– А душа-то есть?
– Сергей Георгиевич, вы пользуетесь своим положением. Я ведь не могу спросить вас о душе.
– О душе и не спрашивают – ее видят или не видят.
– Почему же вы спрашиваете?
– Потому что не вижу.
Она зашуршала черным облаком, видимо забегав руками где-то там, внутри многочисленных складок.
– Вы опять пользуетесь своим положением…
– Неужели не знаете, что из-за вас умерла продавщица ювелирного магазина? – впервые спросил он.
– Сергей Георгиевич, кажется, я уже говорила о вашем богатом воображении, – улыбнулась она притаенно, как бы про себя и для себя.
– Его хватит, чтобы доказать вашу вину.
– Вы только не забудьте, что судьи, как правило, без всякого воображения.
– Истина, Аделаида Сергеевна, всегда побеждала.
– Я тоже в это верю.
– И промелькнуло, исчезая…
…Истина всегда побеждает. Только иногда ей на это требуется день, иногда год, а иногда столетие…
Ему казалось, что у них уже был точно такой разговор, да и не один и не два… Зачем она пришла?
– Моя беда, Сергей Георгиевич, что вы не верите в мои способности.
– А если бы верил?
– Выбросили бы эти протоколы в корзину.
Рябинин улыбнулся, тоже как бы для себя и про себя. Она дрогнула головой, отчего ее длинноватый нос легонько клюнул воздух. С чего он решил, что она похожа на ворону? Ворона – мудрая и красивая птица. На гарпию она похожа, на гарпию…
– Сегодня, Сергей Георгиевич, мне приснился сон. Якобы я ошпарила руку. Проснулась, стала варить кофе и ошпарила руку именно в том месте, которое видела во сне.
– В каком месте? – безразлично спросил он, но ей, видимо, этот вопрос и требовался.
Калязина с готовностью сдвинула черные рюшечки до локтя, обнажив белую холеную кисть.
– Ничего же нет, – удивился Рябинин.
– Естественно, ожог я сняла психической энергией.
– Ах психической…
– Но я могу его и вернуть.
– Пожалуйста, – бросил он, тут же пожалев: не хватало еще в кабинете следователя эстрадных представлений.
Калязина положила руку на середину стола, на бумаги своего уголовного дела. Нацелившись взглядом и носом на кисть, она застыла, каким-то образом сковав и Рябинина. Он тоже смотрел на ее руку и рассеянно улыбался. Вошел бы сейчас Юрий Артемьевич или Петельников…
Скорее всего от глупого ожидания ему показалось, что в одном месте, ближе к локтю, кожа порозовела. Маленькое пятнышко, которое, видимо, было и раньше. С трехкопеечную монету. Нет, с пятачок. Вернее, с ручные часы. Да оно вроде бы растет…
Он отпустил ироничную улыбку, мешавшую сосредоточиться, и начал смотреть зорко, во все очки.
Пятно расползалось, как на промокашке. Оно уже с яйцо. Уже с крупную картофелину… Бледно-розовое, едва проступающее. Нет, заметное, алое. Краснеет… Уже до арбузной мякоти. Нет, до вареной свеклы. Да оно пышет жаром…
Рябинин вскинул голову – лицо Калязиной морщилось от боли.
– Жжет, – тихо сказала она.
– А вы того… ликвидируйте.
Она закрыла ожог платьем и убрала руку. Рябинин схватил папку, залистав бумаги и зарываясь в них растерянным взглядом. Что-то надо сделать или сказать… Например, расхохотаться как от веселого фокуса. И не смотреть ей в лицо, затянутое наглым торжеством, которое было и тогда, с этой спичкой.
– Сегодня хорошая погода, – негромко заметила Калязина.
– Да, тепло.
– Паутина летает.
– Это от пауков…
Она шумно встала. Теперь ему придется поднять голову и встретиться с ее глазами.
Но Калязина не торжествовала, устремив свой темный взгляд поверх его макушки, за окно. Ее нос мелко и неприятно вздрагивал, как у кролика. Она принюхивалась. К чему? Рябинин ждал – побежденные ждут.
– Пахнет дымом, – неуверенно сказала она.
– Не чувствую, – вяло возразил Рябинин.
– Где-то горит…
Он промолчал, испытывая только одно желание: скорее бы она ушла.
– Вижу ясное пламя…
– Где видите?
– Далеко, за городом.
– За городом?
– Да, в поселке Отрадное.
Она уже не дергала носом, а широко открытыми глазами смотрела за город, за дома, за горизонт, где был этот поселок, – до него ехать минут сорок электричкой.
– Ну и как горит?
– Высокий огонь. Мне жарко…
Рябинин теперь уже не знал, видел ли он, показалось ли ему, но по ее напуганным щекам жарким мигом блеснул далекий и красный отсвет. Она вздохнула, отстранясь от него, от окна и от этого пожара.
– Сергей Георгиевич, я вам позвоню…
И ушла не как победительница – тихо, бесплотно прошуршав к двери.
Рябинин потер ладонями щеки. Брился, а шуршит. Что-то он хотел сделать… Нет, не очки протереть. Нет, не чай пить. Не к Беспалову, не в канцелярию. Не Калязиной звонить – она ведь была. Но звонить… Он протянул руку к трубке и, раздумывая, набрал ноль один.
– Товарищ дежурный! Следователь Рябинин. Сегодня пожары в городе были?
– Один, да и тот без огня… У мужика диван истлел.
– А в поселке Отрадном ничего не горело?
– В Отрадное только что выехали две машины. Сарай с хламом горит. А вы как узнали?
– При помощи ясновидения, – серьезно ответил Рябинин.
Следователь похож на рыбака, решившего избавить озеро от хищной рыбы. Он забросил свою сеть и осторожно тянет на берег. Хищная рыба бьется на песке. Но сколько, сколько всего приволокла эта сеть попутно! Тут и еще одна хищная рыбка, и водоросли, и раковинки, и дырявый ботинок, и телепатия…
Пыталась ли я выйти замуж еще раз? Пыталась, но всех претендентов подвергала тестированию. Тест элементарный – прогулка по городу. Вот как проверила я одного инженера…
Такси не нашел. В кино билетов не достал. На хороший ресторан у него не было денег. Зато в кафе брал все, что предлагал официант, который его на пятерку и обсчитал. Вывод: специальность не прибыльная, а характер не пробивной. Помахала ему на прощание японским зонтиком… Да и зачем мне муж, если я решила сделаться богом? Боги одиноки.
Стала ли я женщиной легкого поведения? А бывают мужчины легкого поведения? Женщиной легкого поведения называют ту, которая ведет себя так же свободно, как и мужчина. А у нас, слава богу, равноправие.
У меня в жизни был один необъяснимый случай. Однажды туристским лагерем стояли мы в горах. Ночью снится, что в мою палатку входит покойная мать, трясет меня и кричит, как в детстве: "Витька, вставай!" Я открыл глаза. В палатке никого нет, но сон был такой реальный, что я оделся и вышел пройтись. Только отошел от палатки метров на сто, как раздался жуткий грохот и камень, величиной с избу, прокатился с горы по моей палатке. Все в щепки и клочья. Другие же палатки лишь обдуло ветерком. Никакими земными законами этот случай не объяснишь.
Уважаемый гражданин Алексеенко! Все-таки описанный вами случай можно объяснить именно земными законами. Скорее всего, перед падением камня было какое-то движение пород, и ваше ухо опытного туриста его уловило. Возникшая тревога в сонном мозгу причудливо соединилась с памятью о матери – вот и сон.
Петельников мельком оглядел девушку, стоявшую напротив. Привлекли большие глаза, а вернее, их недвижная пустота, обращенная к людям. О чем она думает? О каком-нибудь Славике, переставшем звонить; об институте, в который не поступила; об осеннем пальто, сданном в ателье; о матери, перенесшей инфаркт?
Девушка пришла в себя, разбуженная его пристальным взглядом. Голова слегка откинулась. По губам прошло незримое движение, отчего они утратили усталую жесткость. Это же движение коснулось и щек, с которыми вообще ничего не произошло, но они стали другими, вроде бы дрожащими от какой-то тайной страсти. Глаза – откуда он взял недвижную пустоту? – смотрели на инспектора прямо, обдавая своей жаркой темнотой. И Петельников понял, что нет у нее Славика, не поступает она в институт и, может быть, не шьет себе пальто в ателье… И ей под тридцать.