Во мне вспыхивает чужеродное чувство.

Мысль о том, что острое лезвие может поцарапать мою кожу, не дает мне покоя, пока он разрезает мою толстовку и лифчик сзади, как будто режет масло.

Холодный нож касается моей спины, и я вздрагиваю. Одежда падает с меня клочьями, я полностью открыта для него, его бездушных прикосновений и его безжалостного ножа.

Если я ничего не сделаю, он может действовать в соответствии с теми убийственными мыслями, которые зародились в его хладнокровном мозгу.

Необходимость бороться и бежать пульсирует во мне, и я использую его ослабленную хватку на моих запястьях, чтобы сделать это.

Он отпускает меня, но в тот момент, когда я отползаю, что-то разрывает мой череп.

Крепкий кулак хватает меня за волосы и притягивает обратно к твердому дереву. Я кричу, и мой крик усиливается в нависшей тишине.

И все же я не прекращаю бороться, машу руками, разбрасывая оставшиеся куски джинсов и толстовки.

Я никогда раньше не испытывала такую безумную тягу к выживанию. Я не хочу убегать, и уже согласилась стать его добычей, убегая вместо того, чтобы уйти, поэтому я не уверена, зачем это делаю.

Может быть, чтобы выманить зверя внутри него, завлечь его и превратить в безумное существо.

Джереми без труда толкает меня на спину, держа за волосы. Дыхание выбивается из моих легких, когда я сталкиваюсь с твердым полом.

Но это происходит не только от удара.

Я замираю от нависшей надо мной тени, грудь вздымается и опадает с пугающим спокойствием. Я могу различить выпуклость его мышц на фоне черной рубашки, рябь его татуировок и темноту его глаз за маской.

В его левой руке также нож.

— Ты выглядишь такой невинной, но твоя голова — испорченное место, lisichka. Мое испорченное место. — Он встает на колени между моих ног и проводит тупой стороной лезвия по моей киске.

Я вздрагиваю, когда он поднимает его под лунным светом, и смотрю, как нож блестит от моего возбуждения.

Мои хриплые вдохи начинают вырываться изо рта, чем дольше он заставляет меня смотреть на больное доказательство моих наклонностей. Внизу живота, несмотря на себя, поселяется нотка стыда.

Я лежу здесь полностью обнаженная, в то время как он полностью одет. И я не упускаю из виду неравенство ситуации и то, насколько велика его власть.

— Ты такая мокрая для моего члена, такая чувствительная и возбужденная. Ты ведешь себя как ханжа, но ты всего лишь маленькая грязная шлюха.

Мои уши пылают, и я пытаюсь сомкнуть ноги, но он впивается пальцами в нежную плоть и раздвигает их.

Затем наваливается на меня, его пальцы щиплют мои соски, мучают, сжимают. Прилив эмоций проносится через меня, когда он касается меня везде — груди, горла, живота, бедер.

Я дрожу под ним, как лист, которому некуда упасть.

Это то чувство, которого я всегда жаждала; отказ от контроля и позволение кому-то другому делать все.

Брать.

И брать.

И Джереми определенно из тех, кто берет.

Взамен он дарит мне несказанное удовольствие. Его пальцы и нож наносят мне грубые удары, чтобы я стала сосудом для его разврата.

Я не более чем кукла, которую он лепит в свою игрушку и издевается над ней, как хочет, а я могу только принимать это.

Или могу сказать безопасное слово.

Дым.

Но это будет означать, что все закончится.

Словно услышав мои мысли, Джереми поднимает голову от пухлой плоти моих сосков, и в воздухе воцаряется тишина. Он пыхтит из-под маски, синхронизируясь с моим тяжелым дыханием.

Это безмолвное общение.

Понимание.

Я — зверь, а ты — моя добыча, говорят мне его глаза.

Не позволяй мне быть трусихой или сбежать, должно быть, это то, что я передаю в ответ.

Сохраняя зрительный контакт, он проводит тупой стороной своего ножа по моим складкам. Чувство ужаса овладевает мной, но оно постепенно проходит, когда ритм становится приятным.

Он дразнит мой клитор грубыми круговыми движениями, пока я не выгибаюсь, не тянусь, не отталкиваюсь спиной от палубы.

И тут, внезапно, он отталкивается от меня и расстегивает свои джинсы.

В тот момент, когда его твердый член высвобождается, я задыхаюсь. Да, я видела его прошлой ночью, но была пьяна, и он не трахал меня. Я все еще думаю, что он слишком большой для секса.

Меня охватывает чувство страха, и я кладу руку ему на грудь, качая головой.

Неоновая маска маскирует его выражение лица, но я вижу его глаза сквозь дыры, темные и страшные.

Он собирается причинить мне боль. Я могу прочесть это громко и ясно.

Джереми выхватывает оба моих запястья и бьет ими по дереву над моей головой.

— Держи их там и прекрати прикасаться ко мне.

Мои губы дрожат, и я шепчу:

— Мне... нужно больше времени.

Я не могу позволить ему лишить меня девственности, как животное, на палубе, в окружении сов, ворон и воронов.

Я должна была подумать об этом, когда он просил меня бежать.

Джереми снимает маску и отбрасывает ее, обнажая свои резкие, красивые черты. Из-за недостатка света я не могу разглядеть его, но то немногое, что я вижу, заставляет мое сердце биться быстрее, а мое ядро сжиматься сильнее.

Он проводит ножом от моей киски к бедру, вверх по животу, а затем проводит кончиком по соску. Капелька крови собирается на тугом бутоне, затем скатывается вниз по упругой от возбуждения груди.

Его взгляд из — под капюшона следит за движением крови, и я тоже слежу за ним, завороженная этим странным эротическим зрелищем.

Но затем происходит извержение.

Его губы опускаются на меня. Он высовывает язык и слизывает капельку крови, догоняет ее и выпивает с моей кожи, а затем кусает мой сосок. Сильно.

Святой. Черт.

Заряд удовольствия ударяет в основание моего живота и распространяется по всему телу. Я еще не привыкла к этому ощущению, когда он раздвигает мои бедра и входит в мою киску.

Мои внутренности отскакивают, и я дергаюсь на шершавом дереве.

Боль взрывается там, где он разрывает меня, и это больно. Это так больно, что я плачу и пытаюсь оттолкнуть его, но это только заставляет его снова войти в меня. Жестоко.

— Пожалуйста... пожалуйста. — Я впиваюсь ногтями в его грудь, но с таким же успехом могу прикоснуться к бесчувственной стене.

— Тссс. Я же говорил тебе, что сломаю эту маленькую киску, не так ли? Ты так хорошо принимаешь мой член, lisichka. Ммм... Такая, блядь, тугая. Твоя кровь — лучшая смазка в моей жизни. — Он снова входит в меня, и мои конечности трясутся от напряжения.

Он не успокаивается. Он определенно не даст мне привыкнуть.

Он — зверь, жаждущий собственного удовольствия, а я — всего лишь сосуд в его распоряжении.

Неважно, сколько я рыдаю и умоляю, он меня не слышит. Какой-то части меня это нравится. Мне нравится первобытная дикость всего этого и то, как жестко он берет меня.

Я не хочу, чтобы он был со мной мягок.

Я бы никогда не призналась в этом, но часть меня наслаждается тем, как он уничтожает мою девственную плеву и использует мою кровь и возбуждение в качестве смазки.

Он вгоняет свой член в меня резкими ударами, вытягивая до самой головки, а затем снова вгоняет, пока моя спина не заскребется о палубу.

Он делает это снова и снова, пока я не думаю, что потеряю сознание.

Но происходит нечто совершенно иное.

Посреди дикого траха и методичных толчков мой живот напрягается, соски морщатся, а кожа нагревается так внезапно, что я думаю, что он, наверное, убивает меня своей штукой.

— Ммм. Такая хорошая девочка. Чувствуешь, как твоя киска доит мой член?

Мой рот открыт, но из него вырываются только задыхающиеся вздохи. Мое сердце колотится, когда напряжение усиливается, а боль превращается в полную противоположность.

Наслаждение.

Безграничное.

Абсолютно безумное.

Это тот тип желания, который возникает от сильной боли. Осознание того, что он хочет меня так сильно, что причиняет мне боль.

Он хочет причинить мне боль.

Он находит удовольствие в том, чтобы преследовать, ласкать и трахать меня, как животное.

Мои внутренности сворачиваются и бунтуют.

Я падаю в него.

В то, что меня опустошают, берут, берут и берут.

Он жаждет моей нежности так же сильно, как я жажду его доминирующей жестокости.

— Ты вызываешь привыкание. Я хочу сломать тебя. — Толчок. — Владеть тобой.— Толчок. — Пометить тебя.

Он подчеркивает последнее, прокусывая мое горло в том самом месте, где делал это вчера.

Все внутри меня рушится, когда острая боль и наслаждение накладываются друг на друга и взрывают меня одновременно.

Я падаю, кричу и стону, а он все еще трахает меня.

Он вколачивается в меня как сумасшедший, а потом пирует на моей шее, кусая, посасывая, облизывая. Я чувствую, как он напрягается, пока тепло не заливает мои внутренности.

А потом он поднимает голову, сгоняя языком багрово-красный цвет с губ.

Моя кровь.

Он пометил меня полностью, основательно.

Это больно, это эротично.

Это неправильно.

Но это абсолютно правильно.