— Убедись, что упаковал костюм.

— Убедись, что упаковал костюм.

Слышу я, пока засовываю еще одну футболку в спортивную сумку, сканируя свою комнату в поисках вещей, которые я мог пропустить, чтобы мне не пришлось возвращаться сюда ни за чем еще в течение следующих нескольких месяцев.

Фыркнув: — Да, точно.

Собираю со стола новый блокнот и набор ручек и тоже бросаю их туда. Большинство моих вещей уже было в общежитии, но когда наступили рождественские каникулы и каникулы на День Благодарения, все покинули территорию школы, и мне нужно было чем-то занять себя, пока мы навещали семью Тэтчера.

Все его дальние родственники по маминой линии прилетели в гости, и ко второму дню праздника я обычно запирался в своей комнате. Несмотря на то, что там было шумно и людей было больше, чем мне было удобно, я все равно предпочитал его собственному дому.

Хотя я не праздновал с ними, праздники у Тэтча всегда казались более аутентичными. Не было ни безумно украшенного бального зала, ни обеда на сотню человек. Это был обычный семейный ужин с рождественскими елками и звоном колокольчиков на заднем плане.

Если бы его отец не был буйным психом, Тэтч мог бы вырасти обычным богатым придурком. Если бы все пошло по-другому, я знаю, что возненавидел бы его. Мы, вероятно, остались бы врагами на всю жизнь.

Просто чтобы мне не пришлось его слышать, я иду к шкафу, включаю свет и роюсь в рядах одежды, которую никогда не носил.

В основном костюмы, смокинги, подаренные мне или купленные в молодости, и их можно было заставить носить.

— Ты не появишься в джинсах на бал-маскарад, Алистер. Это безвкусно, ты будишь выделятся еще больше, чем всегда. Нам нужно слиться. — Он делает вывод, но это не значит, что моя кожа перестает чесаться, когда я думаю о рубашке с воротником.

— Я даже не понимаю, почему нам нужно идти. Кроме того, что это повод надеть что-нибудь нелепое. — Ворчу, стаскиваю с вешалки черный комплект, чтобы посмотреть, подойдет ли он, прежде чем беспокоиться об упаковке.

Надеюсь, он стал слишком маленьким, так что у меня будет причина не одевать его.

— Потому что это наша самая надежная ставка. Мы знаем, где будут все учителя и ученики. Это даст нам больше времени на тот случай, если твой питомец попытается сделать что-то невежественное.

Мой питомец.

Она худшее домашнее животное из всех. Побитая собака, которая не перестанет мочиться на диван только для того, чтобы разозлить меня.

Бал в канун Дня Всех Святых был одной из многих возмутительных традиций Холлоу Хайтс. Это было похоже на выпускной в колледже, но намного хуже. У моей мамы до сих пор есть фотографии ее с отца, когда они учились школу. Это происходит каждый год, и с годами становится все более экстравагантным.

Ясно, что этого не было в моем списке дел, но, как я уже сказал, Тэтчер был права. Все согласились, что это лучшее время, чтобы прокрасться обратно в офис Грега, гарантируя нам больше времени для Брайар, чтобы сделать то, о чем мы ее просили.

Сбросив одежду и натянув брюки с телефоном между ухом и плечом, я подумал о том, как она наивна.

Выдвигать требования, которые я не собирался выполнять. Мы знали, что она расскажет Лире, и нас это устраивало. Она не хотела говорить, и она уже слишком много повидала, чтобы не вмешиваться.

Это было, когда она говорила так, как будто мы должны были оставить ее в покое после того, как она сделала это для нас. Конечно, другие ребята подчинились бы. Но татуировка в виде букв, которой я украсил ее палец, когда она была без сознания от хлорофилла, была там не просто так.

Она моя. Как бы долго я не считал нужным.

Знание того, что она не была причастна к смерти Розмари, делало ее не столько врагом, сколько девушкой, которую нужно сломать. Размахивая пальцем, приказывая нам оставить ее в покое, никогда больше ее не беспокоить.

Неужели она действительно думала, что я остановлюсь? После того, как она была так близка к тому, чтобы разбиться на куски передо мной в бассейне, неужели она действительно думала, что мой ужас закончится так легко? Что я имел в виду то, что сказал, когда пожимал ей руку?

Татуировка предназначалась собственническому мужчине внутри меня. Чтобы, когда Истон Синклер снова попросит ее заниматься в библиотеке, он знал, кому она принадлежит. И если мой брат снова встретится с ней, чего бы не случилось, если бы я мог помочь, он бы знал, что Брайар Лоуэлл была одной из немногих вещей, которых у него никогда не будет.

Я наблюдал за ней, видел, как она отчаянно пыталась скрыть те части себя, которые, по ее мнению, не принадлежали такому месту, как это. Как будто ее темные желания были чем-то грязным, что нужно было спрятать. Но я знал, я мог видеть это, она была не из тех женщин, которые в итоге оказались с придурком, как Истон.

Он не смог бы утолить любопытство, таившееся под ее кожей. Не так, как мог я.

У меня не было планов останавливаться. Когда я закончу, она увидит, насколько извращенной она была на самом деле, и ей понравится каждая секунда после того, как все будет сказано и сделано.

Я застигнул черную пуговицу на плечие слушая, как Тэтчер говорит мне на ухо.

— Ты меня слушаешь?

Нисколько.

— Да, что-то насчет пропажи твоих рубашек. Ты спрашиваешь меня, взял ли я их? Поскольку это был бы серьезно ошибочный вопрос, я бы никогда, и я имею в виду это в самом худшем смысле, никогда не надел бы то, что у тебя есть.

— Прости меня за то, что я подумал, что мой сосед по комнате рылся в моем шкафу. Может быть, это был Рук. В любом случае, увидимся позже, во сколько ты собираешься быть здесь? — спрашивает он, и я не могу не закатить глаза. Да, пироман сжигает дерьмо в твоих кашемировых рубашках за десять тысяч долларов.

Но теперь, когда я думаю об этом, Рук, вероятно, использует его для кремня.

— Ближайшие несколько часов. Я напишу, когда буду в пути. — Мы прощаемся, прежде чем я бросаю телефон на кровать, застегивая рубашку и заправляя ее в штаны. Сняв пиджак со стула, я стою перед зеркалом в полный рост и надеваю его.

Когда я смотрю на себя, я вижу отражение моей матери позади меня. Ее плечо упирается в дверной косяк в темно-фиолетовой ночной рубашке, которая показывает, как много голодания сделали с ее телом за эти годы.

Я должен был уже услышать ее или, по крайней мере, заметить ее присутствие, которое обычно выдает щелканье стакана виски или запах ее сигареты Virginia Slims, который волнами доносится от нее, даже когда она пытается скрыть это духами Chanel.

Решив промолчать, она наблюдает за мной, ее глаза осматривают меня с ног до головы, прежде чем ее ноги полностью ступят в мою комнату. Я смотрю на пуговицы на рубашке, делая вид, что что-то с ними делаю.

Облако дыма падает мне в лицо, и я с презрением поднимаю взгляд. Ни слова не сказано, ничего не сказано, пока она смотрит поверх моего лица, как будто впервые видит меня по-настоящему. Как будто я был чужим в ее собственном доме и вероятней всего, так и было.

Впервые за многие годы она поднимает руку, скользя костяшками пальцев по моей скуле, и холод ее кожи заставляет мою челюсть напрячься.

— Красивый мальчик… — шепчет она мутным, туманным голосом.

Раньше я часто спрашивал себя, почему моя мама никогда не смотрела и не трогала меня, как мамы других детей. Я наблюдал, как дети бросались в объятия своих матерей в поисках утешения и похвалы. Любовь, которая должна быть разделена между двумя, и я часто задавался вопросом, что я сделал, что заставило мою мать так ненавидеть меня.

Почему ее прикосновение всегда было похоже на влажную слизь, а ее взгляд никогда не был теплым, всегда холодным и осуждающим. Почему вместо того, чтобы прогонять дурные сны, она навлекла их на меня.

Я откланяюсь назад, глядя на нее сверху вниз, единственное, что они не планировали, это то, что я такой высокий.

— И все же такой гнилой насквозь. — Добавляет она. Дело в том, что она даже не пыталась быть злой. Она не пыталась причинить мне боль, просто ей было искренне наплевать на то, что она сказала мне. Чтобы причинить мне боль, ей было бы насрать, а она этого не сделала.

— Позор, такое лицо, как твое, было потрачено впустую. По крайней мере, мы с твоим отцом можем сказать, что у нас родились красивые дети.

Я усмехаюсь, мои ноздри раздуваются: — Вот что происходит, когда ты воспитываешь ребенка в чужой тени, мама. Они становятся кошмарами.

Она подносит белую палочку ко рту, глубоко вдыхая, в уголках ее глаз появляются морщинки, и она слегка улыбается. Дым клубится в воздухе между нами. Я не стал переодеваться из костюма. Я подошол к кровати, схватил спортивную сумку и перекинул ее через плечо.

— Тебе следует оставаться там, куда направляешься, до Рождества, это к лучшему, дорогой.

Предоставьте моему несовершенному родителю требовать моего отсутствия вместо того, чтобы спрашивать, куда я иду. Насколько они знают, я могу пойти на сделку с наркотиками. Я думаю, что наконец-то смирился с тем, что они, вероятно, побудят меня отправиться в опасное место, и если меня убьют, это будет чистым способом избавиться от меня. Чтобы они могли перестать держать меня рядом, чтобы сохранить лицо.

— Мама, ты не видела мою медицинскую сумку…

Очевидно, я опоздал на воссоединение семьи, потому что Дориан прошел мимо двери спальни, но остановился, когда мельком увидел нас внутри.

Я молча умолял отца не высовывать свои седеющие волосы за угол. Даже если бы он это сделал, он бы посмотрел на меня на мгновение, а затем продолжил бы вести себя так, как будто меня не существовало. Я предпочел его из всех. Он даже не пытался притворяться, что я ему нравлюсь.

Детская мечта — иметь старшего брата, на которого он может равняться. Кто-то, кто защитит его от более крупных хулиганов и научит наносить удары. Кого-то, кого они могут раздражать, пока не сдадутся и не поиграют с вами в видеоигры.