ГЛАВА XXXIX

Я сжимаю пальцы вокруг монеты.

— Сахабриэль, — кричу я, когда тени бросаются на меня.

Их щупальца цепляются за мои волосы, когти впиваются в кожу головы. Это холод, обжигающий холод зимы, вдох, который ты делаешь, ощущается как огонь в твоих лёгких и оставляет кристаллики льда на твоём шарфе. Мои мышцы сжимаются, а сердце бьётся быстрее, быстрее, пытаясь доставить кровь к тем частям моего тела, которые уже отключаются, дробя холод. Я делаю выпад с ножом, но тени рассеиваются, как дым. Я отдёргиваю руку, а они снова формируются.

Их шепот забивает мне уши.

"Свежее мясо так приятно есть. Кожа, как мёд, кожа, как вино, кожа на моём языке такая прекрасная, прекрасная, прекрасная".

Я кричу, когда они разрывают моё пальто и отрывают кусок кожи с моей руки, размахивая им в воздухе, как куском бекона. Некоторые из них дерутся из-за этого, отходя достаточно далеко, чтобы я могла видеть дядю Джо, его лицо ничего не выражает, глаза мертвы как угли.

— Ещё не передумала, Винтер?

— Иди к чёрту, — плюю я, запуская руку в карман пальто и вытаскивая спрятанный там фонарик.

Луч не очень широкий, но он яркий. Я вращаю его вокруг себя кругами. Я недостаточно быстра, чтобы удержать все тени, но это замедляет их продвижение.

Ещё один длинный палец дыма вырезает тонкий треугольник на моём бицепсе, пока остальные окружают меня, пытаясь найти путь внутрь. Это торнадо из шепчущих голосов и арктического воздуха. Дым просачивается в линии пореза на моей коже и тянет. Я направляю фонарик на Часового, но он уже исчез. Ещё две тени ускользают от меня, сражаясь за этот кусок, и где-то рациональная часть моего мозга думает, что они все могли бы просто забить меня до смерти и получить свою справедливую долю, что нет смысла бороться за каждый маленький кусочек, но, возможно, в этом и смысл. Может быть, всё это часть веселья, а пока я остаюсь в живых. Остаюсь свежей.

Шар голубого света обжигает краешек моего зрения. Я заглядываю в дыру, оставленную суетящимися тенями. Мои светлячки приближаются. Они спасут меня. Слёзы наворачиваются на мои глаза, когда я смотрю на них. Такие быстрые, такие верные, такие...

— Балак'ахмейр, — шипит Джо, вскидывая руку.

Мои светлячки падают на землю, как крупные капли дождя, их огни погашены, их крошечные тела неподвижны.

— НЕТ!

Я бегу к ним, не задумываясь, и тени используют свой шанс. Они окружают меня, сбивают с ног. Я пытаюсь прикрыться фонариком, но теперь, когда я в горизонтальном положении, я не могу покрыть лучом света всё моё тело.

Щека горит там, где срезана ещё одна полоска кожи. Их губы чмокают мне на ухо, они жуют. Мои пальцы немеют от холода, и я отстранено осознаю, что моего фонарика больше нет в руке. Но это не может быть правдой... Свет всё ещё витает надо мной. Я просто больше не чувствую рукоятку в своей руке.

Винтер?

Папа?

Держись.

Это больно.

Я знаю. Просто продержись ещё немного, детка. Ты моя сильная девочка, помнишь?

"Сильная", — думаю я про себя. Я сильная. Но я не чувствую в себе сил, и мои глаза закрываются, и я больше не чувствую ног. Здесь слишком холодно. Было бы так хорошо просто закрыть глаза на минутку. Когда я открою их, я буду готова к бою, но сейчас веки такие тяжелые, и я просто... не могу…

Джо рукой обхватывает моё запястье, вытаскивая меня из тени. Воротник моей рубашки врезается в трахею, душит меня, когда он рукой нащупывает ткань у меня за шеей. Он опускает меня на землю. Моё тело напрягается, чтобы убежать, но он снова хватает меня за запястье.

— Не надо, — говорит он. — Они не тронут тебя, пока ты остаешься здесь, рядом со мной.

Мои глаза расширяются. Каким чудовищем он должен быть, чтобы наводить ужас на саму тьму?

— Я собираюсь спросить тебя снова, — говорит он мягким голосом, — теперь, когда ты увидела всю степень моей силы. Ты передумала?

Я пытаюсь заговорить, но не могу дышать. Мои лёгкие замёрзли в груди. И вот, наконец, в них проникает небольшой глоток воздуха. Я пытаюсь снова, дыша всё глубже и глубже. Кровь сочится из пореза на моей щеке, капает в рот.

— Нет, — отвечаю я, и слово липнет к моему оттаивающему языку, как ил. — Я не передумала.

— Ты совершаешь ошибку.

— Ты уже это говорил, но я скорее умру, чем присоединюсь к убийце моего отца.

Он хватает меня за обе руки, его пальцы оставляют синяки.

— Прекрати называть меня так, — кричит он. — Я собираюсь вернуть его обратно!

— Отпусти меня!

— Пожалуйста, Винтер, — его глаза дикие, безумные. — Ты должна мне поверить.

— Я сказала, отпусти!

Я ударяю ножом по его предплечью. Лезвие рассекает его куртку, царапая кожу, но крови нет. Рана закрывается слишком быстро. Тем не менее, мой выпад застаёт его врасплох, и я вырываюсь из его ослабевшей хватки.

Тени набрасываются на меня почти сразу, но на этот раз я не пытаюсь бороться с ними. Я просто бегу. Мои суставы затекли от холода, и я чувствую себя Железным Дровосеком, отчаянно нуждающимся в масле, но адреналин толкает меня вперёд. Горит в моих венах, как аккумуляторная кислота. Это некрасиво, и каждая хромота, каждое спотыкание приближают ко мне Часовых и дядю Джо, но я не могу сдаться.

Я не сдамся.

Я держу фонарик под углом позади себя. Свет дико раскачивается при каждом движении моих рук, и некоторые Часовые умудряются запутаться пальцами в моём пальто, в моих волосах. Но я продолжаю двигаться, упираясь ногами в землю. Быстрее, быстрее, быстрее.

— Ты не сможешь убежать от меня, Винтер, — говорит дядя Джо.

Он появляется на тропинке передо мной, преграждая мне путь к отступлению.

— Я и есть лес.

Я резко останавливаюсь и сдаю назад. Несколько теней скользят по мне, но моя кожа слишком холодная, чтобы почувствовать, как её отрывают. Я сворачиваю на ближайшую тропинку, но Джо уже там.

— Брось это, — говорит он, и в его голосе слышится лёгкий смешок, как будто он наслаждается собой. Как будто мы просто играли в игру. — Сражаться бессмысленно.

Он прав. Я не могу победить — только не так. Он слишком силён, слишком быстр. Он повсюду. Интересно, он тоже так играл с папой? А вдруг я просто повторяю один и тот же шаблон. Вдруг Джо пойдет к моей маме сегодня вечером и скажет ей, что он сделал всё, что мог, чтобы спасти меня.

Прости, мама.

Я замедляю шаг. Смотрю на тени позади себя. Крупица идеи прорастает в моём сознании, вырастает в молодое деревце, а затем становится выше, шире, разветвляясь в поток мыслей. Это безумие и, скорее всего, невозможно. Но мне нечего терять.

Я останавливаюсь, монета застряла в моей ладони. Я держу фонарик, направляя его на себя, но мои ноги в темноте, и тени начинают нападать на мои ботинки и джинсы, как голодные пираньи. Их холод проникает в мои кости, так что я почти не чувствую их, и это позволяет мне полностью очистить свой разум, как учил меня папа. Я сосредотачиваюсь на единственном, что имеет значение: Контроль над Часовыми.

Я не знаю, можно ли это сделать, но в моём намерении не может быть никаких сомнений, иначе это не сработает. Вместо этого я думаю о светлячках, о том дне, когда я впервые позвала их к себе. В тот день, когда они трепетали у меня на щеках, и папа сказал мне, что, похоже, я им понравилась. Я хотела увидеть их с того самого момента, как вошла в лес. Я так сосредоточилась на этом, что одно слово всплыло у меня в голове, как будто оно всегда было там, хотя я никогда раньше этого слова не слышала.

Сахабриэль.

Я прошептала его себе под нос, пробуя на язык, и тут появились светлячки. Они были единственными существами, на которых я когда-либо пробовала это, в основном потому, что они были единственными существами в лесу, кроме путешественников, которых я когда-либо видела. Но если я могла контролировать их, почему я не могла контролировать других существ в лесу? Конечно, я никогда не читала ничего подобного в дневниках, но это не значит, что это невозможно сделать. Может быть, просто ни один другой страж из рода Пэришей не пытался.

И на этот раз я не жду, пока до меня дойдёт слово. Я помню слово, которым Варо — дядя Джо — позвал Часовых в тот первый день, когда я увидела его в лесу.

Я сосредотачиваюсь на тенях, на их длинных, бесформенных телах и на том, как они высасывают из воздуха всё до последней капли тепла, пока сама земля под моими ногами не превращается в ледяной покров. Я сосредотачиваюсь на всём, что знаю о них: от того, как они пахнут, от резкого и пронзительного отсутствия жизни, как ветер в самый холодный день зимы, до того, как их смех звенит в воздухе. И потом, я говорю на языке Древних:

— Тирл'ази.

Тени останавливаются. Губы дяди Джо приоткрываются от удивления.

Я встречаюсь с ним взглядом, а затем отдаю одну команду.

— Атакуйте его.

Тени не колеблются.

Джо пытается отозвать их, но они целеустремленны. Тем не менее, я уверена, что пройдёт совсем немного времени, прежде чем он восстановит контроль, поэтому я поворачиваюсь и убегаю раньше, чем он набросится на меня. Крики Джо эхом отражаются от деревьев, но мне не особо повезло — это были не крики боли. Только крики разочарования.

"Ещё немного, — говорю я себе. — Почти на месте".

Он всё ещё кричит, когда я переваливаюсь через порог и выскакиваю с другой стороны, мои ботинки шлепают по влажному каменному полу штаб-квартиры совета.