6

Дженни снова постучала в дверь, на этот раз сильнее. Ее терзало беспокойство. Шедшие мимо по коридору медсестры покосились на нее; Дженни им улыбнулась. Как только они удалились, она опять застучала в дверь.

— Скотт, открой!

Наконец дверь приотворилась.

— Ты что, начал запираться?

Кинросс не ответил. Он отступил, как медведь, потревоженный в своей берлоге. Молодая женщина первым делом подняла шторы, впустив в кабинет утреннее солнце. Кинросс со стоном прикрыл глаза, подавленный энергичностью Дженни. В золотом сиянии рассвета она казалась яркой, живой — в противоположность ему самому в это утро.

— Ты, кажется, собиралась мне что-то сообщить… — сказал он.

— Сначала я должна была перепроверить кое-какие данные. Потом, я мало бы чем тебе помогла. Ведь это ты — практикующий врач.

Кинросс опустился в кресло. Дженни села напротив него на один из стульев, предназначенных для пациентов.

— Что там перепроверять? — спросил он. — У пациентки из четырнадцатой действительно произошел коллапс, как ты и говорила. Не было причин ожидать такого быстрого изменения. Я посмотрел уровни тирозина и кортизола. Показатели были нормальными. Это давало основания считать, что переломный момент наступит еще не скоро. Поэтому я хотел бы знать, каким чудесным образом ты смогла определить, что кризис произойдет намного раньше… да еще и назвать точный час.

— Скотт, я знаю, как ты уважал эту женщину…

— Она еще не умерла; не говори о ней в прошедшем времени.

— Эта ночь была не из легких, но не позволяй своим чувствам повлиять на твою ответственность как ученого. Нам нужно поговорить, и чем скорее, тем лучше. Я тоже в замешательстве, потому что наше открытие выявило кое-что еще…

Дженни достала из своей сумки распечатку с данными.

— Причина не в уровне аминокислот и гормонов. Изменилось их соотношение. Мы с тобой знаем, что когда этот показатель падает ниже определенного порога, состояние пациента резко ухудшается и он теряет все свои когнитивные способности.

— Подтверждено в двадцати шести клинических случаях. Теперь в двадцати семи.

— Однако уровень каждого из этих двух веществ по отдельности учитывается и в некоторых других патологиях, не связанных с болезнью Альцгеймера. Если точнее, в восьми десятых процента изученных патологий. Это миллионы измерений по всему миру. В целях проведения комбинированного контроля результатов я запросила доступ к базам данных крупных больниц исключительно ради их статистики.

— Почему ты не говорила мне об этом?

— Я не рассказываю тебе обо всех своих гипотезах. К тому же, я не предполагала, что это приведет к такому результату. Я получаю тысячи цифр из Европы, Америки, Азии и даже из некоторых африканских стран. Программа отбирает пациентов, для которых есть возможность сопоставить уровни этих двух химических соединений. Только на то, чтобы выдать первый результат, нашим калькуляторам потребовалось три дня. Когда я прочла усредненные цифры, я сначала подумала, что это ошибка. Слишком у большого числа людей обнаружился высокий риск развития болезни Альцгеймера, хотя они не соответствуют профилю лиц, склонных к мозговым нарушениям. Их чересчур много, и они слишком молодые. Для проверки я отправила электронные письма, а кое-куда сама позвонила по телефону, чтобы узнать, как сегодня обстоят дела у пациентов с наиболее тревожащими показателями…

— И что узнала?

Дженни протянула ему распечатку и со свойственной ей обстоятельностью продолжила:

— Два момента. Первое: людей, находящихся в зоне риска, гораздо больше, чем мы считали ранее. В наше поле зрения попадают только те, кто обратился за консультацией по поводу себя или своих близких. Пока нет подозрительных нарушений, люди не приходят к врачу. Лишь те, у кого есть симптомы или кого беспокоит ухудшение памяти являются для обследования, но системной диагностики не существует. Второе: мы думали, что болезнь поражает в основном пожилых людей. Результаты проверки это опровергают. Цифры ясно показывают, что если бы наш индекс измерялся систематически, то многие люди были бы отнесены к категории серьезных случаев. Но есть еще кое-что, что беспокоит меня гораздо сильнее…

— Что?

— Самое страшное, Скотт, что большинство из этих пациентов с высокими показателями уже умерли.

— Индекс коррелирует с риском смертности?

— Нет. Они умерли насильственной и часто необъяснимой смертью. Я говорю не о паре единичных случаев, а о сотнях, тысячах смертей. Они обращались в больницу из-за проблем с железами внутренней секреции или с другими жалобами, но никогда из-за болезней, над которыми мы работаем. И эти люди сорока лет и даже моложе покончили с собой или совершили безумные поступки. У них будто снесло крышу. В госпитале в Балтиморе мне рассказали о менеджере по продажам, который через несколько недель после своего визита к врачу напал на людей на торговой выставке. Он действовал с беспрецедентной жестокостью. Жертвами стали более десяти человек, двое из которых не выжили. Этот человек не узнавал своих коллег. В полицейском отчете сказано, что он не понимал, что ему говорят. Он набросился на человека, вступившего с ним в переговоры. Полицейские вынуждены были застрелить его. А в пригороде Сеула пятидесятилетний мужчина, занимавшийся помощью молодым людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию, через две недели после обращения в больницу и проведения исследований убил семнадцать человек менее чем за двадцать четыре часа. Пресса назвала его «экспресс-убийцей». Я даже помню, как об этом говорили по телевизору. Для убийств он использовал простые, но жестокие способы. Конечно, всегда можно предположить импульсивную агрессию, но обычно импульс быстро утихает, и уж точно до того, как человек расправится с семнадцатью жертвами… Есть и другие подобные случаи, и общее у них только одно: цифры в анализах, выполненных по различным поводам.

— То есть ты полагаешь, что результаты их тестов дают нам основание переквалифицировать их диагноз и уточнить причину смерти? — спросил Скотт.

— Думаю, да. Предстоит обработать огромный массив информации, но велика вероятность, что все они стали жертвами внезапной деменции. Им были диагностированы другие нарушения — психологические, связанные со стрессом или сердечными нарушениями, но по факту подавляющее большинство этих людей находились на грани срыва. И они перешли эту грань.

— Именно эти случи позволили тебе уточнить кривую индекса?

— Да. Если имелась возможность, я включала в расчет дату, а иногда и время их смерти. Я брала только тех, кто действительно совершил характерные психотические акты, затем вычисляла промежуток времени между взятием у них анализов и моментом, когда они потеряли рассудок. Полученные результаты я объединила с результатами наших клинических наблюдений. Таким образом в моем распоряжении оказалось не двадцать шесть, а двести тридцать восемь случаев, и кривая, описывающая скорость эволюции болезни в зависимости от индекса, внезапно оказалась намного более крутой.

— Так вот как ты смогла скорректировать свой прогноз относительно Мэгги Твентон. Ты применила эту новую кривую.

Дженни кивнула.

— Она первая.

— Печальная привилегия. Помимо масштабов явления, меня тревожит вот что еще: у большинства заболевших деменция спровоцировала агрессию. Исследования болезни Альцгеймера показывают, что чем быстрее развивается болезнь, тем чаще она выражается в экстремальном поведении. Но объектами этих исследований являлись в основном пожилые люди. Как ты думаешь, в случаях, о которых ты говоришь, жестокость объясняется стремительным развитием болезни или тем, что в силу своей относительной молодости заболевшие могли нанести больший ущерб?

— Мне трудно сказать. Но количество выявленных случаев впечатляет. И симптомы поразительно похожи на наши патологии. У меня нет достаточно данных, чтобы понять, что именно повлияло на этих людей. Но с точки зрения статистики проблема существует. Число пациентов по всему миру увеличивается в геометрической прогрессии. Факт: каждый из нас знает кого-то, у кого есть эта болезнь в той или иной форме. Количество случаев заболевания удваивается каждый год. Эти цифры уже не объяснить просто старением населения.

— У тебя есть своя гипотеза?

— Да, и она меня пугает. Знаешь, у нас, генетиков, существует свой Святой Грааль, невероятная вещь, которая взрывает нам мозг: бамбук.

Скотт недоуменно уставился на нее.

— Растение? Какое оно имеет к этому отношение?

— На планете насчитывается более тысячи восьмисот видов бамбука. Это удивительное растение. На его долю приходится тридцать процентов растительной биомассы. Это единственное растение, встречающееся во всех широтах. Это растение также было первым, выросшим после атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки.

— К чему ты клонишь?

— Подожди, сейчас поймешь. Самое интересное, что каждый раз, когда один из восемнадцати сотен видов цветет, то одновременно цветут все представители этого вида, где бы они ни находились на Земле. В течение нескольких часов повсюду на земном шаре все растения этого вида зацветают, как будто в них срабатывает некая программа. Исключений нет. Никто не может объяснить этот феномен. Но и это не самое впечатляющее. Слушай дальше. Сразу после цветения все растения погибают и вид вымирает. Мы не можем ни объяснить, ни предсказать это явление. Мы знаем только, что есть у него есть предвестники, но остановить его мы не в силах. Ты следишь за моей мыслью?

— Почему ты говоришь мне это сейчас?

— Потому что я задаюсь вопросом, не происходит ли то же самое с человеческой расой. Слишком много пациентов, все более молодых, слишком много случаев, количество которых продолжает расти и которые нельзя объяснить возрастом заболевших или иной традиционной причиной. Ты бы видел цифры! Если то, что мы обнаружили, подтвердится, это будет означать, что человечество столкнулось с нешуточной угрозой. Ты понимаешь? Мы с тобой думали, что открыли способ измерить, с какой скоростью прогрессирует болезнь, но это была лишь верхушка айсберга. Теперь перед нами проблема иного масштаба. Человек считал, что его может стереть с лица земли атомная война, глобальное потепление, пандемия или кризис здравоохранения, но возможно, что все эти мировые бедствия уступят дорогу напасти, которая разрушает то, что делает нас людьми.