Глава 1

Мак

Одно утро. Это все, чего я хотел.

Одно утро для себя.

Выспаться. Спать голым. Спать с закрытой дверью в спальню.

Проснуться, когда захочется. Проснуться и ничего не слышать. Проснуться и делать все, что, черт возьми, я хотел бы сделать утром - пробежаться, подрочить или снова заснуть.

- Папа! Вставай!

Это утро было не таким.

Застонав, я перевернулся на живот и прижал подушку к затылку.

- Папы здесь нет, - сказал я, мой голос был приглушен.

Я услышал хихиканье, а затем почувствовал, что матрас сдвинулся, когда одна или несколько из трех моих дочерей запрыгнули на мою кровать. Честно говоря, было удивительно, что они провели ночь не в ней. В течение нескольких месяцев после отъезда их матери я спал не один. Иногда со мной была одиннадцатилетняя Милли с больным животом. Иногда - восьмилетняя Фелисити с кошмарами. И часто это была четырехлетняя Уинифред, которая пряталась от монстров под своей кроватью.

Иногда со мной спали все трое.

Одна из них запрыгнула мне на спину, словно я был пони, и потянула за футболку.

- Мы голодные. Это была Фелисити.

- Опять? Я только что покормил вас.

- Сейчас утро. Ты не кормил нас после вчерашнего ужина.

- Не может быть чтобы сейчас было утро. Еще темно.

- Это потому, что у тебя на голове подушка. Она хихикнула. - Ты храпел.

- Может, Милли принесет вам хлопья?

- Мы не хотим хлопья. Мы хотим блинчики.

Я вздохнул.

- Разве она не может приготовить блины?

- Она не знает, как пользоваться плитой. Нам нужен взрослый.

Взрослый. Я был единственным взрослым в доме. Как, черт возьми, это произошло?

- Откуда ты знаешь, что я взрослый?

Опять хихиканье.

- Потому что ты высокий, с большими ногами. У тебя есть борода. И тебя зовут папа.

- Я же говорил тебе. Папы здесь нет.

- Тогда кто же ты?

Я перевернулся, опрокинув ее на спину.

- Монстр щекотки!

Она визжала и извивалась, пока я мучил ее щекоткой, это побудило Уинифред прибежать и запрыгнуть на кровать.

- Меня тоже!

Уинни была тем редким ребенком, который действительно хотел, чтобы его щекотали, или, по крайней мере, она хотела физической ласки, она перебралась поближе к Фелисити легла на спину, подставляя свой животик, как щенок, который хочет, чтобы его погладили.

Я щекотал их обеих в течение секунды, затем сел и почесал голову.

- Ты все еще в пижаме. Сегодня суббота?

- Да, - сказала Фелисити.

- Хорошо.

- Твои волосы выглядят смешно, - сказала она мне.

- Как и твои, - ответил я.

Недавно она сделала себе стрижку, отрезав переднюю часть волос в попытке создать челку, как у Мэвис из «Отеля Трансильвания». Она даже хотела, чтобы ее какое-то время звали Мэвис. Терапевт девочек заверила меня, что в этом нет ничего страшного и это просто означает, что она идентифицирует себя с персонажем Мэвис, которая тоже жила с отцом без матери.

- Вы уверены, что это не означает, что она вампир? спросил я. Фелисити еще никого не кусала, но она стала носить черное и спрашивать, могу ли я сделать ей кровать в форме гроба. Поговорим о кошмарах.

Но терапевт только улыбнулась. - Я уверена.

Милли появилась в дверях моей спальни в ночной рубашке.

- Папа, мне нужно чёрное боди для балета, а они все грязные.

- Черт. Ты уверена?

- Да. Я проверила свой комод и корзину. И тебе нужно положить четвертак в банку ругательств.

Я скривился. Эта гребаная банка ругательств должна была меня сломать.

- Ты проверила сушилку?

- Ага. Там тоже нет.

- Черт.

- Пятьдесят центов, - сказала Фелисити.

Я ткнул ее в ребра.

- По крайней мере, мои ругательства способствуют развитию твоих математических навыков.

- Милли, ты проверила стиральную машину? Я знаю, что вчера положил в нее темное белье. Это означало, что я, вероятно, забыл положить их в сушилку вечером, и сегодня их придется стирать заново.

- Я не заглядывала в стиральную машину.

- Во сколько балет?

Милли закатила глаза - подростковый жест, от которого я уже начал уставать.

- В то же время, что и всегда. В десять.

- Точно. Я посмотрел на цифровые часы на своей тумбочке. Было семь тридцать.

- Хорошо, я успею к тому времени.

- И мне нужно кое-что для распродажи выпечки сегодня днем, - добавила она.

- Для какой распродажи?

Еще одно закатывание глаз, сопровождаемое топаньем ног.

- Папочка! Сбор средств для поездки восьмого класса в Вашингтон! Я тебе уже сто раз об этом рассказывала.

Я спрыгнул с кровати и подтянул свои фланелевые пижамные штаны.

- Восьмой класс! Какого хрена, Милли, ты только в шестом. До поездки еще два года неудивительно, что я записал это в раздел «Забудь это немедленно».

Я подошел к комоду и взяла толстовку USMC, натянув ее поверх футболки. Это вызвало у меня тяжелый вздох.

- Доллар в банку, папа.

- Нет, не доллар! Было же всего пятьдесят центов.

- Слово на букву Х стоит целый доллар, папа, - сообщила мне Фелисити.

- О, точно. Я сделал паузу. - Знаешь что? Оно того стоит.

- Так что мне отнести на распродажу выпечки? Милли надавила.

- Я не знаю. Мы что нибудь придумаем.

Где-то между стиркой, укладкой волос в пучок, кормлением их всем тем, что не приведет к кариесу и не убьет клетки мозга, своевременным посещением балета, проверкой на работе, наполнением банки ругательств, покупкой продуктов на неделю и заботой о том, чтобы каждая из них получала достаточно заботы и внимания, чтобы чувствовать себя защищенной и любимой, я подошел к окну и выглянул наружу - и разгребанием снега, выпавшего за ночь.

Черт возьми, это было только начало февраля - день сурка. Было облачно, а это означало, что весна должна была прийти рано (согласно преданиям), но сейчас казалось, что весна никогда не придет. Зима в северном Мичигане всегда была долгой и холодной, с вечно серым небом и снегом по колено, но эта была особенно изнурительной. Может быть, потому что это была моя первая зима в качестве отца-одиночки?

Мы с девочками прошли из моей спальни на втором этаже на кухню, где я поставил кофе для себя, достал из морозилки замороженные блинчики для Фелисити и Уинифред и сделал яичницу для Милли. Они сидели в ряд за столом для завтрака, который отделял кухню от столовой. Раньше между этими двумя комнатами была стена, но мой друг Райан Вудс, который жил в этом доме до нас, переделал кухню, сделав ее более современной и открытой. На самом деле, мы почти никогда не ели за столом в столовой. В основном я использовал его для того чтобы сложить белье.

- Эти на вкус как из морозилки, - сказала Фелисити, скорчив рожицу из-за своего блинчика. - Разве у нас не осталось кексов от миссис Гарднер?

- Мы их съели, - сказал я ей, наливая апельсиновый сок в три стакана.

Миссис Гарднер была девяносто четырех летней старушкой, живущей по соседству, вдовой, которая с тех пор, как мы переехали в этот дом прошлым летом стала для всех нас чем-то вроде приемной бабушки. Она любила печь и часто приносила вкусные домашние кексы или печенье, которые никогда не задерживались надолго. Взамен я следил за тем, чтобы в хорошую погоду за ее двором ухаживали, а зимой чистили лопатой подъездную дорожку и дорожку перед домом. Девочки пропалывали ее сад, приносили почту и рисовали для нее картинки, которые она с гордостью вывешивала на дверце холодильника.

Вы хотите бананы или яблоки? спросил я девочек. Фрукты, по крайней мере, были свежими.

- Бананы, - ответили две младшие.

- Яблоко, - сказала Милли.

- Кто-нибудь хочет бекона?

Все трое с энтузиазмом кивнули. Бекон был одной из тех редких вещей, с которой мы все соглашались.

Я отпил кофе и бросил несколько полосок на сковороду, а затем побежал в подвал, чтобы перестирать кучу "боди", о которых я забыл вчера вечером. Пока я спускался туда, я переложил в корзину белое белье из сушилки и заметил, что оно приобрело явно розоватый оттенок. Тогда я увидел красный носок Уинифред в корзине вместе с белыми носками и бельем всех остальных.

Отлично. Как раз то, что мне нужно - розовое белье.

Ругаясь себе под нос - по крайней мере, на этот раз меня никто не слышал, - я оставил корзину там и вернулся на кухню, где перевернул шипящие полоски бекона, глотнул еще кофе и посмотрел, как Уинифред размазывает кленовый сироп по всему рту.

- Это губная помада, - сказала она с гордостью.

- У тебя она на волосах, - сказала Милли, отодвигая свой табурет от табурета Уинни.

Кто-то уронил вилку, и она с шумом упала на пол. Через пару минут чей-то локоть опрокинул стакан с соком, и он перелился через край столешницы на переднюю стенку шкафа. Убрав все это (и добавив еще пятьдесят центов в банку ругательств), я наблюдал за тем, как Фелисити нарезает банан на нашем крошечном кухонном островке, в этот момент кухня начала наполняться дымом. Я выключил газ под беконом, снял сковороду с конфорки и открыл окно.

- Фу, он сгорел, - сказала Милли.

Я закрыл глаза и сделал вдох.

- Все в порядке, папочка, - сказала Фелисити. - Мне нравится, когда мой бекон черный.

Уинифред кашлянула, я открыл один глаз и посмотрел на нее. - Ты подавилась?

Она покачала головой и взяла свой сок.

- Хорошо. Давиться нельзя.

Я положил пережаренные полоски бекона на бумажные полотенца.

- Похоже, сегодня утром мы едим его очень хрустящим, девочки. Извините.

- О, папа, я забыла тебе сказать. Милли разбила мои очки, - объявила Фелисити, возвращаясь на свое место у стойки с нарезанным бананом.

- Я не разбила!

- Ты разбила. Ты села на них.

Милли нахмурилась.

- Может, тебе не стоит оставлять их на диване?

- Может, тебе стоит смотреть, куда ты садишься своей большой попой.

- У меня нет большой попы! Папа, Фелисити сказала, что у меня большая попа!

- Ни у кого в этом доме нет большой попы, - сказал я им, поставив перед ними подгоревший бекон. - Теперь доедайте свой завтрак. Фелисити, я посмотрю на твои очки через минуту.

Я едва-едва успел всех накормить, починить очки Фелисити, прибраться на кухне, сложить белье, одеться, расчистить лопатой дорогу себе и миссис Гарднер и завести свой внедорожник, чтобы успеть отвезти Милли на балет.