— Заткнись, блядь, — он тянет меня вперед, обхватив за шею, потом снова толкает назад. — Похоже, ты этого не понимаешь, так что позволь мне разъяснить тебе. Любой член, который приблизится к тебе, будет отрезан, и ты будешь купаться в его крови. Может, я и дал тебе пространство, но твоя задница по-прежнему принадлежит мне. И киска. И рот. Все твое принадлежит мне. Ты принадлежишь мне. Но если у тебя есть желание проверить это, то, конечно, проверяй. Я покалечу перед тобой столько ублюдков, сколько ты пожелаешь, пока ты не насытишься.

Он серьезно.

Я знаю, что так и есть.

Джереми никогда не давал обещаний и не выполнял их.

И эта беспомощность, ощущение того, что я слишком сильно запуталась в его паутине, в то время как у него есть только чувство собственности надо мной, заставляет меня чувствовать себя животным, попавшим в ловушку.

— Так вот почему ты отправил тех парней в больницу, переправил моего профессора в другую страну и даже разобрался с Джоном? Потому что я твоя? Продолжение твоего глупого эго и проекция твоих извращенных желаний?

— Я сделал все это, потому что никто не имеет права причинять тебе боль.

— Только ты можешь?

Он крепче сжимает моё горло.

— Только я могу.

Мои глаза горят, но я отказываюсь дать волю слезам. Я отказываюсь показать ему, как сильно его слова влияют на меня.

— Что ты хочешь от меня, Джереми? Ты уже отпустил меня.

— Но ты не ушла.

— А?

Он отпускает меня, но только после того, как поглаживает место, где сжимались его пальцы.

— Анника исчезла.

Моя грудь сжимается, больше из-за этой темы, чем из-за резкой смены темы.

— Что?

Он бросает на меня косой взгляд, который мог бы поставить дьявола на колени.

— Не шути со мной, Сесилия. Ты была последним человеком, которого она видела после твоего импровизированного визита в Нью-Йорк. Сначала я хотел верить, что эти два инцидента не связаны между собой, но оказалось, что ты улетела на частном самолете, а вернулась коммерческим рейсом. Это значит, что моя сестра улетела с твоим спутником на этом частном самолете. Ты практически сама себе прострелила ногу, когда заставила Глиндон передать мне эту записку сегодня. Потому что А, Киллиан чуть не убил меня за это, думая, что она передает мне записки; и Б, она — дерьмовый шпион и призналась во всем, когда Килл начал превращаться в невыносимое существо. Мой вопрос в том, почему ты сообщила мне об этом?

Черт возьми.

Я должна была учесть характер Глин и ее тесную связь с Киллианом.

Вздохнув, я говорю ему правду.

— Я не хотела, чтобы ты или твои родители волновались или думали, что она сбежала или что-то в этом роде.

— Почему ты не хочешь, чтобы мы волновались?

— В отличие от того, что ты сказал обо мне, я не бессердечная. Я не хочу никому причинять боль.

— Я бы не был так уверен в этом, — мрачная тень покрывает его лицо, прежде чем он убирает ее и спрашивает более холодным тоном: — Где она? Куда он ее увез?

Я качаю головой. — Я не знаю.

— Ты не знаешь или не хочешь говорить?

— Я действительно не знаю, — но у меня есть догадка. Есть только одно далекое место, где Крейтон мог бы остаться вне поля зрения всех и использовать для этого самолет своего деда.

— Ты ужасная лгунья, Сесилия. Ты никогда не смотришь мне в глаза, когда говоришь неправду.

Мой взгляд переходит на него, когда я понимаю, что смотрела на свои ноги.

Вместо гнева или вины я вижу уныние. Разочарование, возможно.

И не знаю, почему это дергает мои сердечные струны, пока они не кровоточат и не переполняют мою грудь.

— Я думал, ты не хочешь никому причинить боль, — говорит он с затаенной злостью. — Ты хоть представляешь, как сильно это ранит моих родителей? Моя мама думает, что Анника что-то с собой сделала.

— Ты... можешь успокоить их.

— Это произойдет, только если они увидят ее снова.

— Я не могу. Если я это сделаю, ты или твой отец причинят вред Крею.

— Этот ублюдок… — он остановился и глубоко вдохнул. — Этот мерзкий ублюдок вырыл себе могилу. Не делай ее глубже.

— Это не очень обнадеживает, — я хватаю его руку, сжатую в кулак. Я делаю это впервые, несмотря на то, что давно хотела этого.

Я медленно разжимаю ее, и только после того, как напряжение покидает его тело, тихо говорю.

— Я знаю, что ты плохо думаешь о Крее из-за того, что он сделал, и я понимаю это. Я понимаю, что Анни — твоя единственная родная сестра, и ты считаешь, что она находится под твоей защитой. Ты любишь ее и заботишься о ней с самого рождения, поэтому чувствуешь необходимость защищать ее всякий раз, когда кто-то приближается, но ты должен понимать, что она уже достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения. Ты также должен понять, что мы с Креем росли вместе. Он мне как брат, и я также чувствую необходимость защищать его.

— У вас общие родители?

— Нет?

— Тогда он не твой гребаный брат, — он поджимает губы. — Я спрашиваю тебя вежливо в последний раз, Сесилия. Куда он ее отвез?

Я качаю головой.

— Очень хорошо. Ты не оставляешь мне выбора, кроме как использовать не очень приятный способ.

Я вскрикиваю, когда он подхватывает меня и уносит на руках.