Глава 21

Крейтон

— Может, нам уйти?

Анника поднимает голову с моего плеча и шепчет так, чтобы окружающие нас люди не услышали ее.

В ее голосе слышится смущение и неохота. Две черты, которых, я бы поклялся, ей не хватает.

Но опять же, Анника всегда доказывала, что она — исключение из всех выводов, которые я делал о ней.

Вначале я думал, что она не более чем гипер- избалованная мафиозная принцесса, которая слишком хорошо воспитана, чтобы понять, как устроен мир. И хотя отчасти это правда, я точно знаю, что она изо всех сил старается преодолеть тот образ, который создали для нее ее родители и воспитание.

Процесс идет медленно, но она полна решимости вернуть контроль над своей жизнью.

Если ее настойчивость в привлечении моего внимания в самом начале является хоть каким-то признаком, то эта решимость принесет свои плоды.

Я провожу пальцами по ее волосам и кладу ее голову обратно на свое плечо.

Прошла неделя с тех пор, как я назвал ее своей, и я испытываю желание постоянно прикасаться к ней, к ее волосам, к ее лицу, к ее плечам.

Везде, куда я могу дотянуться.

Однако это оказывается проблемой, учитывая, что у нас разные классы, мы не живем в одном помещении, и ей все еще приходится прятаться от своего бдительного брата.

— Значит ли это, что мы можем остаться? — пробормотала она, ее голос звучит с надеждой и верностью.

— Я не говорил, что мы должны уехать. — Несмотря на раздражающую группу сзади которая вместо просмотра фильма сосредоточилась на еде и громком шуме.

— Я просто подумала, что весь этот шум будет беспокоить тебя. — Она пристально смотрит на меня. — Я хочу гулять с тобой все время, но не тогда, когда тебе некомфортно.

Вы только посмотрите на это.

Моя Анника изучает мое поведение со скоростью, которую даже я не могу постичь.

Она внимательна к моему характеру, ей нравятся свидания в тихих местах, и она не давит, когда я отказываюсь давать дальнейшие комментарии о своем прошлом.

Вместо того чтобы раздражать меня, она понимает.

Вместо того чтобы давить на меня, она отступает.

И я знаю, что это требует усилий, учитывая ее черты настойчивости.

Я глажу ее волосы и не могу удержаться, чтобы не вдохнуть аромат фиалок. Он течет в моей крови, медленно, но верно становясь частью меня.

— Я не испытываю дискомфорта, когда нахожусь с рядом тобой, little purple.

Я не вижу ее реакции на мои слова, но чувствую ее по тому, как она плотнее прижимается к моему боку, обхватывает мою талию и даже наклоняется к моему прикосновению.

Она — мириады цветов и всплеск энергии. Очень выразительный человек, будь то ее плавные движения тела или ее слова.

Если бы несколько месяцев назад мне сказали, что я буду интересоваться кем-то вроде Анники, я бы счел эту возможность безумием.

Но если тогда это была кощунственная идея, то сейчас мысль о возвращении к той жизни, которая была у меня до нее, наполняет меня необъяснимой яростью.

И пустотой.

Я никогда раньше не испытывал таких эмоций. Всплески пустоты были постоянными с тех пор, как я вырвался из лап смерти.

Однако сейчас это не самая желанная эмоция.

После окончания фильма я обхватываю Аннику за талию, пока она болтает без умолку о сюжете, персонажах, актерах и спецэффектах.

Обо всем.

Меня больше интересует то, как ее тюлевая юбка при каждом движении поднимается по бледным бедрам. Или как ее топ прилегает к сиськам и заканчивается прямо на талии.

Я глажу кожу на ее животе, вверх и вниз в мучительном ритме, который влияет на состояние моего члена.

Не имеет значения, сколько раз я связываю, шлепаю, бью или трахаю ее. Как только я кончаю, мне нужно еще.

Больше.

И, блядь, еще больше.

Хуже всего то, что дело не только в сексе с Анникой. Дело в ней.

Дело в том, как она подчиняется моему господству, она мазохистка для моего садизма.

Потребность полакомиться ею постоянна, интенсивна и бесконечна.

— Тебе понравилось? — спрашивает она по дороге на парковку.

Я прижимаю большой палец к ее коже, затем продолжаю свой ритм.

— Очень.

— А я-то думала, что ты не любишь кино.

— Я говорил не о фильме.

Анника, должно быть, заметила изменение в моем тоне, потому что она делает паузу, ее губы разошлись, и розовый цвет расплылся по ее щекам и фарфоровой шее.

— Ты... ты...

— Ты действительно потеряла дар речи?

Она делает вдох.

— Клянусь, я становлюсь такой только рядом с тобой.

Я улыбаюсь и притягиваю ее к себе, когда несколько детей пробегают мимо нас к родительским машинам.

— Чему ты улыбаешься? — она тычет меня в бок. — Это не смешно.

— Это забавно.

— Хорошо, что я развлекаю тебя.

Она дуется, и это выглядит, блядь, очаровательно.

Настолько очаровательно, что я дразняще шлепаю ее по лбу.

Она поднимает на меня глаза.

— Нет, нет, даже не пытайся флиртовать со мной.

— Это то, что я делал?

— Ага. Ты просто думаешь о том, как пристегнуть меня к своей кровати и заставить меня умолять.

— Я?

— О, пожалуйста. Я вижу, как садизм светится в твоих глазах, ты знаешь. — Вздох. — Если кто-то скажет, что трудно быть твоей игрушкой, я полностью поверю.

— Ты не моя игрушка.

Она замирает, розовый оттенок снова возвращается на ее щеки.

— Тогда кто же я?

— Ты моя.

— Есть ли разница?

— Я никогда не оставлял игрушек на долгое время.

— До меня?

— До тебя.

Она снова тычет в меня, прикусывая уголок губы.

— Ты говоришь и делаешь все правильные вещи сегодня. Не то чтобы в другие дни, но обычно ты не такой... беззаботный.

— Я не беззаботный.

— Никто другой не обвинил бы тебя в этом. Но не волнуйся, я сделаю беззаботную часть за нас обоих. Я позабочусь о том, чего ты не можешь, и наоборот.

— И что же это?

Она вырывается из моих объятий и встает передо мной, затем начинает считать на пальцах.

— Я буду планировать все свидания и следить за тем, чтобы вокруг не было много людей. Я буду планировать вечеринки по случаю дня рождения и приглашать наших друзей, но когда я почувствую, что ты раздражен, я любезно выгоню их. Я также буду разговаривать со всеми людьми от твоего имени, если они тебе не нравятся. Я позабочусь об украшениях и красивой эстетике. О, я также буду танцевать для тебя, как лебедь, хотя ты, вероятно, разорвешь мои красивые платья, потому что ты можешь быть диким. Но, в любом случае, это то, что я буду делать.

Я поднимаю бровь.

— А что я буду делать потом?

— Ты можешь бить людей, если они тебя раздражают. Хотя я бы предпочла, чтобы ты этого не делал, но ты сказал, что тебе нужно очищать энергию, так что, думаю, это не помешает время от времени или в бойцовском клубе. И еще, ты можешь похитить меня из любой социальной ситуации, если почувствуешь, что мне неловко и я прибегаю к притворству. Никто не будет возражать, если это будешь ты, потому что все привыкли к твоему прямолинейному характеру.

Я не могу сдержать улыбку, которая приподнимает уголки моих губ. Это случается чаще всего рядом с Анникой.

— Что более важно, мы должны поговорить о некоторых вещах.

— О каких вещах?

— Обо всех. Я знаю, что ты привык держать свои чувства в тайне, и я уважаю это. Но раз уж мы встречаемся, ты должен рассказать мне, как и, что ты чувствуешь, чтобы я могла лучше тебя понять. Мама однажды сказала мне, что общение — это ключ, который может собрать или сломать пару, и я не хочу сломать нас, хорошо?

— Хорошо.

— Правда?

— Это не придёт само собой, но я буду стараться.

— Попытка — это хорошее начало. — Она усмехается, затем поднимает указательный палец. — О, и я забыла кое-что очень важное. Я буду готовить, раз ты не умеешь.

Я внутренне поморщился.

— Наверное, нам стоит отдать подумать над этим.

— Но почему? Тебе же нравится моя еда.

Потому что ты прикладываешь усилия, а не потому, что она вкусная.

— Что-то не так с моей стряпней? Ава называет ее ужасной. Папа попросил меня больше не готовить дома, а Джереми едва притрагивается к блюдам, которые я для него готовлю. А теперь ты говоришь, что мы должны подумать над этим.

Я глажу ее по волосам.

— Ты можешь готовить, если хочешь. Я просто не хочу, чтобы ты напрягалась.

— Правда? Я знала, что ты мой любимчик.

— Не надо. — Мой тон становится жестче.

— Что? Что я сделала?

— Не говори, что я твой любимчик, когда ты говоришь всем остальным именно это предложение.

Ее губы раздвигаются, затем смыкаются, прежде чем она прочищает горло.

— Ты на вершине списка моих любимчиков, так что не ревнуй.

— Я не ревную. Я собственник.

Ее глаза расширяются, а затем она слегка улыбается.

— Вау. Это было властно.

Я открываю дверь машины.

— Давай поедем ко мне домой, и я покажу тебе, как на самом деле выглядит власть.

— Я должна провести ночь с девочками в квартире.

— Нет.

— Но, Крей...

— Или ты приходишь сама, или я перекидываю тебя через плечо.

— Собственник и пещерный человек. Тебе не кажется, что это уже перебор?

— Нет.

— Это был риторический вопрос.

Она делает вдох, затем делает паузу, когда ее телефон пискнул. Проверив его, она сморщила нос.

Я делаю шаг к с ней, чтобы посмотреть, что она получила. Это селфи, которое Гарри сделал со мной сегодня в приюте, когда я собирался умыться.

Гарри: Я украду его у тебя, Анни. Ахахахахаха.

— Я испорчу его красивые волосы, когда увижу его в следующий раз, и он больше не получит от меня ни одного совета по уходу за кожей. — Бормочет она, а затем практически бьет кулаком по экрану своего телефона.

Анника: Он мой. Держись от него подальше.

— Я думал, что быть собственником — это перебор, — шепчу я возле ее уха, и она подпрыгивает, а затем прячет телефон.

— Гарри — антагонистичный маленький засранец, и мне просто нужно было сделать заявление. Он администратор твоего фан-клуба, который постоянно растет, и он выгнал меня из-за «конфликта интересов». Не то чтобы я ревновала или что-то в этом роде. Ладно, может быть, немного.

— К мужчине?

— Он гей.

— А я нет. — Я запустил пальцы в ее волосы. — Ты единственная, кого я хочу. Все остальные — просто белый шум.

— О. — Она краснеет, потом усмехается. — Ты действительно говоришь правильные вещи сегодня. Будь аккуратен с моим сердцем, хорошо?