38

Я... обрела покой.

КЕЙСИ

Моё празднование Нового года — это всегда шикарные вечеринки, неудобные платья, от которых везде чешется, и никаких поцелуев в полночь. Я беру свои слова обратно. Когда мне было семнадцать, в канун Нового года меня поцеловала девушка. На ней не было вишневой помады, и мне это не понравилось. Кэти Перри была не права.

Но в этот Новый год я смотрю на костер высотой в пятьдесят футов, ем свой первый в жизни смор (прим. пер. Традиционный американский десерт, который дети готовят на костре во дворе или в летнем лагере в Северной Америке, Мексике и других странах, состоящий из поджаренных зефирок и плитки шоколада, зажатых между двумя «грэм—крекерами» таким образом, что горячий зефир плавит шоколад прежде, чем застыть, и склеивает крекеры) и пью виски из туристической кружки «Yeti», одетая во фланелевую рубашку. Как по мне, это совершенство.

Морган с Лилиан сидят на крышке багажника фургона, пьют текилу из фляжки и целуются. Приятно видеть, как она с ним счастлива.

Когда играет музыка в стиле кантри, а девочки танцуют, держа в руках бенгальские огни, я прислоняюсь к Бэррону, который сидит рядом со мной на импровизированной скамейке из пня. От него пахнет дымом и кожей, а у его поцелуев вкус воспоминаний. Я опускаю взгляд на свою чашку.

— Туристические чашки «Yeti» как будто несокрушимые. Охренительно крутые. Думаю, если кто-то в меня выстрелит, а я могу поднять эту чашку и отбить эту фигню. Все бы удивились: «Ого, да она Чудо-женщина. Какого хрена? А я бы сказала: «Нет, это моя «Yeti»».

Плечи Бэррона трясутся от смеха, и он прижимает меня к себе.

— Я рад, что ты вернулась.

— Скучал по мне?

— Скучал.

Он отодвигается, потянувшись, чтобы поправить на Кэмдин шапку, которая все время падает у нее с головы. Мне нравится, что независимо от того, что происходит, он всегда сосредоточен на девочках. Всегда в курсе их дел.

Я сжимаю его руку, не желая оставлять между нами пустое пространство.

— Возможно, я скучала по тебе больше.

Бэррон с улыбкой отстраняется, на его лице читается надежда.

— Значит ли это, что ты остаешься?

Я даже не знаю, как ответить.

Мой взгляд скользит по окутанному дымом снежному полю. Над водой белеет Луна, ветер, как обычно, хлещет нас по лицу, но тот, кто ждет моих слов, сияет ярче рассыпанных над нами звезд. Повернувшись к нему, я провожу пальцам по его лицу, подбородку, красиво очерченным скулам и улыбаюсь. Бэррон внимательно смотрит на меня, не понимая, что означает мое возвращение. Мы еще об этом не говорили.

— Думаю, что новый год заслуживает нового начала. И я хочу любить тебя всеми возможными способами, для которых ты считал себя недостаточно хорошим. Потому что ты идеальный.

Бэррон сглатывает, заглядывая мне в глаза, его голос нежный, как и прикосновение его руки к моей ладони. Он выглядит иначе, чем в тот день, когда я уехала. Я не могу это объяснить, но это оно. Счастье. Когда Бэррон на меня смотрит, я чувствую себя красивой и... идеальной. Наклонившись, он обдает дыханием мое лицо и говорит:

— Ты уже это сделала своим возвращением.

Кэмдин и Сев отвлекают нас бенгальскими огнями.

— Сев, — стонет Бэррон. — Не направляй их на сестру.

Нам уже не первый раз приходится ее об этом просить. Удивительно, что никто еще не обжегся.

Пока Морган запускает фейерверк, Бэррон прижимает меня к своей груди.

— Если ты сейчас останешься, я когда-нибудь на тебе женюсь.

Я нежно улыбаюсь, глядя на него.

— Если я останусь, то хочу от тебя еще детей.

Интересно, поймет ли он, к чему я сказала «еще детей»? Его губы кривятся в улыбке, он переводит взгляд на девочек, а потом снова на меня.

— Сев очень хочет братика.

— Да. Я недавно была в ванной, и Сев попросила меня пописать.

Бэррон смеется.

— Господи Иисусе.

— Думаю, на этот раз он может вполне одобрить наши планы, — подмигнув ему, говорю я.

И впервые меня целует в полночь ковбой, который помог мне найти свое место в жизни.

— Почему вы не можете просто сказать: «С Новым годом», как все нормальные люди?

— Это традиция, — говорят мне.

Традиция, блин. Я нервно кусаю губу. Они хотят, чтобы я прыгнула голой в замерзший пруд.

— Не могу поверить, что я вообще это обсуждаю. Я не люблю холод, — я бросаю взгляд на воду. — Я терпела его с тех пор, как оказалась здесь, но я теплолюбивая девушка. Я не полезу в этот пруд голой ради удачного года. Кольца у меня в сосках примерзнут к сиськам.

— Я знал, что у тебя пирсинг сосков, — Морган, улыбаясь, поднимает голову, на нем все еще его ковбойская шляпа, но он полностью голый.

Я не смотрела. Клянусь. Не верите?

Не думаю. Скажем так, у братьев Грейди на юге это в порядке вещей.

— Не пялься на ее сиськи, — огрызается Бэррон, швырнув в брата ботинок, который падает на землю.

— Если я это сделаю, то и ты тоже, — кричит Лилиан, прыгая с ноги на ногу, чтобы согреться. Она тоже голая. В окутавшей снежное поле темноте я смутно различаю ее тощий белый зад.

Они раздеваются, и я кажусь ненормальной, потому что одета.

— Это приносит удачу, — раздеваясь, говорит мне Бэррон.

Черт. Ухмыляясь, он набрасывает мне на голову свою рубашку. К счастью, Бишоп и Лара Линн забрали девочек к себе, так что они не увидят своего отца голым.

— Давай, дорогая, — Бэррон подходит ближе и, облизав губы, щурится, глядя на меня. — Раздевайся.

Когда он так говорит, я не могу перед ним устоять, а он пользуется этим своим южным акцентом как оружием.

— Не могу поверить, что это делаю, — кричу я, снимая куртку, рубашку, джинсы, и все это валится в кучу рядом с вещами Бэррона.

Бэррон берет меня за руку.

— За новое начало, — говорит он так тихо, что я почти его не слышу. Однако это все, что мне нужно.

Наши глаза встречаются в темноте.

— За новое начало.

А потом мы окунаемся в ледяной пруд. Клянусь, как только я оказалась в воде, у меня перед глазами пронеслась вся моя жизнь.

— Святая мать! — кричу я.

— Вот же хреновина! — орет Лилиан.

Под ругательства парней мы выбираемся из воды. Мы не то чтобы купаемся. Мы быстро окунаемся и выходим, стараясь не переохладиться.

— Надеюсь, эта хрень сделает меня самой счастливой на свете! — у меня так сильно стучат зубы, что я едва могу выговорить слова.

Стоя передо мной, Бэррон смахивает с моего лица мокрые волосы и в бледном лунном свете заглядывает мне в глаза.

— Ты прекрасна.

Вместе мы существуем в этом небытии. Мир исчезает, и остаемся только я и он.

Навсегда.

— А ты идеален.

Встав на цыпочки, я обнимаю его за шею и, зарывшись пальцами ему в волосы, притягиваю к себе. Его губы сперва касаются моего подбородка, целуют его, а затем находят мои губы.

— Твои боли, раны... Я заполню их все своей любовью.

Бэррон смеется и, дрожа от холода, пытается согреть меня.

— Я бы сказал, что могу заполнить тебя, но мне придется немного согреться.

Я ухмыляюсь.

— Ясное дело.