17. Элис

Я лежала на спине на антресольном уровне лодочного домика, свесив ноги через край и раскачиваясь взад-вперед, пока листала дневник Гарета, ища смысл в набросках, которые он нарисовал.

Было воскресенье, и Леон вместе с Роари был на игре Солярианской Питбольной Лиги в городе Олафия, наблюдая за игрой своей любимой команды. Он приглашал меня присоединиться к ним, но я хотела, чтобы они немного побыли с братом без меня, поэтому отказалась.

Вишневая жвачка во рту потеряла вкус, и я жевала ее только по привычке, пытаясь отвлечься от покалывания в клыках, так как силы были на исходе. Утром я практиковалась в магии воздуха, поднимая себя в небо и ловя, прежде чем упасть на землю. Это было весело, но сейчас я почти исчерпала свои силы, и у меня было больше, чем небольшое искушение отправиться на охоту за кем-нибудь вкусненьким. Конечно, было всего несколько фейри, от которых мне действительно хотелось выпить, но я не была уверена, что смогу легко выследить кого-нибудь из них, так как они, похоже, все еще избегали меня.

Я нахмурилась, глядя на рисунок Пегаса, попавшего в зыбучие пески, его задняя половина скрылась из виду, пока он в панике откидывал голову назад. Я думала, что рисунок отражает то, что Гарет чувствовал себя в ловушке, но когда я посмотрела в глаза зверя, мне показалось, что эмоция, которую я там увидела, была надеждой. Пегас высунул одну переднюю ногу из грязи, его копыто вытянулось в сторону берега, и чем дольше я смотрела на него, тем больше мне казалось, что я вижу существо, которому суждено вырваться на свободу. Он не тонул, он собирался спастись, несмотря ни на что.

— Но как… — пробормотала я, проводя пальцем по носу Пегаса, которого я так хорошо знала. Талант Гарета означал, что он прекрасно запечатлел свой собственный образ в форме Ордена. Это существо почти вырвалось из страницы, и его воля к жизни затронула струну глубоко в моем сердце. — Ты пытался сбежать Медведь Гэр?

Деревянные доски под моей спиной сдвинулись, и я вздрогнула, подняв голову, чтобы увидеть Данте, который карабкался по лестнице, чтобы добраться до меня. Он не издавал ни звука, и я поняла, что он держит себя в безмолвном пузыре, пока приближается.

Я ухмыльнулась про себя, закрывая дневник и бросая его рядом с собой, я также завернула черствую жвачку в старую обертку и выбросила, после чего закрыла глаза и стала ждать.

Я чувствовала, как его шаги вибрируют по доскам подо мной, когда он приближался, и мне пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать ухмылку. Неужели он думает, что Дракон с большой задницей может подкрасться к Вампиру?

Он встал надо мной, и, клянусь, я чувствовала его тень, жар, поднимался в моей плоти в каждом месте, где она касалась меня.

Он опустился, чтобы сесть рядом со мной, и я напряглась, ожидая розыгрыша, игривого нападения, чего угодно, только не нежного движения его пальцев по моим волосам.

Данте опустил свой заглушающий пузырь и прошептал. — Vorrei poterti tenere (п.п. Как бы я хотел обнять тебя).

Он пересел рядом со мной, и я повернула голову к нему, медленно открывая глаза, чтобы увидеть бурю, кружащуюся в его глазах.

— Я скучала по тебе, Данте, — вздохнула я, и улыбка коснулась его губ, когда он лег на спину, повернув голову в мою сторону так, что мы стали зеркальным отражением друг друга.

— Non me ne sono mai andato. (п.п. Я никуда не уходил)

Я прикусила губу, так как звучание того, как он говорит на своем языке таким глубоким, темным тоном, заводило меня до предела.

— Ты делаешь это нарочно, — обвинила я, и он поднял на меня бровь.

— Что делаю?

— Заводишь меня, говоря вещи, которые я не могу понять. Я всегда хотя бы наполовину уверена, что они грязные, — поддразнила я.

Данте бросил на меня горячий взгляд, но затем отвернулся, чтобы посмотреть на деревянную крышу над головой.

— С твоей семьей все в порядке? — спросила я через несколько минут, когда он, казалось, ничего не собирался говорить в ответ на мои слова.

— На дом моего дяди Энрико напали прошлой ночью. К счастью, у старого ублюдка есть способности к Зрению, и он увидел Феликса еще до того, как тот пришел. Вся его семья сбежала — в этом поместье их жило тридцать два человека — к счастью, он успел переправить их всех в мой дом до прихода Феликса. В Оскуре не принято бежать, но он видел, что произойдет, если они попытаются сражаться. Феликс расправился бы со всеми. С ним живет шесть детей, и их бы забрали… — Данте вздохнул, провел ладонью по лицу и выглядел так, словно на его плечи легла вся тяжесть мира.

— Зачем ему забирать детей? — спросила я, пока он продолжал смотреть на крышу.

— Это его последняя тактика. Он похищает наших детей, чтобы заставить членов моей стаи выступить против меня. Он держит их детей в заложниках, чтобы заставить присоединиться к его стороне в этой борьбе. И я даже не могу винить их за то, что они делают то, что он говорит. На самом деле, я ясно дал понять каждому члену моей стаи, что если он сделает это с ними, я не буду считать их ответственными за то, что они обратятся против меня, когда я приду за его головой. Как я могу? Faremmo qualsiasi cosa per le persone che amiamo. (п.п. Мы готовы на все ради тех, кого любим.)

Я протянула руку и взяла его за ладонь, сжала его большие пальцы в своих и улыбнулась, когда он крепко обнял меня.

— Ты поймаешь его, Данте. И ты покажешь всему миру, что происходит с человеком, который переходит тебе дорогу, который ранит твою кровь и угрожает людям, которых ты любишь. Он умрет с криком, и никто не будет оплакивать его ни секунды. И когда ты пошлешь его на смерть, он не вернется, потому что в нем нет ничего от Оскура. A morte e ritorno. До смерти и обратно.

Данте повернулся, чтобы посмотреть на меня, и дрожь пробежала по моей коже, когда в воздухе затрещало электричество.

Его взгляд упал на мои губы, и я ответила на тоскливый взгляд его глаз, наклонившись к его губам.

Он ответил на мой поцелуй, но движение его рта к моему было медленным, размеренным, как будто он сдерживался, и я не знала почему. Леон сказал мне, что говорил с ним об этом, хотя у меня не было возможности поговорить с ним самой. Но взгляд его глаз говорил достаточно ясно, что он хочет меня, так что я не понимала, почему он сдерживает себя.

Я переместилась к нему, и он сел, заведя руки мне за спину, наш поцелуй стал глубже, когда я, казалось, прорвалась сквозь его сдержанность, но когда мои руки скользнули по его груди, он поймал мои запястья в свой захват и отстранился.

— Я не думаю, что смогу это сделать, bella, — пробормотал он, с сожалением глядя мне в глаза.

— Что? — я вздохнула, мое сердце бешено колотилось, когда меня охватило смятение, а жало его отказа причинило мне боль.

— Не тогда, когда мы вот так наедине, — медленно сказал он, отпуская мои руки, чтобы сжать мое лицо в ладонях. — Я знаю, что Леон сказал об этом, но…

— Но? — спросила я, заставляя себя держать его взгляд, даже когда я боролась с желанием убежать от него и с этим узловатым чувством в моем нутре.

Данте вздохнул, его пальцы чертили линии моего лица, как будто он пытался запомнить их, как будто он думал, что ему может понадобиться сделать это по какой-то причине. — Но, находясь здесь с тобой, я чувствую, что предаю его. Когда мы все вместе, и я вижу, как сильно он этого хочет, это одно. Но когда ты здесь одна, глядя на серебро в твоих глазах, которое отмечает тебя как его, и зная, что я все равно забираю тебя, это кажется… неправильным. Как будто я забираю его девушку.

— Я и есть его девушка, — вздохнула я. — Но я и твоя девушка тоже.

Взгляд Данте говорил о том, что он больше всего на свете хотел в это поверить, но просто не мог.

— Мои мама и папа были Элизианской Парой, — пробормотал он, его руки соскользнули с моего лица, пока его руки снова не обвились вокруг моей талии, сцепившись за моей спиной. — Их любовь пылала для всех, чтобы все видели, с жаром и силой солнца. Они никогда бы даже не подумали о том, что им нужен кто-то другой. И я не могу не думать о том, что и ты со временем не захочешь. Может быть, сейчас ты все еще привыкаешь к этому, и чувства, которые ты испытывала ко мне до того, как это случилось, все еще живы. Но со временем, я думаю, ты поймешь, что любишь Леона больше всех. Что он единственный, кто тебе нужен. И каждый миг, проведенный в твоих объятиях, заставляет меня только сильнее привязываться к тебе. Я боюсь, что в конце концов это уничтожит меня.

— Это не соревнование, Данте. Мои чувства к тебе так же сильны, как…

— Я хочу в это верить, bella, — вздохнул он. — И, возможно, мне просто нужно время, чтобы принять это. Но прямо сейчас, все, что бы мы ни делали наедине вместе, будет омрачено привкусом предательства на моем языке. Леон — моя семья, даже если кровь не связывает нас.

— Хорошо, — согласилась я, несмотря на то, что у меня болело сердце. — Мы не должны ничего делать без его присутствия.

Данте с сожалением улыбнулся мне, и я переместилась назад, вставая с колен и обхватывая ногами его талию, а затем опустилась на задницу между его бедер. Ни один из нас не сделал никакого движения, чтобы распутать себя дальше. Мой взгляд скользнул по его невероятно красивому лицу с широкими чертами, сильной челюстью, глубокими карими глазами и черными волосами, собранными в беспорядке, а не убранными назад, как обычно.

— Прекрати смотреть на меня так, будто хочешь меня съесть, bella, так только труднее устоять перед тобой, — поддразнил он.

Я облизала губы, улыбаясь, когда мой взгляд скользнул к его горлу. Съесть его было не самой плохой идеей в мире, но с моей пылающей кожей и болью по нему, я была уверена, что мои руки разбегутся, если я укушу его сейчас, а я только что пообещала не делать этого.

— Что ты читала? — спросил Данте, пытаясь отвлечься и небрежно взял дневник Гарета.

Я напряглась, каждый мускул в моем теле застыл, когда я посмотрела на дневник в его руках, и он сразу же заметил это, его взгляд переместился с дневника в его руке на меня, когда он предложил ее.