ГЛАВА V

На пятом уроке химии с другого конца класса за мной наблюдает Тревор. Мередит замечает это и толкает меня локтем. Капля дистиллированной воды выплескивается из стакана.

Я вздыхаю.

— Тебе повезло, что это была не соляная кислота.

— Ты должна пойти с ним на свидание, — говорит она, рисуя толстые сердечки на своём лабораторном пакете. — Ты ему явно нравишься.

— Я встречалась с ним.

В течение одной недели в шестом классе. Этого было достаточно.

Мистер Крафт проходит мимо, и Мередит возится с горелкой Бунзена, пока он не переходит к следующему рабочему столу.

— Но сейчас он взрослый. И он квотербек.

— Второстепенный, — бормочу я, наблюдая за раствором и записывая свои наблюдения.

— Да, но эти мышцы пресса не второстепенные.

Я закатываю глаза.

Мередит помешалась на мальчиках примерно в то время, когда папа начал давать мне уроки о лесе. Она рассказывала мне о своём последнем увлечении, а я кивала, как будто слушала, хотя на самом деле думала только о своём следующем уроке. А потом она замечала, что я не слушаю, и я проводила весь следующий час в извинениях. У нас произошла самая большая ссора в восьмом классе. Мередит назвала меня придурочной, а я назвала её незрелой. Мы не были подругами целую неделю.

Это была самая длинная неделя в моей жизни. И хотя она всё ещё иногда называет меня придурочной за то, что я дожила до выпускного класса, не имея ни одного постоянного парня, а я называю её незрелой за то, что она больше заботится о сплетнях и мальчиках, чем о наших предстоящих экзаменах, я не знаю, что бы я без неё делала

Она напоминает мне, что за пределами леса есть нормальная жизнь. Напоминает мне, что есть что-то, что нужно защищать, что выходит за рамки меня и моей семьи, даже если это то, чем я никогда не смогу в полной мере насладиться. Мередит каждый раз бьёт по голове, сама того не желая.

Я — фрик.

— Да, у меня есть достоверные сведения, что Тревор надеется увидеть тебя на игре в пятницу вечером.

Говоря это, она подпрыгивает на стуле, и флуоресцентное освещение делает её идеально ровные зубы ещё белее, чем обычно.

— Это он так сказал?

— Нет, Томми Ди. Думаю, он хочет пригласить тебя на выпускной вечер.

— Томми?

Она закатывает глаза.

— Тревор. Честно говоря, Вин, я иногда не понимаю, как ты вообще живёшь.

Я тоже не знаю. Это не значит, что я вообще не замечаю мальчиков. Не то, чтобы я не хотела быть больше похожей на Мередит, и на самом деле иметь свободное время, чтобы ходить на футбольные матчи, вечеринки и танцы по случаю возвращения домой. Но даже если бы у меня было время, в этом не было бы никакого смысла. Меня не волнует, насколько он взрослый для своего возраста. Сомневаюсь, что в стране найдётся хоть один старшеклассник, который поверил бы мне, когда мне неизбежно пришлось бы отменить свидание, чтобы отправить путешественника во времени домой, где ему или ей самое место.

Расстроенная, я шумно выдыхаю.

— Хорошо, тогда почему он просто не спросит меня? Почему он должен просить Томми Д'Анджело передать тебе, чтобы ты пригласила меня на футбольный матч, чтобы он мог пригласить меня на танцы, до которых ещё две недели?

— Ладно, смотри. Не обижайся или что-то в этом роде, но... ты немного устрашающая, Вин.

Я скосила на неё глаза.

— Что это должно означать?

— Ладно, может быть, "устрашающая" не то слово. Ты... пугаешь. Ты никогда ни с кем не разговариваешь, кроме меня. Ты совершенно неприступная.

Я хмурюсь.

— Я разговариваю с людьми.

— Учителя не в счёт.

— В моём классе английского есть одна девочка, которая всегда просит ручки. Анна что-то-там.

— Арианна Эндрюс, и она тоже не в счет.

— Я разговариваю с людьми, — повторяю я, но звенит звонок, и мистер Крафт хлопает в ладоши и говорит нам сдавать наши пакеты, и я сомневаюсь, что она меня слышит.

В любом случае, это ложь. Когда дело доходит до какого-либо подобия общественной жизни, я такая же крошечная и незначительная, как муха, которая сейчас бьётся своим телом об окно за столом мистера Крафта. Так и должно быть. Если я буду слишком увлекаться, поднимать слишком много шума, люди заметят во мне нечто большее, чем просто умную девочку, которая часто прогуливает занятия и, по-видимому, пугает людей. И поскольку то, что меня заметят, может привести только к вопросам, на которые я не смогу ответить, думаю, что лучше уж останусь в своём тихом, страшном углу, чего и вам желаю.

Мередит забирает наши пакеты, пока я убираю рабочую зону. Она не самый лучший напарник в лаборатории. Всегда пропускает шаги в инструкциях и никогда не помогает мне убираться, но я всё равно предпочитаю делать всё самостоятельно.

"Нет никого, на кого ты можешь положиться, чтобы спасти тебя, — любил говорить папа. — Когда опекунство пройдёт, ты будешь предоставлена сама себе".

Мередит возвращается и перекладывает свои книги на сгиб руки.

— Ты придёшь после обеда?

— Чёрт, я забыла. Я...

— Занята, — Мередит вздыхает. — Экзамены уже через три недели. Ты нужна мне, Вин. Я получила девятнадцать баллов за последний практический тест.

— Я не могу сегодня, но завтра мы будем заниматься весь обед, и я обещаю, что на этих выходных я вся твоя.

Она смотрит на мозаичный пол, коричневый и изъеденный пятнами от прошлых разлитых химикатов.

— Родители убьют меня, если мне придётся учиться в общественном колледже.

Я перекидываю рюкзак через плечо и обнимаю её, когда мы направляемся к двери.

— Ты не пойдёшь в общественный колледж. У тебя неплохой средний балл, и ты член студенческого совета. У тебя всё будет хорошо, если мы сможем просто поднять твою оценку на несколько баллов.

— Тебе легко говорить. Что ты получила на последнем практическом тесте? Тридцатку?

Вообще-то тридцать два, но я этого не говорю. В любом случае, это не имеет значения. Я не могу поступить в колледж. Я уже знаю, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь, и для этого не требуется четырёхлетний диплом. Единственная причина, по которой я вообще прохожу тест, это чтобы маме стало лучше, чтобы создавалось впечатление, что у меня есть варианты, хотя на самом деле их нет.

Мы проталкиваемся через переполненный зал. Двое парней бросают футбольный мяч туда-сюда над нашими головами, задерживая паническое бегство и чуть не расшибая мозги каждому человеку между ними. Мередит кричит им, чтобы они прекратили это, но дразнящим, кокетливым голосом, и это ни к чему не приводит.

— Заставь нас, — говорит один из парней, бросая мяч обратно своему приятелю.

В следующий раз, когда он пролетает над нашими головами, я ловлю его одной рукой.

Оба парня ошарашено смотрят на меня.

— Мой, — рычу я, засовывая футбольный мяч под мышку.

— Видишь? — говорит Мер, когда парни крадутся прочь, бросая раздраженные взгляды в мою сторону. — Жуть.

Я закатываю глаза.

— Так ты хотела, чтобы тебя ударили по лицу футбольным мячом?

— Нет, но дело не в этом.

Она останавливается у двери в мой класс французского, вздыхая, как будто не может поверить, что человек действительно может быть таким невежественным.

— Ты уверена, что не можешь приехать? Мама заказывает китайскую еду.

Хотела бы я это сделать, но достаточно опасно отрываться от леса на полдня в обычный день, не говоря уже о дне, который приходится на период между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием, когда завеса редеет и по дорогам между мирами путешествовать легче.

Я качаю головой.

— Прости.

Она смотрит на меня, слегка приоткрыв рот. Она хочет меня о чем-то спросить, но останавливает себя. Это не первый раз, когда вопрос витает в воздухе между нами, невысказанный разговор, который практически написан в наших глазах.

Почему у тебя есть от меня секреты? — кажется, говорит она.

Я вынуждена.

Это как-то связано с твоим отцом?

Да.

Я могла бы помочь.

Ты пострадаешь.

Я не понимаю.

Ты и не должна.

Это разрыв в нашей дружбе, который в последнее время увеличивается, но мы никогда об этом не говорим. Это усугубляется тем фактом, что я даже не могу рассказать ей, что на самом деле случилось с папой. Поскольку Мер и любой другой посторонний человек знает, он ушёл от нас. Это худший вид лжи, потому что, как бы плохо ему ни было, папа никогда бы добровольно нас не покинул. Но мама не хотела, чтобы люди думали, что он умер, на всякий случай. Если он когда-нибудь вернётся — надежда наполняет моё сердце при одной мысли об этом, но надежда опасна, и я уничтожаю её в тот момент, когда она пытается отравить меня, — будет намного легче сказать людям, что они с мамой работают над своим браком, чем убедить всех, что он вернулся из мёртвых.

Мер смотрит на меня ещё мгновение, что-то обдумывая, затем говорит:

— Хорошо. Я оставлю тебе печенье с предсказанием.

— Спасибо.

Она пересекает коридор и ныряет в свой класс как раз в тот момент, когда звонит звонок.

Я сажусь за парту в задней части класса и, пока учитель не смотрит, грызу протеиновый батончик.