Когда Ли Джеффриз представлял, как больно было бы ему поднести факел к Мэпл-Шедоуз, то становилось понятным их отчаяние и упорство. Да, южане оказались по-своему правы. Вне сомне­ния, и Бреннен-Мэнор сейчас полностью разорен. Для Ли невыносимой была мысль, что Одри му­чается и страдает. Самое правильное для него, не давать себе возможности думать о ней. Но и это оказалось ему не под силу. Особенно сейчас, во время наступления на Саванну с генералом Шерманом. В каждом здании, которое Ли приказывал поджечь, в каждом складе с минимальным запа­сом продуктов, в каждой ферме, в каждом изможденном лице женщины или глазах голодного ре­бенка, ему чудился укор Одри.

Только сегодня утром они видели, как группа отступающих конфедератов по веревке поднима­ется на отвесную скалу. Кучка храбрецов, кото­рая оставалась для того, чтобы поджечь все воз­можное, а потом отступить, унося с собой то, что можно вместить в рюкзаки. Мужчины уничтожа­ли свои предприятия, женщины поджигали свои дома. У Ли была единственная возможность изба­виться от кошмарных воспоминаний, он должен убедить себя, что мятежники сами во всем вино­ваты. Им надо было согласиться покончить с рабством, остаться в составе Союза, попытаться найти мирные решения проблем в Конгрессе, но их проклятая южная самоуверенность привела к жуткому кровопролитию. Гордость Одри разру­шила их любовь, однако Ли должен был признать, что его собственная гордость сослужила их отно­шениям не добрую службу. Неужели, в конце концов, так важно быть правым? Какой смысл заставлять южные штаты вернуться назад в Союз, если теперь конфедераты будут, само собой разу­меется, ненавидеть их многие годы спустя? Совер­шенно без сомнения, что в течение многих поко­лений Юг не забудет своих потерь, как и Одри. Она тоже не сможет забыть своих страданий. И именно поэтому, независимо от глубины собст­венных чувств и желаний, он не может вернуться к Одри, даже если никогда не сможет узнать, где она и как живет.

Он направил лошадь вниз по холму, надо было попасть в восточную часть города, где полк разбил лагерь, чтобы отдохнуть, а затем снова отправить­ся вперед. Некоторые называли наступление бри­гады Шермана «маршем к морю». Бригада нано­сила удары по плану Федерального правительства в самое сердце Юга, завершая решительное на­ступление, чтобы одержать верх над южными штатами, поставить их на колени и завершить ужасную войну. За три долгих года, с тех пор как он вступил в Союзную армию, Ли насмотрелся крови и ужасов, он перестал болезненно реагиро­вать на них. Ему уже не становилось дурно, когда слышал истошные крики раненого, которому от­пиливали конечности без анестезии. Ли бесстра­стно приказывал закапывать кучи рук и ног, словно это был просто мусор. Привык к запаху крови, гниющей плоти и пороха, спокойно наблю­дал, как умирают люди, то ли от инфекции, то ли от обезвоживания организма из-за изнуряющих поносов, потому что не хватало чистой воды и доброкачественной пищи. Это были обычные, по­вседневные явления, неизбежная часть войны, и человек должен был научиться ни на что не обращать внимания, иначе можно было сойти с ума.

Кроме того, ему нужно было привыкнуть к одиночеству. Война занимала все время, не остав­ляя ни минуты для того, чтобы подумать о том, как он будет жить, когда все закончится, сможет ли быть счастливым. В прошлом году Ли получил известие, что его брат Дэвид убит. Чер­ная весть оказалась для него сильным ударом. Слишком больно осознавать, что большей части семьи уже нет в живых. Ли не имел представле­ния, как идут дела в его адвокатской фирме, но дела компании его сейчас совершенно не волно­вали. Когда закончится война, он не сможет по­ехать домой, чтобы повидаться с матерью и отцом. Слава Богу, что мама не дожила до ужасов войны.

Внизу, на дороге из Атланты, несколько феде­ралов сопровождали группу пленных мятежни­ков, остатки той горстки храбрецов, которые про­должали защищать город из чистого упрямства, хотя было совершенно ясно, что они проиграли. Пленные еле тащились по дороге, исхудавшие и голодные, некоторые были ранены, форма старая, изношенная.

– Пошевеливайтесь! – подгоняли их конвои­ры. Один из федералов подтолкнул пленного ство­лом ружья.

Пленные будут содержаться во временных ла­герях, пока Шерман не возьмет Саванну, а затем их отведут за пристань реки Саванны, погрузят на союзные корабли и морем доставят в федераль­ные порты, где мятежники будут содержаться в тюрьмах до окончания войны. Несмотря на их страдания, Ли считал, что, возможно, они сами добились такой участи, он много слышал о стра­даниях пленных северян в конфедератских лаге­рях. Один пленный южанин рассказывал об ужа­сах, творящихся в лагере для военнопленных в Южной Джорджии в Андерсонвиле. Заключен­ных кормили только бобами с солью, почти по сотне человек умирали каждый день, их хоронили в общих могилах. Ему хотелось, чтобы наступле­ние проходило через Андерсонвиль, можно было бы освободить и спасти бедолаг, но армия Шермана направлялась отсюда на восток, а не на юг. К тому же известно, что условия в других южных лагерях не лучше, а иногда и хуже. Пленные голодали, превращались в ходячие скелеты, пили грязную воду и умирали в тяжких мучениях от болезней и желудочных отравлений.

Ли вдруг увидел, что пленные мятежники не­ожиданно набросились на конвоира, принуждав­шего их двигаться быстрее.

– Мы не собираемся идти в вашу вонючую тюрьму, – закричал один из них.

Удивительно, что истощенные и безоружные пленные умудрились напасть на сильных конво­иров и затеять с ними драку. Двух мятежников пристрелили сразу же, но остальным удалось одержать верх над четырьмя охранниками, неко­торые умудрились вырвать у них оружие. Конфе­дераты успели убить двух конвойных, прежде чем окружающие обратили внимание и поспешили на помощь.

Все происошло за какие-то секунды. У кон­федератов не было никаких шансов на успех, но Ли понял, что они решили умереть сражаясь, вместо того, чтобы медленно догнивать от бо­лезней и голода в тюрьме. Двое пленных бросились бежать вверх по склону холма, прямо ему навстречу, один сжимал в руке добытую винтовку. Ли прицелился, опасаясь, что плен­ный начнет стрелять, хотя очень истощен и испуган. Но война еще не закончилась, мя­тежник остановился и прицелился. Ли выстре­лил первым.

Человек споткнулся, сделал шаг назад и упал навзничь, не издав ни единого звука. Кровь сочи­лась из раны на голове. Тем временем, второй пленный бросился на Ли, и тому снова пришлось прицелиться.

– Стой, – приказал он, но молодой человек рванулся вперед и схватился за дуло винтовки, не глядя на противника. Непричесанные длинные волосы растрепались, свесились на глаза. Ли не хотел стрелять в безоружного человека, его пора­зили молодость мятежника, и отчаяние, с кото­рым он вцепился в оружие. Правая рука Ли оказалась на спусковом крючке, раздался вы­стрел.

Молодой человек покачнулся, откинул голову назад и взглянул в лицо всаднику. Глаза расши­рились от удивления.

– Ли! – пробормотал он. – Я не з-знал, – молодой человек застонал и упал на спину.

Ли похолодел от ужаса, он не мог спешиться, а только молча смотрел на истекающего кровью молодого человека. Яркое пятно крови расплыва­лось на левой стороне груди юноши, но он был еще жив, пальцы судорожно скребли землю. Из всех кошмаров, виденных Ли на этой войне, ни один не мог сравниться с тем ужасом, который охватил его в этот момент, когда он услышал из уст мятежника собственное имя.

К тому же молодой человек еще и заикался. Этого не могло быть! Ли вскинул винтовку на плечо, с трудом сполз с лошади, напряженно передвигая ноги, шагнул к телу, распростертому в пыли. И увидел, что грудь юноши еще судорож­но приподнимается. Он опустился перед раненым на колени, снял с него фуражку, убрал со лба волосы. Лицо парня обросло реденькой темной бородкой. Теперь Ли ясно видел, кто лежит перед ним.

– Джой! – простонал Ли. – О Боже! – он схватил раненого за руку и крепко сжал паль­цы. – Я помогу тебе, сейчас позову на помощь.