Эпилог

Проклятье, как долго я буду вынужден терпеть атаку на свой дом, на моих жену и детей? Слишком чертовски долго, вот сколько. Возможно, несколько часов. Надо выхватить у гостей подарки, кинуть им кусок торта, а затем захлопнуть дверь у них перед носом. Улыбаюсь про себя, представляя лицо Элизабет, если бы я сделал именно так. Меня ждут мучения, и, чтобы посыпать солью раны моего угрюмого настроения, в этом году к нам еще приглашены школьные друзья. И их матери — множество женщин, которые приняли предложение Авы остаться, если захотят. И, конечно, они захотели.

Звук моих тяжелых шагов раздается на лестнице, когда я спускаюсь на нижний этаж нашего прекрасного маленького поместья, по пути застегиваю рубашку и кусаю губу, пытаясь придумать любой предлог, чтобы избежать праздника. На ум ничего не приходит. Моим малышам сегодня исполняется пять лет, и даже папина удивительная тактика ведения переговоров не убедит их в том, что вечеринка — плохая идея, — не теперь, когда они обзавелись собственным мнением. Я пытался все последние четыре года и терпел сокрушительную неудачу, но только потому, что моя прекрасная жена всегда вмешивалась от их имени. Хотя я знаю, что в этом году, если бы я остался с ними наедине, смог бы чем-нибудь их отвлечь. Может, очередной поездкой покататься на лыжах?

Спустившись по лестнице, бросаю быстрый взгляд в зеркало и улыбаюсь. С каждым днем я выгляжу все лучше. Я по-прежнему в прекрасной форме, и она все еще не может устоять передо мной. Жизнь чертовски хороша.

— Папочка!

Я поворачиваюсь, и мои твердые мышцы превращаются в желе при виде моего малыша, сбегающего вниз по лестнице, его темно-русые волосы в беспорядке обрамляют красивое маленькое личико.

— Привет, именинник.

Симпатичный маленький плут бросается на меня, сверкая зелеными глазами.

— Ух! — Я смеюсь, когда он врезается в меня и взбирается по моему телу.

— Угадай, что? — спрашивает он, широко распахнув глаза от волнения.

— Что? — Я не притворяюсь заинтересованным. Мне действительно любопытно.

— Бабуля Лизабет сказала, что сегодня мы можем переночевать у нее дома. Завтра она поведет нас в зоопарк!

Пытаюсь скрыть хмурый взгляд и соответствовать его волнению.

— Бабуля Лизабет живет слишком далеко, а папе нравится самому водить вас в зоопарк. — говорю я, закидывая его себе на плечи и поворачиваясь обратно к зеркалу. — Видишь, какие мы красивые?

— Знаю, — легкомысленно отвечает он, заставляя меня улыбнуться. — Бабуля и дедуля живут в десяти минутах езды отсюда. Я засекал время на мамином телефоне.

Мне быстро напоминают, что моя дорогая свекровь действительно живет в десяти минутах езды. Красоты Ньюки не могли удержать Элизабет и Джозефа вдали от их внуков — или, точнее, от моих детей.

— Эй, я тут подумал, — предпочитаю сменить тему или тактику отвлечения — что угодно. — Нужно снова покататься на лыжах.

Я говорю глупо восторженным голосом, надеясь поймать его на крючок.

— Мы уже договорились об этом. — Его маленькие ручки лежат на моем лбу, прикрывая нахмуренные брови, которые только что сошлись вместе.

— Да?

— Да, мама так сказала, и еще сказала не слушать тебя, если ты попытаешься отговорить нас от нашей вечеринки.

Мои плечи опускаются, и я делаю мысленную заметку применить трах-возмездие к коварной маленькой искусительнице.

— Маме для этого нужны папины деньги, — беззастенчиво сообщаю я.

— Почему ты не хочешь, чтобы мы устраивали вечеринку, папочка? — Его маленький лобик хмурится, как у меня, и я мгновенно чувствую себя мешком дерьма.

— Я хочу, приятель. Мне просто не нравится делиться вами, — признаюсь я.

— Ты тоже можешь поиграть с нами. — Он наклоняется и целует мою небритую щеку. — Мамочка будет довольна.

— Почему? — Я знаю, почему она будет довольна. Она обставила меня. Устрою ей два траха-возмездия — один за ее дерзость, другой за ее самодовольство.

— Потому что ты не побрился. — Он несколько раз водит ладошкой вверх и вниз, и я улыбаюсь своему красивому маленькому мужчине, прежде чем направиться на кухню.

Останавливаюсь в дверях и провожу несколько мгновений, упиваясь видом моего ангела, лихорадочно помешивающего в большой миске какое-то коричневое месиво, я увлечен округлостью ее идеальной задницы. Чертовски идеальной. Мой маленький мужчина не настаивает, чтобы я двигался вперед. Он счастливо сидит у меня на плечах, ожидая, когда его зачарованный отец продолжит движение. Он привык, что я грежу наяву, особенно когда рядом его мамочка. Ни хрена не понимаю, что я сделал, чтобы заслужить эту женщину и этих прекрасных деток, но не собираюсь спорить с судьбой, уготованной мне богами.

— Черт! — ругается Ава, когда капля шоколада взлетает и приземляется на ее оливковую щечку.

— Мамочка! Следи за своим языком!

Она резко поворачивается, вооруженная деревянной ложкой, обмазанной шоколадом, и хмуро смотрит на мое ухмыляющееся лицо, прежде чем обратить свои большие карие глаза на нашего сына.

— Прости, Джейкоб.

Моя ухмылка становится шире, а ее хмурый взгляд усиливается. Я безумно самодовольный и заплачу за это позже. Она не может разыгрывать дерзкую маленькую соблазнительницу, когда рядом дети, и мне это нравится.

— Что готовишь, детка? — спрашиваю, снимая Джейкоба с плеч и усаживая его на табурет. Протягиваю ему свой телефон, чтобы он поиграл, прежде чем направиться к холодильнику и взять банку «Sun-Pat».

— Стаканчики с арахисовым маслом. — Она взволнована, но я не предлагаю помочь. Я дерьмово готовлю и только сделаю все хуже. В следующем году точно отправимся кататься на лыжах.

Встав позади нее, смотрю в миску и думаю, скольких банок с арахисовым маслом лишился. Она пыталась приготовить десерт миллион раз, но не могла сравнится со знаменитыми стаканчиками моей мамы, благослови ее Господь.

— Сколько моих банок ты потратила на это? — спрашиваю я, прижимаясь к ее спине и не упуская возможности коснуться ее шеи губами. Она слишком хорошо пахнет.

— Две. — Она отодвигает миску. — Я хочу, чтобы Кэти вернулась.

Я смеюсь и разворачиваю ее, толкая к столешнице, деревянная ложка пролетает перед моим лицом. Проклятье, я начинаю возбуждаться. Ничего не могу с этим поделать. Наклоняюсь, не прерывая с ней зрительного контакта, и облизываю ее щеку дочиста.

— Не начинай того, чего не можешь закончить, Уорд, — шепчет она хриплым, манящим голосом. Теперь у меня жесткий стояк.

Твою мать!

Она отталкивает меня с понимающей усмешкой.

— Мне нужно закончить. Скоро прибудут гости.

Снова самодовольство, чем зарабатывает себе третий трах-возмездие. Она знает, что делает: никакого обратного отсчета или уничтожения рядом с детьми.

Или с одним ребенком.

— Где Мэдди? — спрашиваю я.

Осторожно поправляю промежность, прежде чем повернуться лицом к своему малышу, который не обращает внимания на происходящее вокруг. Нет ничего необычного в том, что папочка любит мамочку. Однако мне пришлось серьезно поработать над своим контролем.

Он не отрывает взгляда от телефона, но я вижу, как его маленькое личико морщится от презрения.

— Надевает свое вечернее платье. Все в оборочках. Его купила бабуля.

Закатываю глаза, зная, что увижу свою малышку, выглядящую так, словно ее обваляли в сахарной вате.

— Почему твоя мать считает, что моя дочь должна ходить только в розовом?

Сажусь рядом с Джейкобом и ставлю банку между нами, чтобы он мог дотянуться. Что он и делает. Пухлый мизинчик ныряет внутрь и зачерпывает очень большую порцию. Моя грудь наполняется гордостью, и я выдыхаю вокруг собственного пальца, оглядываясь на Аву в поисках ответа.

Ее брови приподняты, когда она с нежной улыбкой качает головой Джейкобу, но затем ее взгляд останавливается на мне, и она больше не улыбается. Что я такого сделал?

— Не заводи ее, Джесси.

— Не буду! — Я смеюсь. Черт возьми, я сделаю это и буду наслаждаться каждым моментом.

— Бабуля называет тебя наказанием. — Джейкоб смотрит на меня, его палец все еще во рту. — Говорит, ты всегда был и останешься таким навсегда. Теперь она смирилась. — Он пожимает маленькими плечиками.

Я взрываюсь смехом, и теперь Ава смеется вместе со мной, ее сказочные шоколадные глаза сверкают, сочные губки умоляют меня взять их. Затем она снимает фартук, открывая свою подтянутую, аккуратную миниатюрную фигурку. И теперь мне не до смеха. Я тяжело дышу и лезу под стол, чтобы попытаться приструнить себя. Непрестанная гребаная битва.

— Мне нравится твое платье.

Лениво скольжу взглядом по черной облегающей ткани, уже планируя, как избавлюсь от нее позже. Я мог бы проявить благосклонность и позволить ей надеть платье снова, она выглядит в нем потрясающе, но я знаю, что позже буду не в том состоянии, чтобы не торопиться.

— Тебе нравятся все мамины платья, — скучающе замечает Джейкоб, отрывая мой взгляд от этого тела — того, что сводит с ума от желания.

— Да, — соглашаюсь я, взъерошивая его растрепанную русую шевелюру. — Кстати, о платьях, надо найти твою сестру.

— Хорошо, — соглашается он, возвращая свое внимание к моему телефону и снова погружая палец в банку.

Я вскакиваю и отправляюсь на поиски Мэдди, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и врываюсь в ее розовую комнату.

— Где моя именинница?

— Здесь! — взвизгивает она, появляясь из своего игрушечного домика.

Я чуть не задыхаюсь.

— Ты это не наденешь, маленькая леди!

— Нет, надену! — Она бежит через комнату, когда я устремляюсь к ней.

— Мэдди!

Какого черта, черт возьми? Ей пять лет! Пять гребаных лет, а я уже срываю с ее крошечного тела коротенькие шортики и укороченные футболки. Где, черт возьми, та розовая штука с оборками?

— Мамочка! — кричит она, когда я хватаю ее за лодыжку на кровати. Она может кричать на весь гребаный дом. На ней этого не будет. — Мамочка!