- Ты думаешь, я и война - это понятно?

- Ты, Слава, знаешь, куда идти. Э, слушай, по глазам вижу.

Гогино лицо, до самых глаз, заросло черной щетиной. Мясистый нос его, как баклажан, нависал над губами и подбородком. Гога был как-то крупно нелеп. А глаза в смоляных ресницах излучали тихий и глубокий свет, делали этого человека беззащитным и беспомощным.

Под зеленой кавалерийской тужуркой на Гоге был теплый домашний свитер и такой же теплый шарф, которым Гога, когда вышли из баньки, прикрыл рот и половину носа.

В этот день они встретили Ваську-гитариста. Славка хорошо знал его по училищу. Длинноногий, рыжий, никогда не расставался с гитарой. Как-то разрешили ему с этой гитарой, закинутой за спину, ходить на занятия, в строю, на дежурства. И в каждую свободную минуту он перебрасывал ее со спины на грудь и с улыбочкой, над которой торчали бледно-рыжие усики, перебирал струны и пел свои песенки:

Эх, бирюзовы да золоты колечики

Раскатилися да по лугу.

Эх, ты ушла, и твои плечики

Скрылися-а-а в ночную мглу...

Эту песенку Васька пел так остервенело, так вдохновенно, что никто не смел шевельнуться, пока, закатившись на последнем слове, он не истаивал, не ударял последним коротким ударом пальцев по струнам.

Гога и Славка переходили проселочную дорогу, а по этому проселку с гитарой за спиной шагал Васька. Подождали, поравнялись. Васька остановился, невесело посмотрел на двоих, и вдруг усики его дрогнули, лицо расплылось рыжей улыбкой.

- Холопов! Откуда? - Он бросился, обнял Славку, потом держал его за плечи и был несказанно рад встрече.

- А ты, Вася, откуда? - спросил Славка.

- Бежал. Ты у моста был? Ну. Оттуда я и драпанул. Эх, Слава, теперь мы не пропадем.

И пошли они втроем.

- Как же ты гитару ухитрился? - спросил Славка.

- Что угодно, Слава. Ее - никогда. С ней - до могилы. Подруга моя семиструнная. - Васька и в самом деле был рад встрече и прямо на глазах ожил, повеселел. Славка познакомил его с Гогой.

Васька лихо перекинул гитару на живот, лихо же вздернул маленькую голову.

И-эх, бирюзовы да золоты колечики

Раскатилися да по лугу...

У Славки сжалось сердце от Васькиного горького восторга.

В середине дня, переходя какую-то луговину между двумя пролесками, встретили военных. Их было трое, в зеленых плащ-палатках, в форме, с короткими кавалерийскими карабинами. Шли они быстро. Как бы уходя от преследования, наклонялись к земле, и от быстрой ходьбы вздувались над их спинами плащ-палатки. Шли наперерез, по той же луговине. Резко остановились. Передний недружелюбно оглядел с ног до головы Славку, Ваську, Гогу.

- Артисты, - сказал с вызовом.

Славка сразу почувствовал и радость, и тревогу. Ему было странно и больно видеть на русском лице военного жесткую неприязнь к себе и к своим товарищам. Ему хотелось пробиться через эту враждебность в голосе военного, в его глазах.

- Может, вместе пойдем? - сказал Славка миролюбиво.

- Оружие есть? - так же враждебно спросил военный.

- Достанем, - ответил Славка.

- Вот и валяй, доставайте.

- А вы далеко? - цепляясь за последнюю надежду, спросил Славка.

- Много знать будешь, - ответил военный и отвернулся к своим. Они рванули с места, вздувая над собой зеленые плащ-палатки. И тут Славка понял, может быть, самое главное, что надо было знать: на войне только с оружием человек может остаться человеком.

- Ничего, Слава, - сказал Гога, положив руку на Славкино плечо. Ничего, Слава. Пошли дальше, дорогой.

- Бегают, бегают, пока фрицы не поймают. Поймают и кокнут. - Это Васька заключил. Он шагнул вперед и пошел впереди, смешной, долговязый, с гитарой на спине, и красные руки, вылезавшие из коротких рукавов фуфайки, болтались у него по бокам.

В ольшанике, возле сонного ручья, Васька остановился.

- Перекур, - сказал он и привалился боком к дереву, скрестив длинные ноги. Курева не было ни у кого. Зато в Гогином вещмешке были остатки печеной картошки.

Снег уже не сплошь покрывал землю, а лежал белыми пятнами на зеленой траве. Расположились вокруг старого пня, занялись картошкой.

- Я, ребята, не только, между прочим, пою да играю, я еще думаю, сказал Васька. - Я думаю вот что. Куда мы идем? Куда идем, Слава? И зачем идем? Скажи - куда идем, я тебе скажу - зачем. Скажи - зачем, я тебе скажу - куда.

- Что сказать: куда или зачем? - спросил Славка.

- Что хочешь, - Васька держал горелую картофелину и ждал, водянистые глазки его играли, рыжие усики дергались.

- Вася, - сказал Славка, - ты нехорошо как-то спрашиваешь. Сам же знаешь - идем к своим.

- К своим. А ты, Гога, тоже так думаешь?

- Я ничего, слушай, не думаю. Славка думает.

- К своим, - повторил Васька. - А где они, свои? Знаешь? Немец дошел уже до Урала. Знаешь? Москву взял. Знаешь?

- Ты что? - перебил Славка. - Откуда это?

- Откуда? Это уже всем известно. Было сообщение... Эх, ребята. Что я предлагаю? Предлагаю повернуть в сторону и двигать в мой родной город, в мой чудный город на Волге, в мой Горький. Если они дошли до Урала, значит, и Горький уже освобожден. Заживем, ребята. Домик у меня, сестренка красавица. Любому из вас сестренку отдам, кому понравится. Клянусь гитарой.

- Ну хватит паясничать, - сказал Славка.

- Да ведь я серьезно, Слава, Гога.

- Серьезно? И что Горький освобожден - серьезно? Кем освобожден? От кого освобожден? - Славка стряхнул картофельную кожуру и встал.

- Не придирайся, - обиделся Васька, - не надо. Ну, захватили, ну, господи, какая разница. Идемте, ребята. Ну, честно прошу...

- Пошли, Гога. - Славка и Гога напились из ручья, потом перешагнули через него и скрылись в зарослях ольхи.

Васька растерянно кричал вслед:

- Ребята! Прошу вас, умоляю... Клянусь гитарой, проиграете. Ребята...

Ребят уже не было видно. Васька повернулся и зашагал в противоположную сторону.

- Слушай, - сказал Гога, - какой негодяй. Учился с тобой, да? Подлец.

- Слабый человек, - возразил Славка.

- Я тоже слабый человек. Слушай, Горький мы не пошли, мы пойдем Тбилиси. Мы полетим Тбилиси. После войны.

Гога остановился. До этого говорил он в шарф, которым был прикрыт его баклажанный нос. Теперь Гога стянул шарф, затолкал его под подбородок.