Изменить стиль страницы

«Диана» была товарно-пассажирским пароходом водоизмещением в 7000 тонн. Построенная в 20-х годах на английской верфи, она отличалась прочностью и устойчивостью, которые вообще свойственны британским судам. Но для 40-х годов это был уже несколько устаревший пароход. Ход его не превышал пятнадцати-шестнадцати узлов, и так как от Кейптауна до Ливерпуля было около 7000 миль, то все путешествие должно было занять примерно двадцать дней.

Знакомясь с судном, Степан заинтересовался тем, как была подготовлена «Диана» к возможной встрече с подводными лодками. Ничего утешительного он не узнал. На судне находилось около трехсот человек пассажиров и команды. На борту имелось десять шлюпок, каждая на тридцать – сорок человек. Арифметически как будто бы все обстояло благополучно. Но на случай катастрофы подготовлены были только три шлюпки; остальные не имели ни запасов воды и продовольствия, ни парусов, ни даже достаточного количества весел. Эта преступная небрежность еще более усилила неприязнь Степана к командиру судна.

В час дня в кают-компании был сервирован второй завтрак – ленч. Когда пришли советские путешественники, почти все места за столами уже были заняты. Как принято на море, на хозяйском месте главного стола восседал капитан, а справа и слева от него – наиболее почетные пассажиры. За другими столиками разместились остальные.

Советские путешественники остановились на мгновение в нерешительности, оглядывая кают-компанию в поисках свободных мест.

– Прикажете принести специальный столик? – услужливо предложил подскочивший к ним метрдотель.

Но, прежде чем Петров успел ответить, Таня воскликнула:

– Товарищи, вон там есть три свободных места!

И она указала на столик в дальнем углу, возле двери.

Метрдотель, брезгливо поморщившись, шепнул:

– Но ведь там цветные!

За угловым столиком сидели только двое: красивый мужчина с бронзовым лицом и ярко горящими глазами и белокурая женщина. Они дружески беседовали и, по-видимому, не замечали окружающих.

– Вот и прекрасно! – заметил Александр Ильич, направляясь к ним.

Маска услужливости сразу соскочила с лица метрдотеля. С подчеркнутой сухостью он бросил:

– Как вам будет угодно…

Близко-далеко i_022.png

Подойдя к столику, Петров спросил у сидевших за ним:

– Эти места свободны? Вы разрешите?..

Щеки женщины внезапно покрылись румянцем, и она нерешительно ответила:

– Да, свободны…

Под любопытно-насмешливыми взглядами других пассажиров Степан, Таня и Александр Ильич заняли места.

– Будем знакомиться, – просто сказал Степан и представил соседям себя, жену и Потапова.

– Инженер Карло Таволато из Кейптауна… Моя жена – Мэри Таволато… – услышал он в ответ.

Завязался легкий разговор, связанный с предстоящим дальним путешествием. Скоро нетрудно было установить, что супруги Таволато – очень милая, приятная пара. К. концу обеда они вполне расположили к себе наших путешественников.

После кофе, когда пассажиры уже собирались встать из-за стола, Петров подошел к капитану Смиту и негромко сказал!

– Капитан, как ваш коллега по профессии – я советский моряк – считаю долгом обратить ваше внимание на то, что большая часть шлюпок не подготовлена на случай встречи с подводными лодками, а ведь такая неприятность возможна…

Смит недовольно поморщился.

– Не следует нервничать и преувеличивать опасность, – насмешливо возразил он. – Подводной лодке не угнаться за «Дианой». Да и вообще встреча с подводной лодкой возможна лишь сегодня, завтра… Дальше мы выходим из зоны опасности…

– Допустим, – ответил Петров. – Но ведь сегодня и завтра мы находимся в зоне опасности! Время военное… Надо быть начеку!

– Чего вы хотите? – уже с раздражением воскликнул Смит. – Шлюпки подготовлены!

– Только три, – возразил Степан.

– Не три, а гораздо больше! Вы не в курсе дела, сэр.

– Только три, – упрямо повторил Степан. – Я видел все шлюпки.

Капитан вскипел:

– Ничего страшного! На трех шлюпках хватит места для всех белых. К какой шлюпке вы приписаны?

– К третьей.

– Так чего же вы волнуетесь? Сеете панику!

– Я не о себе волнуюсь, – тихо произнес Петров, вдруг ощутив прилив столь хорошо знакомой ему ярости. Он все-таки сдержал себя и спокойно продолжал: – Я полагаю, что черные и цветные имеют такое же право на спасение, как и белые. Кроме того, неужели вы думаете, что в минуту катастрофы деление на белых и черных останется в силе? Да ведь простой инстинкт самосохранения сразу опрокинет все барьеры!

Пассажиры, оказавшиеся поблизости, стали внимательнее прислушиваться к разговору. Вначале они молчали, но теперь, после слов Степана, послышался тревожный шепот. Люди начали понимать опасность положения.

Капитан не хотел сдаваться.

– Но у нас есть оружие, – воскликнул он, – и мы сумеем заставить черных подчиниться!

Петров улыбнулся:

– Что же, в момент нападения врага вы начнете на судне гражданскую войну?

Ропот среди пассажиров усилился, а Драйден недовольно заметил:

– Господин капитан, почему бы в самом деле не подготовить на случай нападения все шлюпки?

– В этом нет никакой необходимости! – резко заявил Смит. Он был явно взбешен тем, что пассажиры, особенно этот «большевистский моряк», осмеливаются учить его.

– Как вам угодно, господин капитан, – громко заключил Петров. – Я исполнил свой долг: я вовремя предупредил. Если что-либо случится, ответственность ляжет на вас.

И, резко повернувшись, он вышел из кают-компании.

Всю остальную часть дня советские путешественники провели с Карло и Мэри Таволато. Между ними сразу возникла взаимная симпатия. Так бывает, когда встречаются люди, души которых настроены на один камертон.

Все пятеро вместе пили чай и обедали, гуляли по палубе или сидели в салоне парохода. Особенно сблизились Таня и Мэри. К вечеру Таня уже знала всю историю семьи Таволато, над судьбой которой тяготело проклятие «расовой проблемы», этой кровоточащей раны Южной Африки.

Мэри была дочерью владельца машиностроительного завода в Средней Англии. Ее отец, почтенный консерватор Альберт Мортон, в предвоенные годы все чаще брюзжал на внешнюю политику консервативных правительств Англии. Он считал, что премьер-министры Болдуин, а затем Невиль Чемберлен проявляют излишнюю уступчивость перед наглыми притязаниями Гитлера и Муссолини и что это обернется в конце концов против Англии. Мортон примкнул к группе Черчилля и Идена, которые тогда стояли за тройственный союз Англии, Франции и СССР в целях защиты британских интересов от фашистских агрессоров. Нельзя сказать, чтобы Мортону нравилось иметь дело с «большевиками». Нет, он не любил их и втайне огорчался всяким сообщением об их успехах. Но, понимая, что в сложившейся обстановке без помощи СССР не обойтись, он готов был мириться с этой неизбежностью, как с горьким, но необходимым лекарством. «Мы их сначала используем, а потом выбросим, – говорил он себе. – Разве в английской политике не бывало такого?»

Мортон очень любил свою единственную дочь и стремился дать ей самое современное воспитание. Когда Мэри решила пойти в университет, у родителей возникли разногласия. Мать Мэри – женщина, воспитанная в старых понятиях, – была против «каприза» дочери. Она считала, что девушка может сделать хорошую партию и без университета, что студенческая среда окажет «плохое влияние на взгляды и манеры» Мэри. Но отец, находившийся в разгаре своего увлечения «тройственным союзом», поддержал Мэри, и вскоре она оказалась в стенах Бирмингамского университета.

Здесь девушка столкнулась с новым для нее миром. Выросшая в строгой семье, где мать, полная всяческих предрассудков и традиций, контролировала каждый ее шаг, Мэри теперь наслаждалась свободой. Дома Мэри выпускали на улицу не иначе, как в обществе какого-нибудь сопровождающего. Здесь она одна разъезжала по городу, посещала товарищей, бывала на митингах, участвовала в студенческих празднествах и вечеринках. Все это было так ново и интересно.