– Сними лифчик и ложись на живот. Я про­мою рану на спине и положу немного мази, а потом ты наденешь эту рубашку. Ты должна остаться здесь и хорошенько отдохнуть. Мне пора уходить. Постараюсь раздобыть для тебя какое-нибудь платье.

Одри не возражала, поморщившись от боли, она сняла лифчик, затем легла на живот. Ли склонился над ней, бережными прикосновениями промыл рану. На краткое мгновение она вспомни­ла тот ужас, который испытала с Ричардом, когда муж заставил ее лежать лицом вниз. Ли Джеффриз никогда не делал ей так больно.

Ли осторожно смазал мазью рану, от воспоми­наний сжалось сердце, когда он смотрел на кра­сивую обнаженную спину этой женщины, неж­ную белую кожу. Какая красивая у нее спина, какая нежная кожа. Ли жадно взглянул на ок­руглые ягодицы, соблазнительно выделяющиеся под кружевными панталонами. – И тяжело вздох­нул от неисполнимости охватившего его жела­ния. Отставил мазь, выплеснул грязную воду за дверь, снова налил в таз чистой воды, чтобы умыться.

– Мне нужно будет еще найти для себя ло­шадь. А ты надень рубашку, хорошенько запри за мной дверь, ведущую в большую комнату. Заднюю дверь тоже запри. Пусть занавески оста­нутся задернутыми, лампу погаси. Укройся одея­лом и отдыхай, пока я не вернусь. Никто тебя здесь не побеспокоит, – он повернулся, почистил форму, надел фуражку, вынул из-за пояса револь­вер, проверил, заряжен ли он.

Одри села и натянула на себя рубашку, пока он отвернулся. Когда он, наконец, смог взглянуть на нее, она ощутила в крови жар, так нежно он смотрел.

– Будь осторожен, Ли.

– Конечно, – согласился он. – Я постараюсь не попадаться на глаза проклятым мятежникам. Взгляды встретились, Одри печально улыбнулась. Ли тоже горько улыбнулся в ответ.

– Хоть бы скорее все закончилось… – пробор­мотал он, вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Одри поднялась, заперла дверь на засов, подо­шла к окну, слегка отодвинула занавеску и вы­глянула в щелочку. Ли вскочил на лошадь и быстро умчался в темноту. Небо над городом по-прежнему освещалось вспышками разрывов и пожаров.

Глава 25

Одри спала очень тревожно, все время вздраги­вала и поминутно просыпалась от страшных кош­маров. Во сне ей все время казалось, что опять мужчины разрывают на ней одежду, слышался грубый глумливый смех. Она видела тела убитых, изрешеченных пулями людей. Постоянно слыша­лась стрельба. Одни ужасные видения сменялись другими. Тетя Джанин кричит на нее, потом стреляет из револьвера, направленного ей в лицо. Рана на спине болела и не давала возможности крепко заснуть. Каждый раз, когда Одри просы­палась, ей требовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями и сообразить, где она нахо­дится.

Ли! А что, если он не вернется? Куда она пойдет? Как доберется до Бреннен-Мэнор? У нее нет даже приличного платья, а тетя Джанин, конечно, не пустит в дом, чтобы забрать вещи.

Как ужасно все сложилось. Одри не знала, сколько времени пролежала, пытаясь заснуть, пока, наконец, решилась: встала и подошла к окну. Выглянув, увидела отблески пожаров вда­ли. Выстрелов почти не было слышно. Обстрел города, кажется, тоже прекратился. Она решила, что до наступления дня ей придется оставаться здесь, как и приказал Ли.

Она отошла от окна, легла на постель, глубоко вдыхая запах Ли Джеффриза, ведь он спал на этих простынях и подушке. Как странно, что она чув­ствовала себя защищенной в постели янки, нахо­дясь в самом центре враждебного лагеря и, все равно, не боялась находиться здесь.

Она снова задремала, потеряв счет времени. Наконец кто-то тихонько постучал в заднюю дверь.

– Одри? Это я, – послышался голос Ли.

Одри протерла глаза, запахнула на груди ру­башку, пробралась к двери.

– Ли?

– Впусти меня. Худшее уже позади.

Одри открыла дверь, впустила Ли.

– Зажги лампу, – попросил он.

Она повиновалась. Ли запер дверь на крючок. Одри взглянула на него, правый рукав оказался окровавленным.

– Ты ранен? – забеспокоилась Одри.

– Ничего страшного. Я сказал генералу, что сам позабочусь о себе.* Ему неизвестно, что ты здесь, я не хочу, чтобы он знал об этом.

Ли бросил узел с одеждой на небольшой стол рядом с лампой.

– Я украл платье в магазине, как обычный вор. Не уверен, подойдет ли тебе размер. При­шлось брать наугад. Тебе нужно что-то надеть, иначе будет не в чем выйти отсюда.

Одри взяла узел и подумала, что война смогла превратить в вора такого человека, как Ли – уважаемого, состоятельного адвоката. Война способствует появлению еще более ярких контрастов и противоречий, отвратительных, ужасных пара­доксов.

Ли снял мундир и ботинки, принялся рассте­гивать рубашку.

– Это просто сумасшедший дом. Большинство солдат еще не привыкли к дисциплине. Они вы­дворили мятежников за город, но одновременно грабят все подряд, разрушают все, словно посхо­дили с ума. Практически, они даже не знают, что такое воинская дисциплина, их очень трудно удержать в повиновении. Это не регулярная ар­мия, а гражданские волонтеры, которым захоте­лось проучить мятежников, а то и просто повое­вать. Они и понятия не имеют о том, что такое приказ, – он быстро взглянул на нее. – Я все-таки намерен найти этих ублюдков, которые на­пали на тебя, и потребовать, чтобы их высекли. Как ты себя чувствуешь?

Одри снова села на постель, внезапно осознав, что ей удалось хорошо отдохнуть, а ему нет. Она была без чулок и туфель, только в его рубашке и кружевных панталонах.

– Просто ужасно устала и… я не знаю… ошарашена, наверное. Все так ужасно и неправ­доподобно.

– Это война, Одри. Она всегда ужасна и не­правдоподобна. Однажды ты спросила меня, что такое война, на что она похожа. Теперь ты сама знаешь, что такое война и на что она похожа, – он стянул с себя окровавленную рубашку, и Одри невольно залюбовалась его сильными, мускули­стыми руками, широкой грудью, на которой тем­ные волосы суживались треугольником к поясу. Ли подошел к умывальнику, взял кувшин с во­дой, налил воды в таз, аккуратно промыл рану на руке, приложил чистую салфетку.

– Мятежник попытался проткнуть меня шты­ком. Он сначала выстрелил, но промахнулся. Од­нако умудрился кольнуть меня.

– Давай я помогу тебе.

– Не волнуйся, рана уже не кровоточит. – Ли умылся, вытерся полотенцем, взял флягу с виски, открыл ее, полил слегка на рану и сморщился. Затем отпил несколько глотков виски прямо из фляги, опустил ее, внимательно глядя на Одри.

– Я стал довольно много пить в последнее время… фактически, с тех пор, как попрощался с тобой в Мэпл-Шедоуз, – он отпил еще немного, ни на минуту не спуская с нее глаз. – Говорят, что виски смягчает боль. И действительно, немно­го смягчает, только физическую боль. Но выпивка совершенно не помогает, когда у мужчины болит сердце.

– Ли, пожалуйста, не надо… – Одри отвела взгляд.

– Почему не надо? Через пару дней ты вер­нешься в Бреннен-Мэнор, а я должен буду до конца исполнять свой долг. Потому что уже проч­но связан с этой войной, не в моих правилах становиться дезертиром, какие бы важные причи­ны меня к этому не побуждали. Ты не должна уезжать далеко от дома, потому что это единст­венный способ узнать, что случилось с Джоем, дождаться от него весточки. А потом ты, конечно же, захочешь встретить его, когда мальчик вер­нется домой, если Бог поможет. Кто знает, что здесь будет, когда война закончится? Раз мы с тобой встретились снова, то я хотел бы сказать, что люблю тебя, Одри. Я никогда не переставал любить тебя и, наверное, моя любовь останется со мной на всю жизнь.

Она опустила голову. Он казался ей слегка раздраженным и очень решительно настроенным. Его поведение напомнило ей ту ночь, когда Ли похоронил мать. Тогда он тоже был немного вы­пивши, рассуждал о реальности смерти и о том, как неожиданно она приходит, как нужно ценить каждую минуту, пользоваться ею и наслаждаться жизнью. Но почему он говорит об этом сейчас, когда они не могут быть вместе? Все изменилось. Да и они уже не такие, какими были в Мэпл-Ше­доуз. Конечно, очень плохо, что она сидит полу­одетая, наедине с мужчиной, с которым спала будучи замужем за другим человеком. Плохо, что она любит этого янки. Все у нее получается плохо и неправильно. Но что же тогда в жизни хорошо и правильно?