— Что случилось с твоей семьей? — тихо спросила Нилла.

Соран поежился. Он надеялся, что не станет рассказывать эту часть истории. Но она спросила, и он не мог отказать.

— Я принес носрайта с собой в Роузвард, — сказал он, — вместе со всеми книгами заклинаний, какие я мог унести. Я думал, это будет концом. Я спрячусь от мира до конца своих дней. Я думал, если не буду открывать книгу заклинаний, Дева Шипов останется внутри. Я хотел предупредить семью, чтобы они забрали людей и уплыли в море Хинтер. Но в первую ночь… я не мог дать им увидеть себя. Мои ладони болели от проклятия, еще больнее был стыд от того, что я сделал, чем стал. И я пробрался в Дорнрайс в тайне, скрылся в своей старой комнате и рухнул на детскую кровать, уставший от горя и ужаса. Мне все это снилось. Самый яркий кошмар, который будет со мной до смерти. Я видел, как Дева Шипов выбралась из книги заклинаний. Ее лозы тянулись по коридорам Дорнрайса, рвали дерево, гипс и камень. Она нашла моего брата первым, и что она с ним сделала…

Он не мог произнести это. Дева Шипов воплотила все его убийственные мысли, сделала это с Итаном. А потом напала на его отца и мать, которых он презирал за то, что они позволили брак между Хеленией и Итаном. И она растерзала всех в доме.

— Я не понимал, как легко она могла сбежать. Я не знал тогда, как сковать ее, даже не понимал, что это нужно было делать. Она бегала по Дорнрайсу, и когда я проснулся утром, утомленный от снов, когда я вышел и обнаружил первое тело…

Всхлип вырвался из его горла. Потом еще и еще. Он был тем же юношей, что и тогда. Он был наглым дураком, который вдруг столкнулся с жуткой правдой своего сердца. Боль этого открытия была хуже боли от его проклятых ладоней, хуже агонии шипов, которые резали его плоть ночь за ночью, год за годом, пока он бился с монстром своего разума.

Нилла обвила его руками. Он задрожал и попытался отодвинуться, но она сжимала. Почему? Она должна была ненавидеть его теперь! Она должна была понять, что зря отбросила свою жизнь. Из-за монстра. Он не заслуживал милосердия. Он заслужил смерти, которая ждала его этой ночью.

Но Нилла крепко сжала его, и он перестал бороться, прильнул к ней и опустил голову на ее плечо, выпустил слезы. Как давно он не плакал? С того дня ни разу, с того ужасного утра, когда он бродил по Роузварду, обнаруживая резню, которую устроило его творение. Слезы теперь текли потоком, могли утопить истекающее кровью сердце.

Поток, наконец, утих. И Нилла все еще обнимала его. Ее щека прижималась к его макушке, ее ладонь гладила его щеку. Он не заслужил это утешение, эту нежность. Но он не мог найти силы отодвинуться.

— Этой ночью все закончится, — сказал он, слова были хриплыми. — Этой ночью она освободится. И уничтожит все… все, — он коснулся ее ладони, прижал ее к своей щеке. — Она убьет тебя. И заставит меня смотреть.

Нилла молчала какое-то время. Он ощущал, как ее пальцы напряглись на коже его лица в шрамах. А потом она села прямее, отодвинула его от себя. Она поняла? Осознала правду? Она пожалела, что выбрала его и оказалась тут?

Она поймала его подбородок и заставила посмотреть на нее. Ее глаза блестели от слез, но пылали яростным внутренним светом.

— Что ж, — сказала она, — нам просто нужно ее остановить, верно?