18 АДРИАН

Как только Валентина исчезает из поля зрения, что-то ломается внутри меня. Нет. Пока я жив, она не поступит так со мной вновь.

Я поднимаюсь с кровати, по-прежнему обнажённый, и мчусь за ней, хватая на ходу брошенную рубашку. Дело даже не в том, что я несколько раз сказал ангелу не оставлять меня. Дело в том, что она вновь убегает. Если Валентина думает, что сможет выбраться во второй раз, то ей придётся столкнуться с суровой реальностью того, как далеко я могу зайти в попытке защитить то, что принадлежит мне.

Несмотря на то, что я почти сразу последовал за ангелом, у неё передо мной имеется хорошая фора. Я настигаю Вэл в фойе, но она остановилась посреди помещения, словно мучается от факта, что покинула комнату. Я расслабляюсь позади неё и накидываю хлопок ей на плечи, чтобы она оделась.

— Нет, — процеживает она почти в рыдании. — Не трогай меня сейчас. Я не ухожу из пентхауса, мне просто нужна гребаная минута.

Она не часто ругается, но когда это происходит, по ощущениям это словно удар в грудь исподтишка.

— Всю мою жизнь, — продолжает она, — люди принимают за меня решения. За кого я выйду, что я надену, как должна отреагировать, и знаешь, что... все они говорили, что так будет лучше для меня. Каждый... даже мой отец сказал, что так будет лучше для меня, когда согласился на помолвку и взвалил на меня Сэла.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но она перебивает:

— Я хочу увидеть Роуз.

У меня уходит мгновение, чтобы обдумать сказанное, мое сердце неприятно подскакивает к горлу, а слова звучат резче, чем я хотел.

— Она мертва. Ты не можешь увидеть её.

Что-то дикое сверкает во взгляде  Вэл.

— Думаешь, я не знаю? Ты сказал, что позаботился о ней, я хочу сходить на могилу Роуз. Мне так и не удалось попрощаться с ней. И если бы сейчас она была здесь, именно к ней я бы побежала, чтобы разобраться во всем, что чувствую.

Я тянусь, чтобы притянуть ангела к себе, но она вырывается из моих рук. Я сокращаю дистанцию между нами, вжимая ее в ближайшую стену. Если Валентина не позволяет мне прикасаться к ней, то, по крайней мере, выслушает меня.

— Ты должна приходить ко мне, если тебе есть в чем разбираться. Мы женаты. Я должен быть человеком, на которого тебе захочется положиться.

Она поднимает подбородок, сжимая челюсть.

— И я могла бы положиться на тебя, если бы ты не был так намерен запереть меня здесь, словно гребаную пленницу. Я – человек. Я совершила ошибку и извинилась. Я думала, ты простил меня, но теперь это выглядит так, словно ты используешь беременность, чтобы наказать меня прежде всего за то, что я сбежала.

Я ударяю рукой по стене над головой Вэл, что вызывает боль у меня в ладони, и не свожу с нее глаз.

— Ты хоть представляешь, что совет... наше общество... сделают, чтобы пресечь появление на свет моего наследника? Я держу тебя взаперти не наказания ради, а из добрых побуждений. Ради защиты.

— Все та же песня. В любом случае это не имеет значения. Я все еще хочу навестить Роуз. Есть вещи, которые мне нужно обсудить с женщиной и которые я не могу сказать тебе. ― Затем сквозь сжатые зубы она добавляет: — Пожалуйста.

— Андреа тоже женщина, — говорю я, хватаясь за соломинку.

— Андреа не в той форме, чтобы говорить с кем-то кроме психотерапевта или торговца оружием. Она уж точно не захочет говорить со мной о беременности.

Ни один из нас не заговаривает вновь, и пространство охватывает напряженная тишина. По щеке Вэл безмолвно скатывается слеза, и это служит еще одним ударом. Черт подери. Я не хочу делать ей больно, но я также не могу позволить ей подвергнуть опасности себя или нашего ребенка. Поэтому я пускаю в ход тяжелую артиллерию.

— Я не могу выпустить тебя из пентхауса, пока они наседают на меня из-за Сэла и его пропажи. Пока его семья ищет способ отомстить. К тому же, рано или поздно нам придется ответить на вопросы о твоем отце.

Ангел хмурится и опускает плечи. Давить на вину с моей стороны было не очень-то хорошо, но я никогда не был добряком. Если будучи засранцем я сберегу её, тогда я буду прибегать к необходимому из раза в раз.

И словно распознав манипуляцию, взгляд Вэл становится суровым, и она толкает меня в грудь. Ангел недостаточно сильна, чтобы сдвинуть меня с места, но от её кулаков на груди останутся синяки.

— Отпусти, — произносит она, все еще пытаясь оттолкнуть меня. — Поверить не могу, что ты заговорил об отце, о Сэле и заставил меня почувствовать себя достаточно плохо, чтобы я подчинилась твоим требованиям. Что с тобой не так?

В мире не хватит времени, чтобы вникнуть во все подробности. Вместо этого я придвигаюсь ближе, запирая Вэл в ловушку из локтей, пока наши лица не оказываются на одном уровне.

— Чем быстрее ты поймешь, что меня ничто не остановит от того, чтобы уберечь тебя, тем будет лучше. Даже если это значит уберечь тебя от самой себя. Споры бесполезны, они ничего не изменят.

Валентина замахивается, чтобы ударить меня вновь, и в процессе сметает что-то со стола. Осколки разлетаются по полу у наших ног.

Она издает изумленный возглас и бросает взгляд через мой бицепс, рассматривая стол и беспорядок. Когда мне кажется, что Валентина хочет наклониться, чтобы убрать это, она тянется дальше и хватает еще предмет, на этот раз бросая его на пол рядом с моими ногами.

Я вскидываю бровь и пристально смотрю на неё.

— Стало лучше?

Она морщится, ее ресницы все еще влажные от слез.

— А что, ты единственный, кто может злиться и крушить все вокруг?

— Нет, но если ты вынудишь меня, я буду удерживать тебя, пока ты не успокоишься. Сколько угодно делай мне больно, но если ты хоть как-то навредишь себе, ты пожалеешь.

Валентина поднимает подбородок, и, когда смотрит мне в глаза, еще один стакан ударяется с грохотом о пол.

— Я не намерена вредить себе. Зачем мне идти на это, когда гораздо веселее причинять боль тебе... по крайней мере... когда ты, наконец, отпускаешь себя и позволяешь мне.

Ее колкости проникают в самую глубь, пуская кровь. Мне никогда не приходилось жалеть о моем влечении к боли, но это ощущается неправильным, когда она такая идеальная и прекрасная. Словно это не соответствует симфонии, которую создают наши тела. Необходимая мне боль – это неслаженная гармония, которой не место рядом с нашей.

Валентина вновь дергает рукой, но на этот раз я ловлю ее запястье и выкручиваю за спину, затем проделываю то же самое с другой рукой. Я сжимаю обе её руки одной своей, вжимая Валентину в стену и прижимая наши руки к ее спине.

— Что ты делаешь? — шепчет ангел, в её тоне больше не осталось и следа того яда, которым она плевалась последние несколько минут.

Я кладу другую руку на щеку Валентины и откидываю её голову, чтобы взглянуть в глаза.

— На что это похоже, ангел? Я сказал, что буду удерживать тебя.

— Если я наврежу себе, но я сказала тебе, что не планирую этого делать.

Я сжимаю руку на ее запястьях, пока она не начинает тяжело дышать, но это не из-за приступа боли. Вэл теплая, и ее щеки заливает румянец в тот момент, когда она встречается со мной взглядом.

— Даже не думай об этом.

Я уже твердый, но я не буду подталкивать её прямо сейчас, когда она может потом схватить меня за яйца.

— Мы вернемся в спальню, и ты увидишься с доктором. Он подтвердит, что ты в порядке, а затем я накормлю тебя и уложу в постель.

Валентина стискивает зубы.

— Я не ребенок, о котором нужно заботиться.

И, словно в попытке доказать свою точку зрения, Валентина подается бедрами вперед, несмотря на прозвучавшее предупреждение.

— Я никогда не утверждал обратного, ангел, но я твой муж, и забота о тебе – моя привилегия. Позволь мне это. Мужчины заботятся о своих беременных женах каждый день. Многие считают это очаровательным и милым. Почему ты так сильно сопротивляешься?

Ангел мрачнеет и дергает запястьями, чтобы испытать мою хватку.

— У большинства мужчин нет в штате врача, и они разрешают своим женам выходить из дома. Ты чересчур заботлив, и хотя чаще всего мне это нравится, сейчас мне хочется лишь навестить Роуз.

— Сначала доктор.

— После этого ты отведешь меня к её могиле, чтобы я смогла поговорить с ней?

Я издаю ничего не выражающий звук, а затем уступаю.

— Зависит от того, что скажет доктор о твоем состоянии.

Валентина закатывает глаза и издает тяжелый вздох. Когда она прекращает вырываться, я понимаю, что победил. Отпускаю ангела и аккуратно поворачиваю в сторону коридора, чтобы она случайно не наступила на разбитое стекло.

Мы заходим в комнату, и я посылаю короткое сообщение уборщикам о фойе, а после – доктору, чтобы он нашел нас в спальне.

Когда старик наконец появляется, он тяжело дышит.

— Сомневаюсь, что ее состояние изменилось за такое короткое время.

Мне нравится отношение этого старого ублюдка. Лишь поэтому я плачу ему неприлично хорошо, чтобы он работал только на меня.

— Я что, выгляжу так, будто меня это волнует? ― Взмахиваю в ее сторону. — В любом случае осмотри её. Я хочу убедиться, что с моей женой все в порядке.

Доктор опускается на кровать рядом с Валентиной и измеряет ее пульс, пока я наблюдаю, ненавидя каждую секунду, когда его рука остается на ее коже.

— Не сказать на проверку, но по внешнему виду и жизненным показателям, кажется, она в полном порядке. В том же состоянии, что и ранее.

Указываю на Валентину.

— Да, отлично, но она продолжает предъявлять требования и кричать на меня.

Валентина втягивает воздух.

— Прошу прощения? Это никак не связано с ребенком.

Доктор обдумывает мои слова и смотрит на меня.

— Скорее всего, гормоны. Порой они заставляют женщин совершать странные поступки.

Валентина открывает рот и сердито смотрит на нас.

— Если я отстаиваю свою позицию, это не значит, что на это влияют гормоны или ребенок. На мои действия влияет твое внезапное преображение в чересчур заботливого изверга, который отказывается прикасаться ко мне, как нам обоим хочется.