— Я так полагаю, что одеял больше нет?

Тобиас встал за мной, а его руки обняли мои плечи сквозь тонкую ткань.

Его близость вызвала дрожь у меня в животе, которую я проигнорировала.

— Нет. Но оно достаточно большое для нас обоих.

Я села вниз и раскрыла для него одеяло. Мои ноги сразу покрылись гусиной кожей.

— Ну? Быстрей давай.

Он устроился рядом со мной, его голое плечо коснулось моего, его обнаженное бедро прижалось к моему, и он завернул одеяло вокруг нас. Потекли долгие секунды, и холод постепенно отступил, но вместе с холодом ушло единственное, что отвлекало меня от него. Мой лучший друг, который за время пути успел стать настоящим мужчиной. Мужчиной, от которого у меня сводило живот, и дыхание перехватывало в самые странные моменты. Как сейчас, например.

«Не отвлекайся, Ева. Нельзя», — голос отца снова напомнил мне, что Тобиаса даже не должно быть здесь — его присутствие не было частью плана. Но когда пришло время, я не смогла оставить его позади. И вот мы здесь, бежим и убиваем ради выживания. Так уж вышло, несмотря на советы отца. Тобиас помогал мне сохранить рассудок в мире, где нормальность была ругательным словом, так что сидеть здесь, закутавшись в одеяло, практически без одежды, не было чем-то выдающимся. Шесть лет совместного проживания, передвигаясь от одного убежища к другому после того, как лагерь пал, пытаясь выжить — все это выбило из нас чувство скромности, но пребывание в дороге бок о бок друг с другом каждый день за прошедшие несколько недель открыло что-то новое в наших отношениях. Что-то, что я не готова была признать или понять, если я хочу выполнить задание отца.

Отец оберегал нас обоих, пока мы были еще слишком маленькими и не могли позаботиться о себе сами. Он учил нас бегать, охотиться и сражаться. Он пытался сделать эти уроки выживания интереснее, чтобы мы хоть на время забыли о кровожадных монстрах, преследующих нас, и чтобы все это выглядело лишь игрой. Мы нашли безопасное здание на какое-то время — заброшенный банк с хранилищем, который отец переделал в убежище. Этот год был почти терпимый. А потом на нас напали, и отца укусил один из Одичалых. Мы знали, что он уже не жилец, но он протянул неделю, крича от боли, и когда это стало невыносимо, я прервала его страдания. Но не хочу думать об этом.

Тобиас зевнул так широко, что его челюсть щелкнула.

Теперь мы стали ночными существами. Спали в течение дня, а ночью продвигались вперед. Это был единственный способ хоть как-то отдохнуть. Мы спали, когда спали они, чтобы они не могли охотиться на нас. Мы пробовали спать по ночам, карауля по очереди, но нехватка еды сделала подобное бодрствование невозможным. Лучше было двигаться по ночам и отсыпаться днем.

— Что, если это лишь городская легенда? — спросил Тобиас.

— Нет.

Он повернулся лицом ко мне.

— Почему ты так уверена в этом, Ева?

Почему я уверена? Потому что отец сказал мне это перед своей смертью? Потому что, если я перестану быть уверенной, последняя крупица надежды, горящая во мне, угаснет? Потому что я должна была верить, чтобы продолжать выживать. Я не была готова поделиться с ним этим и, возможно, не буду никогда.

— Я просто знаю. Помнишь Геральда и Фрэн?

Мы встретили эту пару четыре года назад, они сообщили нам о радиопередаче и координатах, к которым шли, но отец сказал, что мы не готовы к подобному путешествию. Тобиас тогда только восстанавливался после гриппа, а я наоборот заболевала. Фрэн и Геральд отправились в свой путь, и о той радиопередаче больше не вспоминали… пока отец не оказался на грани смерти.

Тобиас выдохнул.

— Да, конечно, передача.

— У отца была причина дать нам эти координаты, Тобиас. Он хотел, чтобы мы выжили, чтобы мы нашли безопасное место.

Ложь. Он хотел, чтобы выжила я. Вообще-то, он настаивал на этом. Моя рука снова легла на ключ, висящий на шее. «Ключ очень важен. Ты должна хранить его, должна держать все в секрете, пока не доберешься до Убежища. Найди Бенедикта. Бенедикт будет знать, что делать. И даже тогда, не выпускай его из вида. Выживи, Ева. Чтобы сделать это, ты должна выжить. Твоя жизнь должна быть превыше всего. Обещай мне». И я пообещала. Хлюпая носом и со слезами на глазах, я дала ему слово.

Но я так и не рассказала Тобиасу, что отец уже был в бреду, когда диктовал координаты. Я не рассказала, что даже не была уверена, что смогла правильно все расслышать. Я не рассказала, как рассекла бедренную артерию отца и как держала его за руку, пока он не истек кровью.

Тобиасу не нужно об этом знать.

Родителей Тобиаса убили в лагере, и мой отец тоже был мертв. Мы остались одни друг у друга.

Солнце показалось над горизонтом, и мир просыпался от ужасов ночи.

— Мы пережили еще одну ночь, — произнес Тобиас. Он подтолкнул меня плечом. — Мы живы.

Да… пока что.

Тобиас уснул почти сразу, но ко мне сон долго не шел. Вместо этого, прошлое мелькало передо мной — места, где мы были, люди, которых мы потеряли. Последним из них был мой отец. Мы подобрали Аиду и Дэнни две недели назад, несмотря на мою тревогу. Тобиас всегда был мягким, и он предложил, что вместе будет безопаснее. Что еще с двумя людьми мы могли бы передвигаться днем и по очереди караулить ночью. Мы уже нашли карту и спланировали оптимальный маршрут до Бристоля, где и находились отцовские координаты, избегая открытых мест, дорог и тому подобного.

Мы двигались по улицам, используя дома как прикрытие. Мы прятались, рылись в мусоре, приглядывали друг за другом, караулили по парам. Путь, который должен был занять два-три дня максимум, растянулся на неделю. Мы потеряли Аиду на третий день — неожиданная атака Клыков сразу на границе Бирмингема. Я не видела, как она умерла. Они утащили ее. Клыки любят собирать добычу впрок и потом питаться. Если бы только у меня был пистолет, чтобы пристрелить ее, ее смерть была бы быстрой и легкой, но ружье отца пришлось оставить позади, без патронов оно было лишь дополнительным весом. Нам удалось уйти, зная, что Аида на протяжении бесконечных часов будет страдать от боли, пока не упокоится навсегда. Когти же добрались до Дэнни, и мне пришлось с ним покончить.

Так что теперь остались лишь мы с Тобиасом, в десяти милях от нужных координат, засыпая под лучами невинного солнца. Его рука скользнула по моей талии, а губы дотронулись до моей шеи, когда он прошептал что-то во сне. Он касался меня так, когда спал, не зная об этом, интимно, но не навязчиво, заставляя мое сердце желать большего. Постепенно желание перешло в успокаивающую дремоту, от которой смыкались глаза. Мое тело расслабилось, и я позволила сну завладеть мной, напоминая телу, что нужно проснуться до заката.

Я проснулась внезапно и окончательно, когда солнце было уже низко и наступила вечерняя прохлада. Ночи всегда были зимними, а дни весенними. Очевидно, что все перепуталось, когда миру настал конец, но ничего лучшего я никогда не знала. Я была дитя Нового Мира, тогда как старый превратился лишь в сказку. Погоду нельзя было предсказать наперед: снег и дождь могли начаться когда угодно, и месяцы не означали смену сезонов, а лишь говорили о прошедшем времени. Видимо, дисбаланс, вызванный вирусом, затронул даже природу. Для этого не было научного объяснения, потому что появившихся тварей и то, на что они были способны, невозможно было объяснить наукой.

Я обернулась посмотреть на Тобиаса. Он уже не спал, его изумрудные глаза казались темнее, чем обычно. Его взгляд изучал мое лицо, спустился к губам и резко вернулся обратно к глазам.

— Проголодалась? — его голос был хриплым ото сна.

Мой желудок заурчал в ответ, и Тобиас протянул мне зерновой батончик.

Я широко распахнула глаза.

— Где ты его достал?

После того, как Аиду утащили, нам повезло, и мы наткнулись на заброшенное убежище, в котором на полках еще была какая-то сухая снедь, но неожиданный прыжок в воду стоил нам мешка с провизией. По крайней мере, я так думала.

Желудок Тобиаса тоже заурчал. Он кашлянул, пытаясь скрыть это, но без успеха. Урчание было слишком громким.

— Я хранил его в носке, завернутым в целлофан.

Я усмехнулась.

— Умно.

Я посмотрела на батончик, специально не глядя на осунувшееся лицо Тобиаса и круги под его яркими зелеными глазами. Я вытащила батончик из его пальцев и заметила вздох облегчения.

Идиот. Если он думал, что я в одиночку съем последнее, что у нас осталось, ему следовала бы быть умнее. Я сняла обертку, разломила батончик пополам, засунула половину в рот и протянула вторую к его губам.

На мгновение я подумала, что он начнет возражать, но затем он открыл рот, принимая еду. Он не был глупым, просто галантным. Его губы коснулись моих пальцев, и по шее разлилось приятное тепло. Я постаралась не обращать внимание и отвела взгляд.

Мы молча оделись, стоя спиной друг к другу. Я развязала волосы, провела по ним пальцами, и снова собрала в хвостик, который заткнула за ворот своей рубашки. Не хватало еще, чтобы за них кто-нибудь ухватился, подобравшись слишком близко. Пожалуйста, не дай им подобраться настолько близко. Мне нужно, чтобы эта ночь — последний рывок — была легкой. Всего одна легкая ночь.

У нас осталось только два часа солнечного света, пока мир не канет во тьму и монстры не выйдут на охоту. Сколько мы сможем пройти, пока тьма не опустится окончательно?

Мы спустились вниз и вышли из амбара.

— Ты точно уверена, что нам сюда? — спросил Тобиас в пятый раз.

Нет, я совсем не была уверена, но это было хорошее предположение, учитывая, что я потеряла компас вместе с нашей едой. Я пользовалась своим чутьем, надеясь, что оно работает. Большая часть нашего мира стала дикой местностью, но иногда мы встречали участок нетронутой земли, словно замерший во времени и не тронутый безумием. Городок, через который мы сейчас пробирались, был одним из таких мест. Он выглядел покинутым, но я знала, что мы не должны чувствовать себя в безопасности. Нам нужно было опасаться не только Одичалых. Человечество подверглось серьезному испытанию после ужасных событий три десятилетия назад, и не все из нас смогли успешно его пройти. Новый Мир разбудил в людях худшие качества. Я вызубрила, что главным было выживание, а для этого нужно быть самым подготовленным, самым сильным и с легкой совестью.