я не люблю, когда меня загрязняют. Беспорядок и грязь физически отталкивают меня.

Я живу ради чистоты. Организация. Структура.

Белые атласные простыни, белое одеяло, которое выбеливают по воскресеньям ровно в десять утра. Строгая тренировка, которая проводится каждый день перед восходом солнца. Тот же завтрак, тот же распорядок, непоколебимый план, от которого я никогда не отклоняюсь.

Моя жизнь — это череда умело спланированных мгновений. Все, что я делаю, все, что я говорю, имеет цель.

Зачем тратить время, дыхание, деньги на то, чего нет?

К моему большому отвращению я все равно пробираюсь сквозь деревья. Потому что мне нужно кое-что… проанализировать.

Я чувствую, как летний ветерок касается моего лица, намек на цветочный аромат, переполненный мускусным ароматом сосны. Это вещи, которые я замечаю, но не чувствую. Не так, как большинство людей.

Лес начинает открываться, старый мавзолей ловит солнце. Все эти люди забыты, гниют внутри. Жалко, что тела так и не убрали.

Сразу за дверью в жуткое строение я вижу, зачем я пришел сюда.

Она стоит на коленях на мокрой земле, из-под нее выглядывают маленькие желтые резиновые сапоги. Эта ужасная рыбацкая шапка, которую она носит, украшает ее макушку, ужасно справляясь с непослушными кудрями, которых она явно не поддерживает.

Меня тошнит от Лиры Эбботт.

Вечно ходит в грязной одежде, с липкими пальцами от тех вишен, которые она вдыхает дюжинами, и у нее странная фиксация на насекомых, от которой мне становится плохо. Все, что она делает, все, чем она является, противодействует мне.

Она натриевая, а я калиевый.

Она гидроксид аммония, а я уксусная кислота.

Видя, как она гордо живет со своими грязными привычками и загрязненными интересами, мне хочется утопиться в отбеливателе. Потри мне глаза, пока я не перестану ее видеть. Пока она не будет стерта с меня полностью.

Мне не нравится, как она смотрит на меня и как каждый раз это заставляет меня чувствовать себя испорченным.

То, как она стояла надо мной, когда кровь Финна хлынула из его яремной вены, заставило меня чувствовать себя неуверенно, пропитывая меня густой, декадентской, малиновой жидкостью, которую я так люблю. Я мог бы насладиться этим моментом, если бы не увидел выражение ее лица.

У людей не должно быть такой реакции после убийства кого-то.

Она должна была впасть в шок, заплакать, потерять сознание.

Не она.

Нет, Лира вздохнула с облегчением. На ее лице искрился восторг, а на плечи опустилось чувство спокойствия. Ей понравилось убивать его, и я думаю, что, если бы у нее была возможность, она бы сделала это снова. Это было то лицо, которое заставило меня нуждаться в ответах.

Я проделал достаточно хорошую работу, открыто игнорируя ее, даже когда я мог обнаружить ее рядом со мной, чувствовать ее взгляд на своей коже. Я слишком любопытен, чтобы игнорировать ее сейчас.

Может ли она быть на другой стороне моего спектра?

Мог ли мой отец создать другую версию меня из-за гнусного преступления, которое он совершил против ее матери?

Я был прирожденным психопатом. Я это уже знал. Я давно это принял.

Но она, могла ли она противодействовать этому?

Состоявшийся социопат.

Природа против воспитания.

Превратило ли ее пребывание в течение целого дня рядом с безжизненным и окровавленным телом ее матери в какую-то форму аномалии? Мой отец невольно связал нас своим ужасным хобби?

Под моими ногами трещит ветка, и она оборачивается, чтобы прислушаться к звуку.

Ее тело замирает, и я холодно улыбаюсь.

Мы все находимся в шести минутах от смерти каждый раз, когда просыпаемся.

Дыхание сбрасывает эти часы.

Я руки, которые останавливают это.

— Думаю, пришло время нам наконец поговорить, мой дорогой призрак.

Конец