Глава 2

Двадцать пять лет спустя

Сиенна

Он пристально смотрел на меня.

Весь последний час.

Я заметила, что он смотрит на меня ровно пятьдесят девять минут, пятьдесят пять секунд назад. Потому что невозможно не заметить, когда такой мужчина пялится на тебя. А потом отслеживать минуты и гребаные секунды.

Как и я, он сидел один. Перед ним стоял бокал красного вина и тарелка с едой. К которой он не прикасался.

Я также сидела перед целой тарелкой еды, к которой не притронулась. Наполовину полный «Олд фешен» я заказала, потому что без алкоголя невозможно пережить целый час, когда горячий парень пялится на тебя. И заказала бы еще стаканчика четыре, но мужчина следил за каждым моим движением, а мне не хотелось, чтобы он думал, будто я здесь для того, чтобы напиться в одиночку в полдень вторника.

Я пришла со своим набором для выживания в одиночестве: телефоном, книгой и парой контрактов, которые мне нужно было просмотреть. Все это, как и моя еда, были нетронуты. Даже немного неловко, потому что безумно увлеклась этой книгой, а контракты действительно нужно прочесть в срочном порядке, и еще я умирала с голоду. Хоть я и носила дорогую обувь, одежду и получала очень приличную зарплату, жила в хорошей квартире в Нью-Йорке, но все равно была не совсем в том положении, чтобы оставить на столе нетронутую тарелку пасты за тридцать долларов. Кроме того, это была лучшая паста в городе, так что это своего рода гастрономическое преступление.

Но когда мужчина с таким взглядом пялился на тебя, ничего нельзя поделать, кроме как подчиниться ему.

Подчиниться.

Я так хотела сделать это.

Его глаза были голубыми, почти бирюзовыми. Казалось, они светились с другого конца комнаты. Прожигали меня насквозь. Никаких колебаний, никаких игр. Он давал понять, что хочет меня. Давал понять, что будет доминировать надо мной. Контролировать меня.

Хотя казалось невозможным сделать подобный вывод из того, что мужчина пялился на тебя в течение часа, но настоящая женщина всегда знает.

Он был старше меня. Очень сильно. По крайней мере, лет на десять. В его черных волосах было изрядное количество белых прядок. Они были уложены просто, гладко, подчеркивали его острую челюсть, покрытую тенью щетины. Черты его лица были угловатыми, мужественными, словно высеченными из мрамора. Густые темные брови еще сильнее подчеркивали его глаза.

На нем был костюм, черный, наверняка дорогой. В расстегнутом воротнике, насколько я видела, виднелись загорелые жилы мускулистой шеи. У него были широкие плечи, и я знала, что они тоже были мускулистыми. Несмотря на то, что он сидел, я догадывалась, что мужчина высокий. Все в нем было большим, внушительным, сильным, опасным. И чертовски опьяняющим.

Я крепко сжимала бедра в течение целого часа, кожа была влажной от возбуждения. Это безумие. У меня такая реакция на то, что незнакомец, черт побери, просто пялился на меня.

Я видела, что он оплачивал свой счет, и, затаив дыхание, задавалась вопросом, как сидеть дальше, если тот уйдет отсюда. Я не знала его, но меня внезапно охватила мысль о том, как жить, не услышав его голоса, не ощутив прикосновение его кожи.

Сердце стучало в ушах, пока я наблюдала за его движениями. Все так плавно. Человек, уверенный в себе. Полностью контролирующий каждое свое движение, контролирующий все и всех вокруг себя. Не только я отмечала каждое его движение, другие тоже наблюдали за ним — не только женщины, но и каждая душа в ресторане. Официанты обходили его стороной, и это говорило о том, что они его боялись. Пара мужчин, одетых в строгие костюмы, подходили к нему в течение часа, но он, едва взглянув на них, отпускал их, и они убегали.

Казалось, все в ресторане затаили дыхание, когда он встал, застегнул куртку и пошел.

Ко мне.

Я ничего не сделала, когда он приблизился. Я даже не могла контролировать выражение своего лица. Мои губы были слегка приоткрыты, дыхание — поверхностным и учащенным. Мужчина, который знает, как читать женщину, увидел бы, насколько я заинтересована. Как чертовски отчаянно нуждалась в нем. И он был одним из этих мужчин. Понимающее подергивание его губ и блеск в глазах сказали мне, что он точно знал, насколько влажными были мои трусики.

Затем мужчина встал перед моим столом, возвышаясь надо мной и поглощая своей тенью.

От него пахло сандаловым деревом и кожей.

Мне было страшно смотреть на него, но глаза двигались по собственной воле, как будто они были магнитами, просто подчиняющимися законам физики.

Огонь внутри меня взорвался в ту секунду, когда мои глаза встретились с его.

Этот мужчина, этот незнакомец ничего не сказал. Просто смотрел. Гораздо дольше, чем было уместно. Ну и замечательно, ведь я хотела, чтобы тот делал со мной очень неподобающие вещи. Возможно, для других, нормальных людей перспектива заняться сексом с совершенно незнакомым человеком была ужасающей и испорченной. Но я не была нормальной.

Поэтому, когда он протянул свою большую мужскую ладонь с длинными пальцами, не говоря ни слова, я взяла ее.

***

Мы не разговаривали, пока выходили из ресторана, держась за руки. В его присутствии мое тело дрожало от желания и предвкушения.

Я решила, что он, должно быть, оплатил мой счет, потому что никто не побежал за нами, когда мы целенаправленно направились к двери. С другой стороны, потребовался бы мега грозный официант, чтобы противостоять ему. Этому высокому, красивому, сильному мужчине, который владел всеми в комнате. Мужчине, который мог подойти к столику женщины, без слов протянуть руку и уйти с ней.

Может быть, не каждая женщина взяла бы эту руку. Может быть, я была единственной на планете, настолько облажавшейся, чтобы сделать это.

Но в тот момент мне было все равно.

Какая-то потребность внутри, голод, который я игнорировала, овладел мной, и у меня не было сил отрицать этого. Как и отказать ему.

Как и большинство женщин моего возраста, я была одержима криминальными документальными фильмами и была очарована серийными убийцами. Я была умной женщиной, которая принимала все меры предосторожности, зная, что в этой стране каждые девяносто восемь секунд на женщину нападали. И понимала, что должна активно избегать ситуаций, которые могли бы привести к изнасилованию или убийству. Если бы не избегала и со мной что-то случилось, появились бы вопросы, комментарии о том, во что я была одета, почему бежала в наушниках, почему не взяла такси домой, вместо того чтобы идти пешком два квартала.

Мир пошел на все эти дерьмовые уступки, потому что было легче заставить женщин жить так, чтобы их не насиловали, вместо того чтобы учить мужчин не насиловать и не убивать женщин.

Всю свою сознательную жизнь я делала это, а теперь? Я добровольно села в машину с явно опасным незнакомцем, не сказав никому ни слова?

Без борьбы?

Когда мы вышли за дверь, которую открыл для нас швейцар, мужчина слегка кивнул головой и положил руку мне на поясницу, чтобы вывести меня.

Прикосновение было легким, как перышко. Едва ли заметное. Но мне пришлось подавить громкий вздох. Это простое, интимное прикосновение наэлектризовало все мое тело. Почему так произошло, не имело никакого смысла, ведь его рука исчезла за считанные секунды. С другой стороны, не имело никакого смысла, что я следовала за ним к машине, стоявшей на холостом ходу у обочины. И из упомянутой машины вылез мужчина, одетый во все черное, и открыл ему дверь.

Все это не имело никакого гребаного смысла.

Он — я так и не узнала его имени — сел первым. Джентльменский поступок, ведь мне не придется ерзать по сиденью. Мужчина не оглянулся, чтобы посмотреть, не сомневаюсь ли я в своем решении, не медлю ли я, ожидая знакомства, объяснения. Он исчез в темном салоне, выпустив прохладный воздух наружу, присоединившийся к удушающему одеялу жары, которое опустилось на Манхэттен в августе.

В этом жесте было небрежное высокомерие, ведь когда он садился в машину, не сказал ни слова и не оглянулся. Я должна была прийти в бешенство. Надо было развернуться на каблуках и оставить всю эту ситуацию позади, списав ее на близкий промах.

И все же не было даже миллисекундного колебания. Ни на мгновение. Я ни разу не запнулась, когда сошла с тротуара и села в машину.

В ту секунду, когда моя задница устроилась на кожаном сиденье, водитель, которому я не смотрела в глаза из-за стыда или страха, захлопнул дверь.

Я не могла избавиться от ощущения, что закрывшаяся дверь была каким-то предзнаменованием. Концом чего-то. И началом. Но эта мысль длилась недолго. Ни разу я не осознала реальность своего положения.

Я сидела в машине с очень взрослым мужчиной, у которого было много денег, которого персонал ресторана активно боялся, и никто не знал, где я нахожусь. Никто не знал, куда иду и с кем. Это решение я, возможно, приняла десять лет назад, когда мои мысли были не о выживании, а лишь о том, чтобы накормить зверя внутри себя.

Теперь я была другим человеком.

По крайней мере, так думала.

Мы не разговаривали в машине. Ни слова. Я не спрашивала его имени, и он не спрашивал моего. Я не обмолвилась о том, что никогда этого не делала, что просто стала жертвой его сверхмужественного заклинания. Много, очень много вещей, которые можно было сказать. Следовало сказать.

Если уж говорить на чистоту, то мне вообще не следовало садиться в эту гребаную машину.

Но я все-таки села.

От него пахло кожей и дорогим одеколоном. Мужчина был при деньгах. Я поняла это по его костюму, по его походке, по бутылке вина за пятьсот долларов, которую он выпил, сидя за столом. Машина за сто тысяч долларов, которая ждала у обочины вместе с водителем, меня тоже не удивила.

Тяжесть его присутствия в замкнутом пространстве — вот что меня удивило. Я боялась его. Этот страх был подобен плащу, он накрывал, давил на меня, превращал мои конечности в свинец.