Глава 7
Сесилия
— Ты должна вернуться домой.
— Папа! — я переключаю свое внимание с книги на телефон, и меня встречает лицо моего образца для подражания.
Он ухмыляется, демонстрируя глубокие ямочки на щеках.
Ксандер Найт — мой отец, мой первый лучший друг — Ава появилась позже — и самый лучший отец на земле.
У него классически красивое лицо с золотистыми светлыми волосами, небесно-голубыми глазами и острой линией челюсти.
Мама говорила, что он был самым популярным мальчиком в школе и притягивал к себе внимание всех как магнит не только благодаря своей внешности, но и благодаря своему обаянию.
Можно с уверенностью сказать, что я не унаследовала ни одной из этих легких черт, и это не из-за отсутствия попыток с его стороны.
— Я просто слишком сильно скучаю по своей единственной дочери, поэтому либо ты возвращаешься в Лондон и учишься в местном университете, что, кстати, сделает всех счастливыми, либо я нахожу дом рядом с тобой, чтобы мы с твоей мамой могли видеть тебя постоянно.
— Нет и тому, и другому, — я подавляю улыбку, потому что прекрасно понимаю, что папа способен на это, и он уже в третий раз предлагает такой вариант.
Когда мы поехали в школьную поездку в тринадцать лет, папа вроде как убедил всех остальных отцов арендовать дом отдыха недалеко от нашего лагеря.
Папа и отец Авы, дядя Коул, в конце концов купили его, потому что деньги такие лишние, а потом они притворились, что случайно наткнулись на то место, где мы остановились.
Это была самая ужасная ложь за последние столетия. Мы с Авой пришли к пониманию того, что у нас слишком заботливые папы, и нам придется смириться с этим фактом, а не бороться с ним.
Неважно, сколько нам будет лет, мы всегда будем их маленькими девочками, которых они хотели бы оставить молодыми навсегда.
— Я серьезно, — говорит папа с другого конца телефона, и между его бровями появляется линия. — Я не могу спать по ночам, думая, что с тобой что-то случилось.
— Ты просто параноик. Я цела и здорова.
Я улыбаюсь ему своей лучшей улыбкой и чертовски надеюсь, что он не видит скрывающихся за ней сомнений и беспокойства.
Я здорова, но только физически, но я определенно не была здорова эмоционально. С той ночи месяц назад.
С тех пор что-то внутри меня уменьшилось и исчезло, и я не смогла бы найти это снова, даже если бы попыталась.
Все было неправильно.
От моих извращенных наклонностей до того, что я позволила себе оказаться в таком положении, даже если это было для Лэна.
Я никогда не чувствовала такого стыда и такого разочарования в себе, как в тот момент, когда поняла, что тот, кто преследовал меня в темноте и принес мне самый мощный оргазм, который я когда-либо испытывала, был никто иной, как Джереми Волков.
Дьявол с острова Брайтон и правящий Люцифер КУ.
Я не могла смотреть в зеркало в течение нескольких дней после инцидента, проваливалась в себя больше раз, чем могла сосчитать так, что даже мои друзья начали по отдельности спрашивать меня, не случилось ли чего.
На мгновение я действительно подумала о том, чтобы вернуться домой и найти утешение рядом со своими родителями, дядей Кирианом и дедушками, но чем это отличалось бы от бегства?
К тому же, если бы я так поступила, то показалась им не в духе и зря бы побеспокоила их.
Я рада, что не поддалась этому порыву и осталась на месте. Если бы папа почувствовал хоть намек на беду, он запер бы меня в доме и потребовал бы уничтожить моих демонов за меня.
Но я уже вышла из того возраста, когда позволяю ему делать это от моего имени. Реальный мир без него гораздо страшнее и полон людей, которые без колебаний уничтожили бы меня, но я должна сделать это сама.
Так же, как я пережила тот черный день в одиночку.
Папа сдвигается, позволяя намеку на его домашний офис появиться позади него.
— Я все еще волнуюсь. Я бы хотел, чтобы ты все еще была моей маленькой Сеси, которая обнимала мое бедро и каталась на моих плечах.
Мне тоже, папа.
— К сожалению, взрослеть обязательно.
— Разве я не знаю этого? — он трясет головой, как будто прогоняя неприятную мысль. — Расскажи мне все о школе. Все ли в порядке? Тебя никто не беспокоит? Есть ли у тебя парень, и знает ли он, что, если он тебя тронет, его родители потеряют сына? Или, может быть, это подружка, которой все равно не стоит прикасаться к тебе, пока ее родители не готовы потерять дочь?
— Папа!
— Что? Мне нужно проверить все базы. Ты не встречалась ни с одним парнем со времен средней школы, поэтому я подумал, может быть, ты поняла, что играешь за другую команду. Но ты бы мне сказала, верно? Ты же знаешь, что я поддержу тебя, несмотря ни на что?
Я поднимаю бровь.
— Значит ли это, что ты будешь более снисходительным, если я познакомлю тебя с девушкой?
— Нет, но я бы не стал, скажем, бить ее или что-то в этом роде.
— Ты не должен бить и парней.
— Конечно, я бы выбил из них дерьмо. Мальчики — маленькие придурки.
Я качаю головой.
— Я гетеросексуальна, папа.
— Ах, черт. Так у тебя действительно есть парень? Имя? Фамилия? Возраст? Адрес? IQ?
— У меня нет парня.
Он сужает глаза.
— О, он хорош. Он действительно хорош, если уже заставляет мою медовую пчелку лгать мне.
— Папа, перестань меня так называть. Это было, когда мне было пять лет.
— Не слышу. Зато я услышу о парне, которого ты от меня скрываешь.
— У кого есть парень? — мягкий мамин голос доносится с другого конца.
Я делаю паузу, потираю переносицу и крепче сжимаю ручку.
Кимберли Найт — самая красивая женщина из всех, кого я знаю, с ее стройной фигурой, яркой улыбкой и зелеными бликами в каштановых волосах. Даже следы от порезов на запястьях придают ей нестандартную красоту.
Я слышала, что она отказалась стирать эти следы от порезов с помощью операции, потому что никогда не стыдилась их.
Но иногда, в серые дни, она надевает длинные рукава и стягивает их, прикрывая запястья, чтобы никто их не видел.
Ее красивое платье колышется от ее движений, когда она садится рядом с папой.
Когда папа смотрит на нее, происходит что-то волшебное. Его глаза смягчаются, прежде чем взорваться мириадами звезд.
Я выросла, наблюдая, как они не только бесповоротно влюблены друг в друга, но и так трепетно относятся друг к другу, что сомневаюсь, что два других человека могут так обожать, поднимать настроение и помогать друг другу, как они.
На протяжении двух десятилетий я пользовалась их любовью и поддержкой, но не имела и унции их уверенности, поэтому всегда чувствовала себя в чем-то обделенной.
— Ким! — папа берет ее руку в свою. — Послушай, как эта маленькая соплячка врет сквозь зубы и прячет от нас своего парня.
— У тебя есть парень, Сеси? — спрашивает она меня с мягкой улыбкой.
— Нет, у меня нет парня, — отвечаю я более отрывисто и неловко, чем с папой.
Мамина улыбка немного ослабевает, и она пристально смотрит на меня. Иногда я клянусь, что она знает все мои грязные секреты и видит меня насквозь.
Не знаю, из-за того ли, что она сказала мне в последнем классе средней школы, или потому, что ее гораздо труднее обмануть, чем папу, но с тех пор у меня ком в горле, когда я с ней разговариваю.
Дело не в том, что я хочу быть такой перед мамой, а в том, что я не могу это контролировать.
С папой проще, но опять же, папа тогда не видел меня насквозь.
Это не он сказал мне остановиться, а она. Я все равно отказывалась слушать.
Ее улыбка возвращается, и она игриво ударяется плечом о папу. Может быть, это связано с тем, что они были друзьями детства и знают друг друга всю жизнь, но каждый раз, когда я разговариваю с ними, меня восхищает их тонкое поддразнивание и то, как они смотрят друг на друга.
— Она сказала, что не влюблена.
— Она лжет. Ты видела, как она сейчас потерла нос?
— Мне показалось, что я собираюсь чихнуть, — вру я сквозь зубы, но на самом деле я не делаю этого, когда вру, только когда мне стыдно.
— Да, точно. Я вырастил тебя, пчелка.
— Папа!
— Прекрати дразнить ее, Ксан — укоряет мама. — И, если у нее действительно есть парень, она скажет нам, правда, Сеси?
— Возможно, вам придется ждать очень долго. У меня нет никаких планов на этот счет.
— Видишь, Ким? Она скрывает его.
— Не вижу.
— И я тоже.
— Может быть, именно поэтому она не хочет нам говорить. — Мама щипает его за плечо. — Ты слишком много говоришь.
— Да ладно. Я не могу поверить, что ты принимаешь сторону маленького предателя, Грин.
У меня сердце замирает, когда папа так ее называет. Грин. Это дань уважения тому, что она любит все зеленое, от цвета до фисташкового мороженого и зеленых M&M's. Это стало частью ее личности.
— Я не могу позволить тебе издеваться над моей дочерью.
Она выхватывает телефон и улыбается мне.
— У тебя все хорошо, Сеси?
Я поднимаю указательный палец к переносице, затем заставляю его опуститься обратно.
— Да, мама. Все замечательно.
Она снова смотрит на меня умоляющими глазами, и я удивляюсь, что не барахтаюсь и не сгораю под их тяжестью.
Удивительно, что моя грудь не распирает от желания признаться ей во всем прямо сейчас.
Когда она говорит, ее голос звучит мягко.
— Сеси, дорогая, это нормально, если все не очень хорошо и, если некоторые дни хуже других. Ты ведь знаешь это, правда? Мы с твоим папой здесь, чтобы выслушать.
Я задыхаюсь от невысказанных слов, которые горят в моем горле, но я киваю.
— Я знаю.
Папа берет трубку, и этот узел постепенно исчезает, пока мы разговариваем, а потом они в конце концов не кладут трубку.
Оставив меня наедине с моими мыслями.
Моими раковыми, проклятыми мыслями.
Я ненавижу то, как сильно они поглощают меня в последнее время, как мучительно находиться в собственной голове, и как часто я нахожу себя там.
И все же я заставляю себя вставать по утрам, умываться, есть и идти в колледж.
Я заставляю себя учиться, гулять с ребятами и утешаться мыслью, что я жива.
Если я этого не сделаю, то попаду в петлю, которую сама же и создала, и никто не сможет меня спасти.
Я так стараюсь примириться со своими поступками, своим выбором и тем, как низко я пала — и все время терплю неудачу.