Эдвин временами приходил в сознание, приоткрывал глаза, но видел перед собой только серую мглу да чувствовал нестерпимую боль во всём теле. Потом он снова впадал в забытьё.
Эстор с негодованием думал:
– ну что ему стоило дать мне коня. Всё равно им сейчас в лагере лошадь не нужна. А если что с Эдвином случится? «вы только зря время потеряете», – вспомнил он слова Бернара, – ему легко говорить, не он пошёл Эдвина встречать».
Эстору не было тяжело, но он беспокоился за друга, который ни разу не взглянул на него осмысленно. Когда Эдвин открывал воспалённые глаза, то мутный как‑то безумный взгляд этих глаз приводил Эстора в ужас.
Наконец, Эстор заметил в стороне тёмную полосу деревьев. Вскоре он вошёл в зелёный полумрак леса. Здесь он присел на траву и опустил на землю Эдвина.
В таком положении и нашёл их Бернар, который вышел им навстречу. Молча взял он на руки Эдвина, который так и не пришёл в себя, и быстрым шагом направился к лагерю. Эстор, чья обида нисколько не уменьшилась, пошёл следом. Когда они вышли на поляну, где находилась палатка.
– Надеюсь, что всё обойдётся, – устало произнёс Эстор. Всё будет хорошо.
Бернар с Эстором быстро и молча прошли в палатку и занавесили вход. Там они сняли с Эдвина одежду и уложили его, по‑прежнему бесчувственного на самодельное ложе из плащей. Перевернув его лицом вниз, они осмотрели его сильно распухшие и кровоточащие раны.
– Видно, его били, – заметил Эстор, – Но угрозы для жизни нет. Видно, он сильно переутомился.
– Да что сейчас‑то рассуждать. Делать что‑то надо, – довольно резко сказал Бернар, – Ты у нас в травах разбираешься. Вот и лечи, лекарь.
– Интересно, а почему всё я должен делать? – спросил Эстор, направляясь к двери. Спросил он это не из‑за того, что не хотел идти собирать травы, а просто, потому что ему хотелось уколоть Бернара. Бернар, поняв его намерения, сказал:
– Ты, наверное, сердишься на меня за то, что я не разрешил брать лошадь. Не обижайся, я хотел как лучше.
И они пожали друг другу руки в знак примирения.
Собрав необходимые травы, Эстор вернулся к Бернару, который сидел на принесённом чурбаке возле по‑прежнему лежащего без сознания Эдвина.
– Надо привести его в сознание, – сказал Бернар.
Я бы не торопился. Так он всё равно, что спит и ничего не чувствует, а очнётся, страдать будет. Раны у него не зажили.
Бернар остался в палатке, а Эстор пошёл готовить целебные средства. Целых два часа Эстор ждал, пока сварится отвар. Потом он прямо в котелке оставил отвар загустевать. И всё это время Эдвин был без сознания. Когда зеленоватый отвар остыл и превратился в зелёно‑коричневую густую массу, Эстор переложил часть лекарственного снадобья в маленькую плошку и вошёл в палатку.
– Почему так долго? – НЕДОВОЛЬНО СПРОСИЛ Бернар, – У тебя же есть с собой целебная мазь. Ты же всегда берёшь в походы все возможные лекарства.
– Если мы находимся в лесу, почему же не изготовить новое сильнодействующее снадобье… А он что всё ещё без сознания?
– Кажется, да.
– Как же надо было устать, чтобы быть без сознания больше трёх часов? Похоже на то, что он зачарован. Когда же, наконец, он очнётся? – тихо, будто про себя добавил Эстор.
– Это ты у нас лекарь. Тебе лучше знать, – с горькой усмешкой ответил Бернар.
Так переговариваясь между собой, они обмыли Эдвина холодной родниковой водой, предусмотрительно принесённой Бернаром, осторожно промыли красные рубцы на спине и перевязали их бинтами из аптечки Эстора. Холодная вода, по‑видимому, возымела своё действие, потому что через несколько минут Эдвин зашевелился и открыл глаза. Сознание видно ещё неокончательно вернулось к нему. Но он увидел лица склонившихся над ним друзей.
– Мы уже дошли, – обратился он то ли к Эстору, то ли к самому себе. Его начавший проясняться взгляд остановился на лице Бернара. Бернар, заметив этот неясный взгляд, улыбнувшись, сказал нежно:
– С возвращением, друг.
Тёплые нотки, послышавшиеся в его голосе, тронули Эдвина, и он, слабо улыбнувшись и, посмотрев на Бернара полными бесконечной любви и преданности глазами, протянул ему руку. Бернар с горячностью пожал её. Эстор с некоторой завистью глядел на двух друзей.
Эдвин приподнялся на локтях, но голова у него закружилась, и он был вынужден вновь опуститься на своё ложе.
– Правильно, лежи, лежи. Тебе сейчас вставать нельзя, – строго посмотрел на него Эстор.
Эдвин опять затих. Скоро по хриплому прерывающемуся дыханию стоявшие рядом друзья поняли, что он заснул.
– Заснул.– тихо прошептал Эстор.
– Хорошо. Не потревожь его, – тихо проговорил Бернар, – Уже поздно, – прибавил он, выглянув из палатки, где уже давно загорелись звёзды на небосклоне, и царица ночь опустила на лес своё покрывало.
– Нам тоже пора отдохнуть. Что‑то я устал за день. Думаю, тебе сон тоже не помешает. Сегодня уже поздно, а завтра мы должны решить, когда мы отправимся домой.
Бернар забрался в свой спальный мешок и долго ворочался там, пытаясь устроиться поудобнее. Эстор укрыл Эдвина одним из спальных мешков, словно одеялом, а сам долго сидел возле него, прислушиваясь к его тяжёлому дыханию. Но вскоре и он заснул.
– Бернар, когда ты намерен уезжать отсюда? – спросил Эстор Бернара на следующий день, хотя сам уже знал ответ. Понимали его и другие.
– Пока Эдвин не поправится, мы не можем уходить отсюда. В первые дни ему нужен покой. Я советую подождать неделю. А потом посмотрим.
– А не лучше ли отправиться в обратный путь скорее? Через два‑три дня Эдвин будет здоров, а так, как враги узнали, что он не их воин, они, вероятно, пошлют за ним погоню. Нам не справиться с ними…
– Не волнуйся, – перебил его Бернар, – Если бы они послали за ним погоню, то ещё вчера от нашего лагеря не осталось бы ничего, а над нами бы уже глумились палачи. Да и с нами у Дегура, наверняка счёты нашлись бы, – иронично заметил Бернар и засмеялся.
– Перестань! – воскликнул Эстор.
На этом разговор завершился.
Целыми днями Эстор не отходил от постели больного. Благо было жарко, и плащи, заменявшие Эдвину постель не понадобились ни Бернару, ни Эстору. Постель эта из валежника и листьев, укрытая двумя плащами должна была казаться больному королевским ложем. Часами просиживал Эстор у этого ложа, тихо говоря что‑то Эдвину, который поминутно стонал и просил пить. Когда Эстор уставал, его сменял Бернар, который теперь смотрел на Эдвина словно на родного горячо любимого брата. Но не часто приходилось Бернару сменять друга. Эстор, казалось, был неутомим. Все ночи напролёт и долгие дневные часы проводил он у постели больного. Его тихий успокаивающий голос долетал до Бернара из палатки, и Бернар поражался, каким должен был быть Эстор, чтобы так беззаветно ухаживать за больным. Бернар всегда знал, что душа Эстора необыкновенная. Он знал, что Эстор увлекается врачевательством, но что его друг сможет целыми днями просиживать у постели больного, ухаживая за ним и развлекая его разговорами, он и предположить не мог.
Однажды вечером он так и сказал Эстору, что восхищается им, на что тот лишь светло улыбнулся и взглянув на друга странно сияющими глазами, ответил:
– Я счастлив тем, что могу хоть чем‑то облегчить страдания другого.
Благодаря заботам Эстора и Бернара, Эдвин вскоре начал вставать и выходить из палатки. Но прежде, чем он поднялся со своей «постели» минуло три тяжёлых дня. Он почти всё это время был в забытьи. Эстор с Бернаром по очереди дежурили около него, Эстор высказал неутешительные предположения, что болезнь Эдвина вызвана скорее не крайней усталостью и ранами, а чёрной магией и что последствия этой болезни, возможно, излечить будет трудно.
На исходе пятого дня Эстор разрешил Эдвину подняться и выйти из палатки. Раны Эдвина затянулись, но сильная слабость ещё не покидала его.
На другой день они начали собираться в обратный путь. Все сборы были закончены к полудню, но Бернар решил отправиться к вечеру.
– Ночью нам будет легче идти да к тому же на открытых местах ночная темнота нам на руку. Наши враги на тропе войны и ходить при ярком свете дня по открытым местам небезопасно, – объявил он.
Наконец, когда солнце стало опускаться за горизонт, и тени от деревьев стали удлиняться и темнеть, трое людей выехали на лесную опушку и двинулись в сторону высоких стен страны Мечтаний. Так как Эдвин был ещё слишком слаб, чтобы самостоятельно удерживаться в седле, его крепко привязали к седлу ремнями.
Когда они подъехали к воротам, был тусклый рассвет. При тусклом свете начинавшегося дня, они медленно двинулись к дворцу. Один из стражников окликнул их. Они узнали голос Ратмира, но другой голос, принадлежащий Гектору, строго произнёс:
– Не кричи. Весь дворец перебудишь. Это же наши сеньоры прибыли. Почему ночью? – обратился он к Бернару, выступая на свет из‑под тёмного свода одной из башен дворца.
Бернар украдкой указал на Эдвина. Гектор посмотрел на крепко привязанного к седлу северянина, который сидел с закрытыми глазами с поникшей головой. Казалось, он спит. Гектор сочувственно кивнул. Эстор взял за повод лошадь Эдвина, и шагом поехал домой, а Бернар вошёл во дворец.
Прошла неделя, прежде чем Эдвину было разрешено самостоятельно ходить по улице. До тех пор Эстор буквально не отпускал его от себя. Получив разрешение беспрепятственно ходить по улице, Эдвин тут же отправился во дворец, рассказать королеве то, что с ним приключилось в стане врагов. Эстор неотступной тенью последовал за ним.
Когда друзья услышали его рассказ, они задумались.
– А что это было? – спросил Эдвин, когда рассказ был закончен, – Ну, я про то, когда погиб мой палач?
– Не знаю, – покачала головой Эльвира.
– Мы очень хотели тебе помочь, Эдвин, но немногим волшебникам удаётся побороть зло там, где оно было рождено. Я не могущественная волшебница и не могла помочь тебе. Ни я, ни Лебелия не властны над злом. Тебе приходилось всё решать и делать самому. Ты выдержал проверку судьбы. Но Ты, сам того не ведая, сумел сделать то, что сможет не каждый волшебник. Не каждый может горячим искренним словом, прорвать пелену мрака.