Глава 29

— Хочу тебе кое-что показать, — сообщает Джесси, выводя меня из машины. — Хочешь, понесу тебя на руках?

Не знаю, почему он спрашивает, потому что я оказываюсь у него на руках, прежде чем вопрос оседает в моем бесполезном мозгу.

— Что ты хочешь мне показать? — интересуюсь я, опуская голову на его скрытое пиджаком плечо.

Это первые слова, которые я произнесла с тех пор, как Дэн покинул кабинет Джесси, и не потому, что со мной никто не разговаривал. Я даже не могла собраться с силами, чтобы предостеречь Сару, когда мы проходили мимо нее в вестибюле «Поместья». Она неловко улыбнулась, воздержалась от того, чтобы полапать своими шаловливыми ручонками Джесси, и отступила назад, почти осторожно, будто ожидала от меня ответной реакции. Ее удивление было очевидным, когда я проигнорировала ее присутствие, решив пройти мимо и оставить Джесси разговаривать с ней о делах. И я знаю, это все, что было, и все, что когда-либо будет. Бизнес.

— Сейчас увидишь.

Он входит в фойе «Луссо», и я улыбаюсь, когда слышу веселый голос Клайва. Он не так радует глаз, как наш новый консьерж, но я всегда буду отдавать предпочтение изможденному возрастом, веселому лицу Клайва, а не свежей, хорошенькой мордашке Кейси.

— Поздравляю! — скандирует он.

Я уже не удивляюсь. Либо Джесси рассказал, либо взволнованная Кэти.

— Чудесные новости! — его голос становится ближе, когда меня несут над мраморным полом к лифту. — Позвольте помочь, мистер Уорд.

Он прыгает перед Джесси и набирает код лифта пентхауса.

— Спасибо, Клайв, — голос Джесси звучит так же жизнерадостно, будто ему напомнили о его арахисе. Он не слишком настаивал на разговоре по дороге обратно в город, позволяя мне спокойно поразмыслить над недавним откровением — о том, что мой брат глуп, а капитал моего мужа из-за этого теперь на двести тысяч меньше.

— Очень хорошо, мистер Уорд, очень хорошо. Ава, береги себя. — Его наставления суровы, и я нежно улыбаюсь, когда его обеспокоенное лицо исчезает, а двери смыкаются.

— Ты позволил Клайву называть меня Авой, — небрежно замечаю я.

Он смотрит на меня сверху вниз, предостерегающе приподняв брови.

— К чему ты клонишь?

— Просто говорю. — Нахожу в себе силы изогнуть губы в усмешке, собственничество моего мужа — Хороший мотиватор для веселья.

— Я тебя игнорирую. — Он борется с собственной ухмылкой, когда мы выходим из лифта, и впускает нас в пентхаус, пинком захлопывая за нами дверь.

— Скоро ты не сможешь носить меня на руках, — ворчу я, держась еще крепче.

Мне будет так этого не хватать, но когда я начну лопаться по швам и увеличусь вдвое, не представляю, чтобы меня смогли нести с такой легкостью, будто я просто продолжение его тела.

— Не волнуйся, леди. — Он целует меня в лоб и поворачивается, чтобы толкнуть спиной дверь своего кабинета. — Я уже увеличил вес, который поднимаю на тренировках.

Я ахаю и поднимаю руку, чтобы дернуть его за волосы.

— Эй! — Меня ставят на ноги, но я все еще держу его за волосы.

— Вы дикарка, леди. — Он смеется, опустив голову, чтобы предотвратить рывок. — Ты меня отпустишь?

— Скажи «прости».

— Прости. — Он все еще смеется. — Мне очень жаль. Отпусти.

Это нелепо. Он мог бы остановить меня в мгновение ока, но дает мне власть. По крайней мере, сейчас. Я отпускаю его и сбрасываю туфли.

— У меня ноги болят, — жалуюсь я, шевеля пальцами ног. — Почему мы в твоем кабинете?

— Я хотел тебе кое-что показать.

— Фотографию Джейка? — спрашиваю я с надеждой, возможно, даже слишком нетерпеливо. Я очень хочу посмотреть, как выглядел близнец Джесси.

— Нет. — Хмурая морщинка выскакивает на его лбу.

— Что тогда? — Я совершенно заинтригована. Внезапно он кажется нервным, ему неловко, совсем мальчишеская реакция. — Что с тобой?

— Повернись, — тихо командует он, засунув руки в карманы.

Не уверена, что хочу этого. Вопросительно смотрю на него, но он продолжает молчать, его хмурая морщинка не исчезает. Он обеспокоен, что заставляет волноваться меня и испытывать невероятное любопытство. Медленно поворачиваюсь, желая закрыть глаза, но мне слишком любопытно. А потом в поле зрения медленно появляется стена, и я перестаю дышать. Сдавленный «ох» вылетает из моего разинутого рта, и я делаю шаг назад и натыкаюсь на грудь Джесси. Или, может, это он шагнул вперед, чтобы поддержать меня. Не уверена. Я даже не могу все осознать. Перебегаю глазами с одного конца большой стены, по всей длине кабинета, на другой.

Она полностью покрыта... мной.

Каждый квадратный дюйм — это я. Не фото в рамах и не картинами. Обоями, хотя вы никогда бы не догадались. Каждый шов настолько невероятно совершенен, что выглядит как одно гигантское произведение искусства — дань уважения мне, и самая большая часть, центральная, — это я, распятая на кресте в нашей комнате в «Поместье». Я голая, мои глаза низко опущены, а губы приоткрыты. Мои волосы — масса блестящих волн, обрамляющих наполненное похотью лицо, и чувственные вибрации, исходящие от моего тела в кадре, осязаемы. Я чувствую их, стоя здесь.

Мой взгляд начинает блуждать, впитывая все это. Это слишком, и я снова охаю, когда замечаю изображение своей спины, когда я сбегаю по ступенькам «Поместья». Это не было бы особенно странно, но я отчетливо вижу цветок каллы, простирающийся сбоку от моей убегающей фигуры. И отмечаю свое платье. Это темно-синее платье-карандаш. Его я надевала на свою самую первую встречу с мистером Джесси Уордом.

— Это изображение я сделал первым, — бормочет он, — После это стало для меня чем-то вроде навязчивой идеи.

Его голос тихий и неуверенный. Я разворачиваюсь, все еще с разинутым ртом. Не могу говорить. Комок в горле слишком хорошо справляется со своей работой. Джесси кусает губу, пристально наблюдая за мной. Я сглатываю и поворачиваюсь к стене.

К стене Авы.

Я повсюду. Вот я в вечер запуска «Луссо»; вот сижу на скамейке у причала после нашей встречи; вот я в душе, на кухне, на террасе. В примерочной «Харродс» и на своем месте в баре «Поместья». Я в байкерских кожаных штанах и убегаю от него в огромном кремовом вязаном джемпере. Улыбаюсь, отмечая столько изображений своей спины, когда убегаю от него, вероятно, после угрозы обратного отсчета или в порыве злости. Бесчисленное множество изображений меня голой или просто в кружевах. А еще в наручниках на кровати, и еще одна фотография, когда я плавала в бассейне «Поместья». Я смеюсь с Кейт; я отвожу волосы с лица; я обедаю в «Барокко»; я танцую с друзьями и постукиваю ногтем по переднему зубу. Я также вижу себя ссутулившуюся на пассажирском сиденье «Астона», явно пьяную. Я бегу к Темзе и валяюсь на траве Грин-парка. Я толкаю тележку по супермаркету, чищу зубы в мешковатой домашней одежде. Сплю в самолете и стою на веранде «Рая». Я рыскаю по рыночным прилавкам, пинаю песок на пляже и готовлю завтрак на вилле. Мы только вчера вернулись из Испании. Когда он их сделал? Я сплю в его постели и в его объятиях — столько много меня, спящей в его объятиях. Каждое мыслимое выражение лица и каждая моя привычка показаны на всех этих фотографиях. Похоже на мою жизнь в картинках с тех пор, как я впервые встретила этого мужчину. И я ничего об этом не знала. Он действительно одержим мной, и если бы я узнала об этом в первые дни, например, когда он настойчиво преследовал меня, думаю, сбежала бы быстрее пули на край света. Но не сейчас. Сейчас, после утомительного дня, я просто вспоминаю о любви этого мужчины ко мне.

Я поражена и не осознаю, что мои ноги привели меня к подножию стены. Медленно прохожу вдоль нее, впитывая все, каждый раз находя очередное изображение, которое раньше не заметила.

— Держи, — тихий шепот Джесси отрывает мой растерянный взгляд от «стены Авы» и переводит его на черный перманентный маркер. Одно это заставляет меня улыбнуться. — Хочу, чтобы ты подписала.

Беру маркер и смотрю на него, не уверенная, серьезно он или нет. Он хочет, чтобы я испортила его «стену Авы»?

— Написать свое имя? — спрашиваю я, немного сбитая с толку.

— Да, где угодно. Он машет рукой в сторону изображений.

Я оглядываюсь на стену и слегка смеюсь, все еще ошеломленная тем, с чем столкнулась. Шагаю вперед и снимаю колпачок с маркера, ища свободное место, чтобы нацарапать свое имя, но затем замечаю первое фото со мной, и подхожу к нему, вооружившись маркером. Улыбаясь про себя, делаю надпись под снимком, на котором убегаю из «Поместья».

«Сегодня я встретила тебя.

Этот день — начало всей моей остальной жизни.

С этого момента я стала твоей Авой Х»

Затем подхожу к изображению себя, сидящей у причалов в ночь запуска «Луссо».

«Сегодня я поняла, насколько глубоко увязла.

И с тобой я хотела увязнуть намного глубже».

Я двигаюсь вдоль стены к фотографии, на которой я пьяная в машине Джесси, и с улыбкой пишу:

«Сегодня я узнала, что ты умеешь танцевать. А также призналась, что влюблена в тебя, и, вероятно, сказала тебе об этом».

Я вошла в раж. Быстро нахожу фото в джемпере, после того как он грубо нахлабучил на меня эту чертову штуковину.

«Сегодня я узнала, что я только для твоих глаз».

Под фотографией, на которой я выхожу голой из спальни после того, как нашла его в отключке в «Луссо», и после того, как он показал мне, что умеет разговаривать, пишу:

«Сегодня я узнала, что я только для твоих прикосновений и твоего удовольствия. Но больше всего мне понравилось, что ты сказал, что любишь меня».

Маркер скользит к снимку, на котором я в наручниках.

«Сегодня ты познакомил меня с трахом-возмездием».

Быстро осматриваю стену и нахожу фотографию, на которой иду перед ним через фойе отеля «Ритц».

«Сегодня я узнала, сколько тебе лет... и что тебе не нравится, когда на тебя надевают наручники».

Я не могу остановиться. Каждое изображение навевает мысль, и я ловлю себя на том, что помечаю фото за фото своими воспоминаниями в словах. Джесси не останавливает меня. Я продолжаю, словно пишу дневник последних нескольких месяцев своей жизни. Записи не нужны, каждый момент запечатлен в мозгу, хороший и плохой, но все они хорошие. И их так много, бесчисленное количество. Иногда слишком легко позволить им ускользнуть на задний план, когда на пути встает что-то не очень хорошее. Наше короткое время было наполнено бомбардировкой плохого, но все хорошее намного перевешивает сложные моменты. Джесси напомнил мне об этом.