ГЛАВА 4. ЛЕПЕСТКИ РОЗ

— Это не я, — сказал Блейк.

Я поняла, что он был на работе, по звуку шипящего масла.

— Что ты имеешь в виду, это не ты? — спросила я, включив свой мобильный телефон на громкую связь, чтобы снять джинсы.

— Может быть, твой отец всё почистил?

Я нахмурилась, когда включила душ.

— Может быть, — сказала я, но, учитывая состояние, в котором был мой отец в то утро, я сомневалась, что это был он. — Заведение твоей бабушки открыто сегодня вечером?

— Да, и мы под завязку. Кто знал, что снежные бури могут быть так полезны для бизнеса?

— Люди собираются поужинать и посмотреть шоу.

Блейк рассмеялся.

— Новый судебно-медицинский эксперт уже покинул город?

— Нет.

На другом конце провода воцарилась тишина.

— Он всё ещё у тебя дома?

— Ага.

— Он останется на ночь?

— Ага, — я взяла пинцет из кружки, в которой хранила косметику, с цитатой, написанной цветами радуги, которая гласила: "Не считай дни. Сделай так, чтобы дни считались". Би подарила мне эту кружку на выпускной из-за календаря, который я держала приколотым к нашему холодильнику, на котором я отмечала дни до колледжа. Она знала, как мне не терпелось уехать из дома. Я выщипала случайные волоски вокруг бровей, затем бросила пинцет обратно в кружку.

— Он знал, что будет метель, — сказал Блейк. — Он должен был уехать раньше. Он сделал это нарочно.

— Слушай, мне нужно идти.

— Позвони мне позже?

Пар затуманил моё отражение в зеркале.

— Конечно, но не волнуйся.

— Я забочусь о тебе, Кэт. Я не могу не волноваться, — сказал он, когда я провела пальцем по конденсату.

Я нарисовала сердце. Я вытерла его.

— Со мной всё будет в порядке.

У Блейка были чувства ко мне. У него были чувства ко мне с того лета, когда мне исполнилось тринадцать, и мы поцеловались в его домике на дереве.

— Я позвоню тебе позже, — сказала я и повесила трубку.

Я положила телефон на край раковины и вошла в душ. Высохшая краска отслаивалась от моей кожи и стекала в канализацию вместе с тёплой водой. Я поскребла тело куском мыла с ароматом лаванды, которое Айлен готовила на своей кухне. Изготовление мыла было её хобби; по профессии она была натуропатом. Как и мама, она верила в силу природы, что привело к горячим разговорам за обеденным столом, когда я объявила о своём желании стать настоящим врачом. Айлен приняла мой комментарий близко к сердцу. Хотя она быстро простила меня, она также быстро указала на недостатки современной медицины.

Пока я вытиралась, на кухне разбилась тарелка. Когда я услышала, как отец ругается, я поспешила одеться, натянув свежую пару джинсов и красный свитер. Я бросилась вниз по лестнице как раз в тот момент, когда разбилось стекло. Отец сидел на корточках на полу, собирая осколки фарфора и стекла голыми руками.

— Позволь мне позаботиться об этом, папа, — сказала я, помогая ему подняться. Обе его ладони кровоточили.

— Она не вернётся, Кэт. Никогда не вернётся, — пробормотал он.

Его глаза были опухшими и налитыми кровью.

Я подвела его к раковине и облила руки прохладной водой, затем вытерла кровь и воду, побрызгала антисептиком на порезы и наложила повязки, которые, вероятно, не будут держаться.

— Я не помешаю? — спросил Круз с порога.

В руках он держал бутылку вина с облупившейся желтой этикеткой.

Папа шмыгнул носом.

— Нет, нет. Просто я неуклюжий, вот и всё.

— Я принёс вино, — сказал Круз.

— Это очень любезно с твоей стороны, — мягко сказал он.

— Штопор в правом верхнем ящике, — сказала я Крузу, когда проводила папу в гостиную и усадила его.

Я передала ему коробку с салфетками и взбила подушку у него за спиной, затем вернулась на кухню, чтобы прибраться, но Круз уже смёл беспорядок, что напомнило мне…

— Ты почистил машину?

— Я почистил, — сказал он, вкручивая штопор в пробку.

— Почему?

— Нужна ли мне причина, чтобы сделать что-то хорошее?

Я прикусила губу.

— Нет, — пробка выскочила наружу. — Спасибо.

— Не за что. А теперь, где у вас бокалы для вина?

— Здесь, — сказала я, открывая один из шкафов.

Я достала их и принесла в гостиную.

— Наливать ли тебе алкоголь? — спросил Круз, наливая стакан папе. — Разве ты не несовершеннолетняя?

— Мне девятнадцать.

Папа фыркнул от смеха.

— Удачи, Кэт не любит, когда ей говорят что делать, — он взял бокал со стола и сделал глоток. — Это очень хорошее вино. Что это? Пино?

— Это Бордо 1973 года выпуска.

Папа фыркнул, и немного вина потекло по его подбородку, который остро нуждался в бритье.

— Тысяча девятьсот семьдесят третий? Это, должно быть, дорого.

— Это так, но хорошую бутылку никогда не следует пить в одиночку.

— У тебя что, нет друзей? — спросила я, хватая второй бокал со стола.

Одна сторона его рта приподнялась.

— Катори, — прошипел папа. Он называл меня полным именем только тогда, когда злился. — Это нехорошо.

— Ну, есть? — снова спросила я.

— Я кажусь тебе очень несимпатичным человеком? — спросил он.

— Вроде того.

— Достаточно, — сказал папа.

— Что? Мне позволено высказывать своё мнение, — сказала я.

Круз рассмеялся. Я не ожидала, что он засмеётся.

— Ты понимаешь, почему мы остановились после одного ребёнка? — сказал папа.

Я закатила глаза и села рядом с ним.

— Раньше они говорили мне, что желают мне удачи в поиске мужа, — сказала я Крузу.

— Раньше? Мы... — папа резко остановился. — Я всё ещё так думаю.

Он сжал переносицу между указательным и большим пальцами.

— Посмотрите на этот снег, — сказала я, прежде чем папа снова сломался.

Некоторое время мы все молча наблюдали за впечатляющим белым ливнем. Затем я встала и вставила один из старых папиных компакт-дисков — лучшее из Этты Джеймс — в наш устаревший проигрыватель компакт-дисков. Тёплый, сочный голос почти сразу развеял холодную меланхолию.

— Откуда ты родом? — спросил папа у Круза.

— Родом из Миннесоты, но сейчас я живу на Бобровом острове.

— Бобровый остров? Разве он не принадлежит этой сверхбогатой семье… как их зовут?

— Вудсам? — сказал он. — Да.

— И они позволили тебе там жить? — спросил он.

— Да.

— Ты с ними в родстве? — спросила я.

— Ещё нет, — сказал Круз, побалтывая своё вино.

Он сделал глоток, а затем поставил бокал обратно на стол.

Я хотела спросить его, что он имел в виду под "ещё нет", но папа заговорил раньше, чем я смогла.

— Нова говорила мне, что её родственники были с Бобрового острова, но когда-то давно поссорились с Вудсами. Очевидно, они прокляли её предков. Она действительно верила, что её сожгут заживо, если она ступит на этот остров.

Я фыркнула.

— Мама и её проклятия.

— Прояви к ней немного уважения, — сказал папа.

Мой рот открылся от его упрека. Всего несколько секунд назад в его устах это звучало бессмысленно.

— Тебе позволено исповедовать свои убеждения, но и ей тоже. Как она и... — папа вытащил руку из-за моей спины и наклонился вперёд. — Могу я попросить тебя налить ещё?

— Конечно, — сказал Круз.

Я захлопнула рот и долго держала его закрытым. Когда Круз задавал мне вопрос, я кивала или качала головой, но такова была степень моего участия в их обсуждении. В какой-то момент я извинилась, поставила свой пустой бокал в раковину и уставилась на ужасную работу по покраске, которую я сделала.

Хотя у меня были все намерения подняться наверх, тяга спуститься вниз была непреодолимой. Я тихонько повернула ручку двери, включила свет и спустилась по ступенькам. Мне было любопытно узнать о старом гробе, о котором упоминал Круз. Как я не заметила его сегодня утром, было выше моего понимания, учитывая, что он был прямо посреди морга. Я обошла его кругом, погладила дерево, которое было грубым и узловатым, так непохожим на современные гробы, покрытые лаком и гладкие. Я схватила крышку и подняла её. Она весила тонну и захлопнулась, чуть не отрубив мне пальцы. Я попробовала ещё раз, на этот раз приготовившись к весу. Я подняла её. Поскольку у неё не было петель, я двигала её на основании, пока не смогла заглянуть внутрь.

Лепестки роз. Вот и всё, что там было. Их было очень много. Я отодвинула крышку подальше. И всё же я не нашла никаких костей. Я собрала лепестки. Они были бархатистыми и ароматно-свежими. Неужели моя мать положила их туда?

— Ты открыла его, — сказал Круз.

Я подскочила.

— Боже... часто подкрадываешься к людям?

— Я не хотел тебя напугать, — сказал он. Он смотрел на лепестки. — Где тело?

— Тело? Там не было тела.

— Я имел в виду кости.

— Может быть, мама положила их в одну из холодильных камер, — сказала я.

Пульс участился, я наугад потянула за рычаг. Он открыл камеру, набитую запеканками. Я закрыла её. Мои пальцы замерли на ручке следующей. Это была та, в которой находилась моя мать. Медленно я позволила пальцам соскользнуть. Я оторвала взгляд от металлической двери и продолжила лихорадочные поиски останков, но все остальные камеры были пусты.

— Их нигде нет, — сказала я.

— Они, должно быть, превратились в пыль, Катори, — сказал Круз.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки.

— Конечно. Вот что случилось. Пепел к пеплу. Прах к праху, — сказала я. Я присутствовала на изрядном количестве похорон, хотела я того или нет. Даже если бы я закрыла окно своей спальни, я всё равно могла слышать хвалебные речи. — Но что это за лепестки роз?

— Говорят, что они сохраняют тела мёртвых фейри.

Ошеломленная, я моргнула. Он, должно быть, дурачил меня.

Он выдавил улыбку.

— Ты купилась на это.

— Нет, — сказала я, хотя я ему поверила. Но только на секунду.