Он начинает промывать порезы на моих пальцах, на ладонях.

Я касаюсь его плеча, и слезы, которых, как я думала, уже нет, собираются на моих веках и текут по щеке.

Мой голос звучит слишком хрипло, слишком грубо.

— Он ударил тебя ножом... Я думала... я думала, что он собирается убить тебя... Я не могла... я не могла позволить ему сделать это. Я не могла потерять тебя. Я не думала, когда нажимала на курок. Почему я попала ему в грудь? Я пыталась промахнуться, но было слишком поздно. Слишком поздно.

Джереми гладит мою руку.

— Все в порядке, Аннушка.

— Нет! Это не нормально! Он не собирался убивать тебя, но я убила его... Я убила человека, которого люблю, Джер. Я у-убила его... Я... Я...

— Он не умер. — Говорит он медленно, терпеливо. — Ты не убийца. Ты просто любишь меня, и это нормально, Аннушка. Выбор — это нормально.

Это только заставляет меня плакать сильнее, даже когда я пытаюсь очистить его рану. В итоге я причиняю ему еще большую боль, и он говорит, что ему придется просто зашить ее.

Джереми не отходит от меня. Ни когда я, наконец, теряю сознание. Ни когда я просыпаюсь в слезах.

Даже когда я ударила его и обвинила в том, что он прервал нас в тот вечер в продуктовом магазине.

За то, что он отвез меня обратно домой.

Я виню его за то, что именно благодаря ему я узнала правду о моих злополучных отношениях.

Я виню его за то, что он слепо пошел на помощь Николаю, когда это было не нужно. Я нелогична, эмоциональна, и во мне царит полный беспорядок.

Но мой брат все время рядом со мной, молча предлагая свою поддержку, с пониманием принимая удары моих слов.

Киллиан приходит и накладывает ему швы в моей комнате. Когда я спрашиваю его, слышал ли он есть ли новости, он смотрит на меня и уходит, не сказав ни слова.

Представьте себе мое удивление, когда на следующее утро я просыпаюсь рано утром Джереми говорит:

— Ты хочешь поехать в больницу?

— Ты... ты действительно позволишь мне?

— Если не позволю, ты улизнешь за моей спиной и сделаешь что-нибудь глупое. Я все равно пойду к Николаю, так что ты можешь посмотреть издалека.

— Он... в порядке?

— Николай или Крейтон?

Я сглотнула.

— Оба?

— К счастью, Николай не перерезал себе горло слишком глубоко. Крейтон, однако, находится в отделении интенсивной терапии. У него обширное кровоизлияние, и он находится в коме. Следующие два дня будут важны для того, чтобы решить, будет ли он жить или умрет.

Я прижимаю ладонь ко рту и бешено трясу головой.

Нет. Это не может быть правдой.

Джереми отдергивает мою руку.

— Забудь об этом, Анника. Или ты рассыпаешься и увядаешь, и помяни мое слово, если ты это сделаешь, я запру тебя здесь к чертовой матери без возможности выбраться. Или ты принимаешь душ, переодеваешься и встречаешь меня внизу, чтобы мы могли вместе поехать в больницу. Третьего варианта не будет. — Затем он направляется к двери. — У тебя пятнадцать минут.

Я на автопилоте принимаю самый быстрый душ в истории и отключаю все свои мысли.

Когда я переодеваюсь и спускаюсь вниз, Джереми уже ждет меня, держа одну руку в кармане, а другой листая свой телефон.

Он кивает в знак одобрения, и мы садимся в машину.

Во время поездки в машине мне и лучше, и хуже. Лучше, потому что я не плачу как ребенок, хотя мне этого хочется. Хуже, потому что прошлой ночью я хотя бы онемела.

Теперь я чувствую каждый укол эмоций. Каждое биение сердца и каждое испорченное воспоминание.

Я могу вспомнить в ярких деталях, как держала пистолет, как нажимала на спусковой крючок. Я чувствую ощущение конца света, которое овладело моей головой.

Все произошло слишком быстро и в то же время слишком медленно.

Джереми продолжает ехать молча, давая мне все необходимое пространство. Даже если звук двигателя становится удушливым, а дороги сливаются в одно целое.

Я прислоняю голову к окну и дышу так тяжело, что стекло запотевает.

— Если мы увидим полицию, мы заберем тебя оттуда. — Говорит мне Джереми, не отрывая глаз от дороги. — У меня нехорошее предчувствие по поводу того, что они еще не замешаны. Лэндон и Ремингтон были там. Конечно, они бы дали показания против тебя. Хорошо, что я забрал твой пистолет, когда мы уезжали, так что улик нет.

— Но я сделала это. — Пробормотала я. — Я застрелила его.

— Слушай меня и слушай хорошо, Аннушка. — Он наклоняет голову в сторону. — Ты не выбросишь свою жизнь на ветер из-за этого. Ты думала, что у тебя нет выбора, поэтому ты и застрелила его. Это единственная версия, которую мы примем.

— Но...

— Никаких «но». Это единственное посещение больницы, которое у тебя будет, так что используй его с пользой.

— Что? Почему?

Он бросает на меня пустой взгляд, когда паркует машину перед больницей.

— Папа уже едет сюда. Он лично забирает тебя обратно в Штаты. На неопределенный срок.

Все, что я хочу сказать по этому поводу, Джереми не слышит, выходя из машины.

Мое мнение все равно не имеет значения. Папа, Джер и даже мама считают, что я в опасности.

Поворот сюжета заключается в том, что это я ранила Крейтона.

Я та, кто...

Раздается стук в окно, и я вздрагиваю, когда Джереми смотрит на меня.

Затем я выхожу из машины и следую за ним внутрь.

— Ты можешь навестить Николая. — Говорю я, мой голос звучит немного странно. — Я пойду в реанимацию и присоединюсь к тебе через некоторое время.

— Я пойду с тобой.

— Ты не должен... — я запнулась, когда он пошёл за мной.

Вскоре мы доходим до отделения интенсивной терапии, и я останавливаюсь на углу, когда замечаю светловолосую женщину с налитыми кровью глазами и залитым слезами лицом, сидящую рядом с неподвижным Илаем и склонившую голову на его плечо.

Ее рука в мужском захвате, или, скорее, запястье. Он продолжает следить за ее лицом, нахмурив брови.

Он имеет поразительное сходство с Илаем, выглядя как его более взрослая версия.

Эйден и Эльза Кинг. Их родители.

Это первый раз, когда я вижу их лично. Крейтон часто говорил о них с обожанием и почти благоговением.

Для человека, который считал себя бесчувственным, он любил своих родителей и даже Илая безоговорочно. В глубине души он считал их своей семьей и ненавидел себя за то, что зациклился на прошлой версии себя.

Версии, которую создала семья, даже неосознанно.

Глиндон подходит к Брэндону. Его лицо напряжено, а ее — красное и такое же беспорядочное, как у мамы Крейтона. Братья и сестры несут кофе, от которого отказываются все, кроме отца Крейтона.

Я хочу сделать шаг вперед, чтобы хоть раз увидеть его, но не решаюсь.

Крейтон сказал, что у его мамы хрупкое сердце, поэтому я предполагаю, что Илай остается рядом с ней, а его отец, вероятно, следит за ее пульсом.

Я никогда не прощу себе, если с ней что-то случится из-за меня. Проглотив удушье, я поворачиваюсь.

— Пойдем.

Джереми смотрит на меня с минуту.

— Ты уверена?

Нет. Но я киваю, позволяя своим ногам нести меня вниз по лестнице. Может быть, я смогу получить информацию о Крейтоне от персонала больницы или просто подглядывать издалека.

Или, может быть, весь этот кошмар скоро закончится.

— Что ты здесь делаешь? — знакомый голос, теперь уже злобный, доносится до меня прежде, чем меня отбрасывает назад и бьет по лицу с такой силой, что зрение обжигает.

Джереми хватает нападавшую, Аву, и бьет ее всем телом о стену. Ее лицо красное, вероятно, от того, что дыхание выбило из легких, но она все равно смотрит на меня.

Сесилия догоняет ее и лишь секунду смотрит на происходящее, прежде чем подбегает, чтобы оттащить Джереми от нее.

— Отпусти ее! — она царапает его руку, ее голос вялый.

Я касаюсь его руки и качаю головой. Как бы мне ни было больно и хотелось плакать, я этого не делаю.

Джереми неохотно отпускает ее, но Ава не ждёт, прежде чем снова наброситься на меня.

На этот раз со слезами на глазах.

— Мы доверяли тебе! Мы позволили тебе стать нашей сестрой, но ты... ты посмела выстрелить в Крея... Как ты могла сделать это, когда он так заботился о тебе? Кто ты такая, чтобы красть его у нас?

Мой брат пытается заслонить меня, но я делаю шаг вперед и позволяю ей ударить меня. Я не пытаюсь оставаться сильной. Я не могу. Чем сильнее она плачет и бьет, тем больше я даю волю слезам.

— Ава... — Сесили пытается оттащить ее от меня. — Если тетя Эльза или дядя Эйден увидят, мы окажемся в полном дерьме.

— Мне все равно! — кричит она. — Я думала, что эта сучка сделает Крея счастливым, и Бог знает, что ему было нужно, но она отправила его в могилу!

— Я не хотела... Мне так жаль... — шепчу я между всхлипами. — Я только... я только думала о спасении брата. Клянусь, я не хотела причинить ему боль. Клянусь...

— Уходи. — рычит Ава, ее лицо раскраснелось, на щеках выступили слезы. — Единственная причина, по которой мы не сообщили об этом в полицию, заключается в том, что Лэндон оставляет выбор в руках Крейтона, когда тот проснется, и никто из нас не хочет расстраивать тетю Эльзу еще больше, поэтому мы сказали, что это было ограбление. Но я клянусь, Анника, если с Крейтом что-то случится, я полечу в Штаты и лично убью тебя.

— Нет, если ты умрешь по дороге. — Говорит Джереми бесстрастным голосом.

Ава продолжает смотреть на меня, но Сесили смотрит на моего брата.

— Я предлагаю тебе взять ее и уйти.

— А я предлагаю тебе заткнуться нахрен. — Говорит он с вызывающим холодок спокойствием.

Сесили выдерживает еще один удар его сурового взгляда, а затем оттаскивает Аву.

— Пойдем.

— Никогда больше не показывайся нам на глаза. — Шепчет Ава. — Убийца.

А потом они исчезают, оставляя меня с подавленным всхлипом и такой глубокой болью, что я просто хочу... покончить со всем этим.