ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ДАЛЛАС

Одиннадцать месяцев назад

Вы не знаете, что у вас есть, пока это не исчезнет.

Это дерьмовое клише.

Но, черт возьми, если реальность этих одиннадцати слов не бьет по лицу.

Я знал, что у меня есть.

Я дорожил тем, что у меня было.

Но я, черт возьми, не планировал, что это отнимут у меня в тридцать один год.

Писк аппаратов рядом с Люси – единственный шум в палате. У меня с ними отношения любви и ненависти. Они – ее рука помощи, ее сила, но они здесь ненадолго.

И она тоже.

Непрекращающийся прилив паники проносится по моим венам, как наркотик, когда я сжимаю свою руку вокруг ее руки. Смотреть, как умирает тот, кого ты любишь, все равно что мучительно сдирать плоть с костей, дюйм за дюймом, обнажая самые уязвимые части себя.

Я вытираю слезы тыльной стороной руки, злясь на них за то, что они затуманивают мое ограниченное видение ее. Я не плакал так с тех пор, как был в памперсах.

Я мальчик Барнс. Мы известны своей стойкостью, своей силой в самые отчаянные времена. Эмоции не проступают сквозь нашу кожу. Мы прячем их под ней и позволяем им съесть нас заживо.

По крайней мере, я так думал, пока мне не пришлось открыть для себя правду. Она умрет, и я ничего не могу сделать. Ни с кем я не могу бороться. Никакие деньги, которые я могу заплатить, не остановят это.

Это дерьмо что-то делает с человеком.

Я поднимаю голову и с болью смотрю на кафельный потолок, желая, чтобы он обрушился на меня. Ее губы синеют, когда я снова перевожу на нее взгляд.

Метастатический рак груди.

Он распространился быстро, слишком быстро, и был обнаружен слишком поздно. Мы ничего не могли сделать. Химиотерапия не помогала. Молитвы не помогали. Ее печень отказывает. Ее тело отключается.

Я следовал ее желаниям. Она хотела сделать это именно здесь – не в нашем доме, где спит наша дочь. Здесь, только мы вдвоем, вот что я ей даю.

— Возьми меня, — умоляю я доброго человека сверху. — Возьми меня, черт возьми! — Моя грудь болит, легкие мешают воздуху, и я бью себя кулаком в грудь. — Пусть она, блять, останется! Возьми мой последний вздох и отдай его ей!

Горло саднит и болит, как будто я выкрикиваю свои мольбы, но они выходят лишь шепотом.

Я крепче прижимаюсь к ней, желая стать ее спасательным кругом, когда она начинает отпускать меня. Я подавляю желание умолять ее держаться, умолять ее не покидать меня, но мысль о том, что ей будет еще больнее, убивает меня так же сильно, как и ее потеря. Я должен отпустить ее с миром, даже если эгоистично не хочу этого.

Я не знаю, как жить без нее.

Я всхлипываю, когда лучистые глаза, в которые я влюбился, тускнеют.

Нет!

Возьми мой свет! Заберите у меня все!

Пусть она продолжает сиять!

Я сползаю в кресло, как гребаный трус, когда аппарат начинает выключаться.

И, с последним вздохом, она забирает меня с собой.