Но я не успеваю обдумать его слова, как Джереми и Гарет входят, откуда ни возьмись.

Слава Богу, полностью одетые.

— Не знал, что у нас гость, — непринужденно говорит Джереми, и его голос теряет всю напряженность, которая была минуту назад.

Гарет засовывает руку в карман, выражение его лица не поддается прочтению.

— Гость Киллера.

Я чувствую, как нагреваются мои уши. Он наверняка знает, чем мы занимались. Боже, может ли земля разверзнуться и поглотить меня, пожалуйста?

Джереми изучает меня, не меняя выражения лица.

— Наименее раздражающая соседка

— Мои друзья не раздражают, — говорю я, не задумываясь, определенно смелее, чем я когда-либо действовала, особенно учитывая тот факт, что меня окружают три хищника, и еще один находится наверху.

Не говоря уже о том, что Николай все еще находится в моем пространстве, наблюдая за мной своим суженным маниакальным взглядом.

— У блондинки комплекс социальной бабочки, а сереброволосая... —Джереми прервался. — Мягко говоря, безвкусная. Она также прививает Анушке плохие привычки. Когда я сказал надоедливая, я был добр.

Серьезно, что с этими придурками, которые говорят, что они милые, когда сами демонстрируют антисоциальное поведение?

Тем не менее, я держу подбородок вверх.

— Быть ли Аве социальной бабочкой или нет — это ее дело. Она не переступала ни твоих, ни чьих-либо границ, делая это, так что у тебя нет права осуждать ее. И Сесили не безвкусная. Она самая чистая, самая бескорыстная душа, которая когда-либо существовала.

— Синоним слова «безвкусная», — выстреливает он в ответ, и я готова выцарапать ему глаза.

И ничего, если в это время меня убьют.

Мне может быть все равно, если в мою сторону бросают оскорбления, но за своих друзей я готова зарезать суку.

В тот момент, когда я открываю рот, чтобы выплеснуть словесную рвоту, Николай продвигается ближе ко мне, чтобы оказаться на одной ступеньке со мной.

Все слова, которые я хотела сказать, замирают в моем горле, когда я смотрю на него сверху. Он такой высокий, что моя шея почти отвисает назад из-за угла. Его голая грудь почти касается моей, и я вижу поры на его коже.

— Я говорю, есть некоторые сходства. Думаешь, я смогу нарисовать котенка, используя другого котенка? — Он протягивает открытую ладонь к моему лицу, словно намереваясь накрыть его и ударить меня о ближайший предмет.

Прежде чем я успеваю попытаться увернуться, что-то ударяет Николая по лбу. Его череп поворачивается назад, и он летит на землю.

Он падает на спину с громким, призрачным стуком, и орудие преступления, американский футбольный мяч, катится рядом с ним.

— И он забил гол, — говорит Джереми с нескрываемым весельем.

Внезапный холодок пробегает по моему позвоночнику, но я не успеваю оглянуться.

У меня нет возможности пошевелиться.

Рядом со мной появляется нечто большее, чем жизнь. Я ненавижу тепло, которое сопровождает древесно-амбровый аромат. Это дымовая завеса, под которой скрывается человек, хотя я на собственном опыте убедилась, что это не так.

Я мельком взглянула на его голую грудь, татуировки и неестественно выпуклые мышцы. Как будто он что-то подавляет.

Или, может быть, он не пытается скрыть свою истинную сущность.

Но, по крайней мере, он надел штаны.

Я не осмеливаюсь посмотреть на него, и вместо этого сосредоточиваюсь на Николае, который вскакивает, как будто его не вырубили.

— На самом деле, мать твою, наследник Сатаны? Что это за привычка кидать в меня предметами? Тебе, блядь, жить надоело? — Киллиан хватает меня за горло, и я вскрикиваю, когда он прижимает меня спиной к перилам и захватывает мои губы своими.

Затем он использует мое состояние недоумения, чтобы просунуть свой язык внутрь. Он доминирует надо мной, делает меня полной и абсолютной податливой в его руках.

Я беспомощна, но все еще пытаюсь бороться. Я кладу руки ему на грудь, чтобы оттолкнуть его, но это только заставляет его грубость достичь нового, волнующего уровня.

Его пальцы сплелись на моей шее, и он целует меня с лихорадочным контролем.

Он целует так, будто трахает меня, будто снова хочет мной полакомиться, и у меня нет иного выбора, кроме как принять это.

Но я не его игрушка.

Я прикусываю его губу, а он прикусывает мой язык, еще сильнее, пока во рту не появляется металлический привкус.

Его кровь или моя, я понятия не имею.

Я уверена лишь в том, что война языков, губ и зубов с каждой секундой становится только сильнее, пока я не буду уверена, что моя голова взорвется.

Другая его рука обхватывает мое бедро, и он прижимает меня к себе.

Мои изгибы сминаются от его безжалостной суровости, и, оглядываясь назад, я понимаю, что никакие крепости, которые я могла бы построить, не смогли бы противостоять войне, которую ведет Киллиан Карсон.

Он всегда был создан для того, чтобы разбить меня на куски и заставить наслаждаться каждой минутой.

Может быть, бороться бесполезно.

Может быть, мне следовало покончить с потерями в самом начале. Ведь очевидно, что мое сопротивление — это то, что заинтересовало его во мне в первую очередь.

Как животное с острыми инстинктами, Киллиан, должно быть, чувствует, как я сопротивляюсь, потому что он погружается глубже, его язык опустошает мой, пока я не хнычу от яростной силы.

Его поцелуй — это проклятие в чистом виде, и хотя я думала, что он — не тот, кто мне нужно, возможно, этот монстр — именно тот, кто мне нужно.

Как только он чувствует, что довел свою мысль до конца, Киллиан отступает назад, его губы оставляют мои опухшие, распухшие и определенно с порезами, которые жгут.

Затем он медленно разжимает пальцы на моем горле и притягивает меня к себе, крепко схватив за бедро, чтобы мы оказались лицом к лицу с остальными.

Мое лицо становится похожим на сауну, когда я понимаю, что предыдущее шоу произошло перед его друзьями.

Черт.

Неужели уже слишком поздно раствориться в ничто?

Брови Гарета морщатся. Джереми улыбается, а у Николая открыт рот.

— Она моя и, следовательно, под запретом, — объявляет Киллиан спокойным, угрожающим голосом, глядя между братом и кузеном. — Вне, блядь, ограничений.

А потом он перекидывает меня через плечо, как чертов пещерный человек, и несет обратно наверх.

Я толкаю его в спину, когда кровь приливает к моей голове.

— Что ты делаешь? Спусти меня!

— Не могу. Ты, очевидно, решила, что выскользнуть из моей постели, как гребаный вор, думая, что это хорошая идея, но мы должны доказать обратное.

Я пытаюсь бить ногами по воздуху.

Шлепок.

Я замираю, когда жжение ощущается в моей заднице. Он только что отшлепал меня?

Мои глаза расширяются, и я замираю в оцепенении, когда он пинком открывает дверь в свою комнату и бросает меня на кровать.

Я не обращаю внимания на боль или неприятные ощущения, когда смотрю на него.

— Тебе следует стать пещерным человеком в качестве хобби.

Киллиан пинком закрывает дверь и подходит ко мне с мрачным выражением лица.

— Заткнись, Глиндон. Ты не хочешь провоцировать меня, когда я останавливаю себя от того, чтобы вернуться туда и убить своего брата и кузена за то, что они подобрались к тебе так близко.

Я сглатываю, серьезность ситуации заставляет мое сердце подскакивать.

— Ты бы не стал, верно?

— Это ты мне скажи, раз уж ты решила, что выставить себя напоказ перед ними — прекрасная идея.

— Я только хотела уйти.

— Ты не можешь уйти, когда ты спишь в моих гребаных объятиях, Глиндон. Я ослабил бдительность, потому что ты была со мной, но я должен был знать лучше и доверять хитрому кролику. Может, я теперь прикую тебя к себе. Повесить колокольчик на твою гребаную шею, чтобы я слышал, как ты уходишь. А может, электрошокер, чтобы никто не трогал тебя, пока меня нет рядом. — Он проводит рукой по волосам.

— Блядь. Я все-таки вернусь. Ублюдок Николай все ещё не в крови.

Он разворачивается, чтобы уйти и сделать то, что обещал.

И хотя мне на самом деле плевать на Гарета или Николая, я не хочу, чтобы на моей совести была чья-то кровь.

Кроме того, вот как он выглядит, когда его контроль конфискован. Это первый раз, когда я вижу его не в духе, и осознание того, что причина этого — я, наполняет меня странной силой.

Он холоден, расчетлив, не допускает никаких эмоций в своей броне, но он дал мне эту власть над ним.

Неумышленно, но она есть, и я хочу ее.

— Киллиан, подожди, — шепчу я, прежде чем успеваю как следует обдумать свои слова. Он наклоняет голову в мою сторону, держа руку на дверной ручке.

Я постукиваю по матрасу.

— Давай снова спать.

Он сужает глаза.

— Какого хрена, ты сейчас играешь?

— Нет, я просто хочу спать

— Ты хочешь, чтобы я поверил, что у тебя нет скрытых мотивов за твоей необычной просьбой?

— Нет, — говорю я и тоже верю в это. —Пожалуйста.

Он смотрит на меня минуту, его тело все еще повернуто к двери, и я думаю, что он проигнорирует меня и продолжит свой план насилия, но он отпускает ручку двери и шагает в мою сторону.

Мое сердце едва не падает в желудок, когда он снимает брюки и скользит ко мне, а затем тянет меня на себя.

— Еще раз уйдешь, и я, блядь, привяжу тебя к себе, — шепчет он мне в лоб.

— Я не уйду, — бормочу я в ответ и сопротивляюсь желанию поцеловать его грудь. Какого черта?

Это просто неестественная реакция на то, что он позволил себе остановить меня.

В этом нет абсолютно ничего больше.

Верно?

Губы Киллиана встречаются с моим лбом, и я уверена, что в моем сердце что-то дрогнуло, когда он прошептал:

— Это моя девочка.