- Где все - в клубе, в актовом зале.

- Зачем?

- Тебя ж там сейчас на собрании сношают!

- Гх, - подавился пирожком Федор. - За что?

- Да так, за все хорошее.

- А если конкретнее?

- Говорят, сбежал ты за кордон, Федя, на сладкую жизнь польстился.

- А ты почему не на собрании? - Федор пристально посмотрел в томкино-котомкино беличье личико: может, шутит?

- Я только в групповом сексе участвую, Федяня, а там коллективный, - ответила Томка, всасывая через напомаженные губы жирную макаронину.

- Ну ладно, я пошел, - поднялся Федор из-за стола.

- Куда?

- На собрание, - ответил он весело, как бы в шутку, не до конца поверив Томке.

- Они, Федь, тебя и заочно отдрючить могут, так что твое присутствие не обязательно. Пойдем в подвал нашего цеха лучше: там на днях теннисный стол поставили... Пока никого нет, мы с тобой напару в пинг-понг поиграем, - темные томкины глаза влажно заблестели.

- Ты пока сетку поищи.

- Зачем? - улыбнулась Томка.

- Чтоб помягче было, а я пошел.

Войдя в актовый зал, Федор хотел устроиться на последнем ряду, но его заметили из президиума и замахали руками, будто бы даже обрадовались: давно вас ждали, проходите, садитесь на первый ряд, сделайте одолжение, вам здесь удобнее будет, да и нам вас лучше видно станет, чтобы посмотреть на вас, какой вы есть, маму вашу...

Под шелест взволновавшегося при его появлении зала Федор прошел на пустовавший первый ряд и уселся почти напротив президиума, восседавшего на сцене за столом, накрытом кумачовой скатертью. С трибуны выступал "не по бумажке" - в духе времени - потомственный рабочий аристократ (то бишь, из рабочей аристократии) Дрюкалин-Залупович:

-... и вот, эта паршивая овца, заведшаяся в нашем ста... старающемся в поте лица досрочно, с опережением графика, за четыре дня до завершения контрольной даты ликвидировать наметившееся за предыдущие без малого пять лет исторической пятилетки экономии и бережливости отставание в устранении недоперевыполнения грандиозных планов партии и правительства, которые, как известно, являются планами народа, так вот, этот оборотень, оказавшийся на самом деле не безобидной овечкой, а кровожадным хищником, вставившим нож в спину вскормившего его коллектива, этот клещ на теле пролетариата и интеллигентской прослойки в поисках легкой жизни перешел на сторону империалистического Запада. Что же ждет его в этом раю в кавычках? Скажем прямо, товарищи: новый виток гонки вооружений, усиление галлопирующей инфляции, относительная и абсолютная нищета с рекордным коэффициентом квинтильности, ползучая безработица, неподконтрольная преступность, необузданная наркомания, сексуальная вседозволенность и бич XX века в странах капитала - всепожирающий СПИД. Бурщилов обречен! Но должны ли мы проявлять к нему жалость, столь присущую великому советскому народу? Нет! Нет и не будет пощады нашим классовым врагам, предателям нашего сплоченного коллектива, в котором плечом к плечу и рука об руку трудятся рабочие и итээровцы, молодежь и ветераны, наши славные мужчины и дорогие женщины! Я кончил.

- Я тоже, - послышался женский голос с галерки.

Под аплодисменты вперемешку со смехом Дрюкалин-Залупович сошел с трибуны и вернулся на свое место в президиуме.

- Тише, товарищи, мы не на детском утреннике, - ведущий собрания парторг Шумилихин постучал железной открывалкой по бутылке "Боржоми". - Дело серьезное. В распоряжении президиума имеется фотография, на которой Бурщилов запечатлен пьющим водку через соломину - (крик из зала: "Извращенец!") - в компании полуобнаженной гражданки США.

- Не видно! - послышалось из зала. - По рядам пустите!

- Более того, - продолжал Шумилихин, - выпав из-под присмотра коллектива, Бурщилов спелся с такими же, как и он сам, отпетыми подонками и в настоящее время нарушает пределы запретной зоны, проникнув в нее без соответствующего разрешения местных властей.

- Вопрос можно? - раздался голос.

- Пожалуйста, - кивнул Шумилихин.

- Может, я чего не понимаю, - поднялся в середине зала мужчина в синем рабочем халате, - вы говорите, будто сбежал Бурщилов, что он там пределы нарушает...

- Да, - подтвердил Шумилихин.

- А он вон на первом ряду сидит в носу ковыряет. Это ж, извините за выражение, абсурд какой-то!

- Абсурд, маразм! - послышались отдельные голоса из разных мест зала.

- Спокойно, товарищи, никакого абсурда здесь нет, - заявил Шумилихин. - Просто Бурщилов в настоящее время спит в фешенебельном небоскребе на территории запретной... не нашей запретной зоны, а мы все ему снимся.

Раздались недоуменные смешки.

- Пусть сам скажет! - крикнул кто-то среди всеобщего замешательства.

- Ну что ж, Бурщилов, - сказал Шумилихин, избегая смотреть в сторону Федора, - дайте отчет коллективу, как вы встали на путь измены и преступления.

Федор взошел на трибуну и приготовился было заявить, что все это недоразумение, что он попал в Хелл-Сити в бессознательном состоянии, да и вообще Хелл-Сити - это не заграница, потому что находится в Аду, а Ад един и неделим и т.д. и т.п... но тут ему вдруг пришло в голову, что в президиуме сидят те же барабашки под человеческой личиной, и пока ты молчишь и не отвечаешь на их словесные выпады, ты в безопасности, но стоит лишь открыть рот, чтобы сказать что-то в свое оправдание...

- Мы вас очень внимательно слушаем, - донесся из президиума ласковый голос старейшего активиста Малофейкина, про которого ходили слухи, будто у него в кармане брюк дырка, и, сидя на собраниях, он занимается онанизмом.

"Да, в дурацкое положение я попал, - взволнованно подумал Федор. - Говорить ничего нельзя, а уйти с трибуны, ничего не сказав, не получается - нога не поворачивается... Что делать???"

Неожиданно трибуна, на которой стоял Федор, затряслась и закачалась... "Хоть бы она упала! - обрадовался Федор. - Это будет выход!" Федор открыл глаза и увидел перед собой подползшего к дивану Павло, который тряс его за плечо.

- Слава тебе, яйца! - облегченно сказал Федор, радуясь, что собрание закончилось... по крайней мере, для него.

- Ты что, сдурел? - прошипел Павло, говоривший почему-то шепотом. - Я говорю, Шуряк исчез!

- Может, он опять на поиски своей собачки отправился? предположил Федор.

- Да нет, навряд ли, - покачал головой Павло. - Дури в нем, конечно, много, но просто так он бы нас спящих не оставил.

- Где же его искать? - Федор посмотрел вверх, будто мог просветить своим взглядом, как рентгеном, сразу все 100 этажей.

- Сперва на улице глянь, - посоветовал Павло.

Федор вышел из холла на широкую бетонную площадку, облагороженную по краям карликовыми деревцами, и задрал вверх голову, осматривая небоскреб: все было внешне спокойно, если не считать того, что из открытого настежь окна на двенадцатом этаже доносилась ритмичная музыка. Вполне возможно, барабашки... из "музыкального" окна вылетела бутылка из-под вина и, чуть не угодив в отбежавшего Федора, разлетелась по бетону мелкими осколками - одна этикетка осталась: "Мартини россо"... нет, это уже не барабашки!

- Ну что? - спросил Павло у вернувшегося Федора.

- Да он на двенадцатом этаже винцо попивает!

- Вот чмо! - возмутился Павло. - Ты там потверже с ним, будет брыкаться - скажи, что я его к стенке поставлю за то, что друзей бросил!

- Обязательно, - пообещал Федор, вспомнив, что Павло тоже пьян.

Он поднялся на 12-й этаж. Через приоткрытую дверь квартиры, в которой веселился Шуряк, слышалась зажигательная секс-музыка. Федор собрался войти, но остановился на пороге: ему вдруг показалось, что музыка - сама по себе, а женские экстатические крики - сами по себе. На всякий случай он решил подождать... может, там и не Шуряк вовсе. Наконец, стоны стихли. Федор выждал для верности еще минуту и зашел в квартиру... На широком плюшевом диване вишневого цвета сидел голый Шуряк; в левой его руке была рюмка, а правая рука висела в воздухе, словно он ей обнимал кого-то.