Ричард Лаймон "АВТОБУС СЛАВЫ"
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
- Это была ты. Понимаешь, что я имею в виду? Для меня никогда не существовало никого другого. Знаешь, когда я впервые тебя увидел? Тринадцатый день рождения Салли Харкен. Я едва знал Салли, так как мы не ходили в одну школу. Единственная причина, по которой меня пригласили на ее вечеринку, это то, что мои мама и папа дружили с родителями Салли. Я не хотел идти, представляешь? Родители заставили меня.
А потом вошла ты. Я никогда этого не забуду. У тебя была челка, которая свисала почти до самых глаз, и эти голубые сияющие глаза, и эти белые зубы. На тебе была белая блузка с короткими рукавами, но ты закатала их высоко на руках. И манжеты твоих шорт тоже были закатаны. Шорты были из синей джинсовой ткани и выглядели совершенно новыми. Штанины, должно быть были длинноваты для тебя, поэтому ты их подвернула. Как будто ты вся была в наручниках. Наручники и гладкая, загорелая кожа.
Кстати, о наручниках, как у тебя дела?
Памела, сидевшая на пассажирском сиденье, положив руки в наручниках на колени, смотрела в окно и не отвечала.
- Они не слишком тугие?
Наручники были слишком затянуты. Острые края браслетов впились ей в запястья, пальцы покалывало. Но Пэм не хотела, чтобы Родни возился с наручниками.
- С ними все в порядке, - сказала она, желая, чтобы он оставил ее в покое.
- Ты уверена?
- Да.
- Во всяком случае, именно тогда я в тебя и влюбился. Нам было тринадцать, и ты пришла на вечеринку к Салли, и... Мне было больно смотреть на тебя, ты была такой милой и красивой, и ... в тебе была свежесть, невинность, что-то в этом роде. И у тебя тоже был этот огонек в глазах. Какой-то блеск. У тебя все еще есть это. В данный момент, конечно, нет. Но он вернется. Как только привыкнешь, все вернется.
Конечно, ты потеряла большую часть той свежести, о которой я говорил. Это позор. Однако все теряют это. Может быть, это происходит, когда начнешь заниматься сексом. А может быть, когда в тебе умирает какая-то особенная мечта. Кто знает? Ты сохраняла это дольше, чем большинство девушек. Она все еще была у тебя в младшем классе. Твой первый год в качестве школьной чирлидерши. О Боже, как ты выглядела раньше... в этой плиссированной юбке, в этом свитере. Когда ты прыгала, свитер поднимался на пару сантиметров выше верха юбки, так что была видна небольшая полоска обнаженной кожи. Я наблюдал за тобой на играх и хотел тебя там поцеловать. Я знал, как это будет ощущаться и как пахнуть.
Во всяком случае, эта свежесть исчезла, когда мы начали наш выпускной год. Но даже без нее ты была... замечательной. Но замечательной уже по-другому. Не столько как невинный, нетерпеливый ребенок, сколько как женщина. И ты, конечно, не утратила того блеска в глазах. Как будто куда бы ты ни посмотрела, ты видела вещи, которые тебя удивляли. И всегда была готова посмеяться.
Конечно, ты становилась все красивее и красивее. Я не поверил своим глазам, когда увидел твою фотографию в газете. Снимок, конечно, не передал всей твоей красоты, но меня просто разорвало на части. Снова смотреть на твое лицо после стольких лет. Я подумал, каким же дураком был, лишив себя тебя, довольствуясь вереницей девчонок, которые были лишь паршивой имитацией той единственной и неповторимой тебя, которую я жаждал в своем сердце. Они были доступны, вот и все их достоинства. Они не уехали в какой-нибудь чертов колледж на другом конце страны, как некоторые люди, которых я могу назвать. Они были доступны, вот и все, что у них было. Так что мне оставалось только довольствоваться ими. Я пытался сделать их похожими на тебя. Глупо, да? Я заставлял их надевать парик, который выглядел так, как ты носишь свои волосы. Одевал также, как одевалась ты. И называл их Памелой. Иногда, когда я очень старался, мне удавалось обмануть себя, думая, что это ты. Однако это был нелегкий трюк. В основном, я просто испытывал отвращение к самому себе. Понимаешь? Я позволил себе быть настолько одержимым тобой и не мог освободиться от этого, что мне пришлось обманывать себя кучей паршивых заменителей.
Так что, когда я увидел твою фотографию в газете, это было как знак, что мне следует бросить все это и заняться настоящим делом. Так я и сделал.
- Держу пари, ты, должно быть, удивляешься, что я так долго выжидал. Они напечатали в газете эту фотографию полгода назад, не так ли? И в ней было имя твоего мужа и даже адрес дома молодоженов. Так почему же мне понадобилось полгода, чтобы явиться и заявить на тебя права?
- Мне интересно, что ты сделал с теми девушками.
- О, в основном то же самое, что я собираюсь сделать с тобой. За исключением одного отличия, которое заключается в том, что я собираюсь оставить тебя. Я купил нам дом. Это прекрасное маленькое местечко, где нас никто никогда не побеспокоит. Это будет наш дом. Мы прекрасно проведем время.
- Ты убил их? - спросила Памела.
Он улыбнулся.
- Я избавил их от страданий.
- О, Боже.
- Наверное, можно сказать, что это твоя вина. Все эти девушки и твой муж умерли, потому что ты продолжала свой веселый путь, как будто старый жирдяй Родни Пинкхэм был никем. Может быть, стоило уделить мне больше внимания. Может, стоило встречаться со мной.
- Встречаться с тобой? Ты никогда не предлагал!
- Ты бы рассмеялась мне в лицо.
- Я никогда не смеялась никому в лицо!
- Спорим, ты называла меня Свинтусом за моей спиной?
- Никогда.
- Как и все остальные.
- Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь называл тебя Свинтусом за глаза.
- Врешь.
- Если ты так сильно хотел пойти со мной на свидание, почему ты просто не спросил?!
- Я же сказал тебе, почему.
- Я могла бы пойти с тобой на свидание. Тебе не нужно было убивать людей. Боже мой... Сколько их было?
- Включая твоего мужа? О, шестнадцать.
Это ошеломило разум Памелы. Пятнадцать девушек умерли из-за одержимости этого мужчины?
Не только Джим.
Она думала, что хуже, чем прошлой ночью, уже быть не может. Оказалось, хуже может быть всегда.
- Их не так уж много, пятнадцать, - объяснил Родни. – Понимаю, если вот так сходу ляпнуть, звучит впечатляюще. Но ты должны помнить, что это продолжалось пять лет. В среднем получается всего три штуки в год. Это не так много. Их было бы гораздо больше, если бы ты не женилась, и твою фотографию не напечатали бы в газете. Теперь, когда у меня есть ты, все остальное прекратится. Ну серьезно, зачем они мне, если у меня есть ты? Ты - все, чего я когда-либо хотел.
Родни повернул голову и улыбнулся Памеле. Именно так он улыбался с тех пор, как она его знала: странный, быстрый подъем верхней губы, открывающий не только передние зубы, но и десны над ними. Щели между его зубами всегда были забиты остатками предыдущих приемов пищи, и всех перекусов между ними.
Это была одна из причин, почему все называли его Свинтусом. Прозвище появилось не только из-за тучности Родни, но и из-за крошечных глазок, грязи, запаха тела и остатков пищи, украшавших его одежду и зубы.
Памела всегда считала, что это прозвище оскорбительно для всех свиней. Она предпочитала называть этого мерзавца Рвотни, потому что все в нем казалось ей гнилым, отвратительным. Свиномордый. Среди своих друзей она говорила о нем ужасные вещи. Но всегда была добра к нему.
Возможно, это было ошибкой. Не убегать при каждом его приближении, как обычно поступало большинство детей. Улыбаться ему. Разговаривать с ним. Обращаться с ним как с человеком, хотя от его отвратительной внешности и кислого запаха у нее иногда слезились глаза. Пару раз Памела действительно давилась в середине разговора с ним. Желая пощадить его чувства, она говорила, что, должно быть, что-то съела.
Может быть, ей следовало избегать его, смеяться над ним, называть его Свинтусом или Рвотни в лицо. Если бы она вела себя с ним по-настоящему плохо, возможно, ничего этого и не случилось бы.
Все эти девушки ... Джим...
Ушел Джим, вернулся Родни.
Во всяком случае, так это выглядело.
Прошлой ночью в комнате было темно, если не считать света от телевизора. Памела лежала в постели, откинувшись на подушки, смотрела одиннадцатичасовые новости и ждала, когда начнет Дейв[1]. Джим ушел в ванную. Казалось, он задержался дольше, чем обычно. Памела надеялась, что он бреется. Обычно Джим брился перед сном, если собирался пошалить. Видеомагнитофон был уже установлен, так что они смогут посмотреть запись, если пропустят что-то из шоу Дейва.
Услышав за дверью шаги Джима, она натянула верхнюю простыню, чтобы прикрыть голые плечи. Памела хотела, чтобы было сюрпризом то, что она решила обойтись без ночной рубашки. Джим вошел в спальню. На нем был тот же халат с узором пейсли[2], что и десять минут назад, но казалось, что он вырос. Он выглядел так, словно каким-то образом распух - стал выше, располнел настолько, что халат не мог запахнуться на нем. Живот выпирал вперед, как сырое хлебное тесто. Памела лишь на мгновение растерялась от внезапной перемены в муже.
Затем она поняла, что мужчина в халате Джима - это не Джим. Он потянулся к выключателю.
Зажглись прикроватные лампы, и в комнате стало светло. Памела узнала человека в халате. Она не видела его пять лет, с тех пор как окончила среднюю школу, но он почти не изменился. Улыбка у него была точно такая же – чуть приподнятая верхняя губа. Те же поросячьи глазки. Он поднял руки и широко развел их. - Моя дорогая! Ты скучала по мне?
Памела едва могла дышать. Ей казалось, что по ее сердцу бьют молотком. Она хотела позвать Джима.