Один

Эми

"Нужно было надеть ботинки", - подумала она, выходя из библиотеки Снелла и окидывая взглядом свежий слой мокрого снега и слякоти, покрывающих кампус. Когда она уходила в школу тем утром, было сорок девять градусов тепла (около 10 С) , это был один из тех весенних деньков, которые заставляют думать, что зима наконец-то закончилась, и она пришла в кампус в синих джинсах, толстовке с капюшоном и новеньких розовых туфлях на плоской подошве из маслянистой кожи. Но пока она весь день провела внутри, работая на своем ноутбуке, снаружи с ревом вернулась зима. Уже стемнело, и при таком ледяном ветре, что носится по двору, тротуар скоро станет скользким, как каток.

Вздохнув, она застегнула толстовку и взвалила на плечи рюкзак, набитый книгами и ноутбуком. Что ж... никак не обойти. Она осторожно спустилась по лестнице библиотеки и погрузилась по щиколотку в слякоть. Ноги ее тотчас же промокли и замерзли, и она двинулась вперед по дорожке между Гайдн-холлом и аудиторией Блэкмана. Новые туфли были безнадежно испорчены. Какая же она глупая. Вот что значит не проверить с утра прогноз погоды, забыть, что март в Бостоне может разбить сердце девушки.

Она дошла до Эли Холла и внезапно остановилась. Оглянулась. Позади себя она что-то услышала, шаги? Мгновение она смотрела на переулок пролегающий между двумя зданиями, но все, что она увидела, была пустынная дорожка, поблескивающая в свете фонарей. Темнота и плохая погода обезлюдили кампус, и больше она не слышала шагов, только мягкий шорох падающего снега и отдаленный шум машин, несущихся по Хантингтон-авеню.

Она плотнее завернулась в свою толстовку и продолжила путь.

Четырехугольник кампуса был скользким и блестел коркой льда, и ее прискорбно-неподходящие туфли с хрустом проваливались сквозь иней в лужи, забрызгивая джинсы ледяной водой. Она больше не чувствовала пальцев на ногах.

А во всём виноват профессор Харторн, это из-за него она провела весь день в библиотеке, и не была теперь дома, в тепле, ужиная с родителями. Но вот она здесь, с онемевшими от надвигающегося обморожения пальцами ног, и все потому, что ее курсовая, тридцатидвухстраничная, работа, над которой она трудилась несколько месяцев, — недостаточно полная, сказал он.

Работа не отвечает нашим требованиям, говорил он, потому что вы не обратились к ключевому событию в жизни Артемизии Джентилески, к травме, изменившей ее жизнь, пропитавшей ее картины столь грубой внутренней энергией: к изнасилованию.

Как будто женщины были бесформенными кусками глины, нуждающимися в избиении и издевательствах, чтобы вылепить из них нечто большее. Как будто бы Артемизии, чтобы стать художницей, только старого доброго сексуального изнасилования и недоставало.

Шлепая по слякоти двора, она все больше и больше злилась на комментарии Харторна. Да что этот иссохший старикашка мог знать о женщинах, о надоедливых и раздражающих приставаниях, которые им приходится терпеть? На каком основании мужчины считают, что они все знают лучше?

Она дошла до пешеходного перехода и остановилась на светофоре, который только что загорелся красным. Разумеется, красным; сегодня все шло наперекосяк. Мимо проносились машины, разбрызгивая лужи. Хлопья мокрого снега шлепались на ее рюкзак, и она подумала о своем ноутбуке, не промокнет ли он, и не потеряет ли она всю работу, которую проделала сегодня днем. Да, это было бы идеальным завершением дня. Она сама это заслужила, за то, что не проверила прогноз. За то, что не взяла с собой зонт. За то, что надела эти дурацкие туфли.

Свет по-прежнему был красным. Светофор сломался? Может, не обращать на красный свет внимания и просто перебежать улицу?

Она была так сосредоточена на светофоре, что не заметила мужчину, остановившегося позади нее. Затем её что-то насторожило. Возможно, шорох его нейлоновой куртки или запах алкоголя, исходивший от его дыхания. Внезапно она поняла, что рядом кто-то есть, и повернулась, чтобы посмотреть на него.

Он весь закутался от холода. Шарф был намотан до подбородка, а шерстяная шапка надвинута на брови, и все, что она могла увидеть на его лице, это его глаза. Он не боялся встретиться с ней глазами, напротив, он смотрел прямо на нее таким пронзительным взглядом, что она смутилась, этот взгляд словно высасывал все ее самые потаенные секреты. Он не двинулся к ней, но его взгляда было достаточно, чтобы ей стало не по себе.

Она посмотрела на Хантингтон-авеню, на магазины через дорогу. Закусочная тако была открыта, окна ее ярко освещены, и внутри находилось с полдюжины посетителей. Безопасное место, с людьми, к которым можно обратиться, если ей понадобится помощь. Она могла бы нырнуть туда, чтобы согреться, и, возможно, вызвать Uber, чтобы он отвез ее домой.

Наконец загорелся зеленый свет.

Она поспешно сошла с обочины, и подошва ее кожаных туфель мгновенно заскользила по обледеневшей дороге. Размахивая руками, она пыталась удержаться на ногах, но тяжелый рюкзак выбил ее из равновесия, и она упала, шлепнувшись задом в слякоть. Промокшая и потрясенная, она, пошатываясь, поднялась на ноги.

Она так и не заметила несущийся на нее свет фар.

*********************************************