26

Мужчину, который любит своих детей, стоит держать рядом.

КЕЙСИ

— Я не хочу соус! — рыдая, кричит на отца Сев.

У нее сегодня такой день. Она проснулась в плохом настроении и до сих пор не пришла в себя.

Бэррон с ней терпелив, но видно, что он в любую минуту готов сорваться.

— Я не собирался добавлять соус в твою чертову лапшу, — он стаскивает Сев со стула, на котором она стоит и плачет. — А теперь иди мыть руки перед ужином.

Нахмурившись, она скрещивает руки на груди.

— Нет!

— Севин Рэй Грейди, лучше тебе не знать, что произойдет, когда я досчитаю до трех.

Сев сжимает руки в кулаки, и рычит на него.

— Ладно. Но в этот раз я не буду пользоваться мылом.

Закатив глаза, Бэррон поворачивает ее к ванной.

— Иди.

Кэмдин поднимает свои мокрые руки, впервые его послушавшись.

— Я уже помыла.

Черт, от его интонации строгого отца даже мне хочется вымыть чертовы руки и сорвать с него одежду.

Пьющая вино Лилиан поднимает бутылку.

— У меня пусто. Есть в погребе ещё?

Знаете, что мне нравится в Лилиан. Ее не скрываемое безумие. Вы его видите. И я хочу быть ее лучшей подругой. У меня никогда не было лучшей подруги, но теперь я ее нашла.

Бэррон кивает.

— Да, я захвачу бутылку, — а потом он протягивает мне руку. — Морган, присмотри за девочками.

Не успеваю я осмыслить происходящее, меня уже тащут в погреб, о существовании которого я даже не подозревала.

— Это как подвал?

— Да, вроде того, но есть выход наружу, и эта дверь стальная, — Бэррон указывает рукой через плечо.

— Для чего? — я оглядываюсь вокруг, спускаясь за ним по металлической лестнице в темную комнату. Он меня здесь убьет?

— У нас здесь бывают торнадо. Нужно же где-то прятаться.

То, как он говорит «где-то прятаться», наталкивает меня на мысль о том, что он приходит сюда не только из-за ураганов.

Не успеваю я опомниться, как он прижимает меня к стене и расстегивает свой ремень.

— Иногда они сводят меня с ума, — срывающимся голосом бормочет Бэррон.

Ладно, я понимаю, что это такое. Он вот-вот сорвется на малышке, а трах со мной — это отвлекающий маневр. К сожалению, я согласна на это, потому что не могу им насытиться. Сегодня я думала только о том минете, который сделала ему в подсобке для запчастей, и о том, какой желанной я себя чувствовала, когда он держал в своих руках мою голову, кончая мне в рот. Ты запуталась, Кейси.

Да, но этот парень меня хочет.

И поверьте, я прекрасно понимаю, что, если отсюда уеду, мне понадобится терапия.

Мы с Бэрроном постоянно трахались. Везде. В гардеробных. В разных комнатах. На его кровати, в душе, в ванной. Каждый день, по крайней мере, дважды. Понятно, что Бэррон годами обходился без секса, потому что он как тот парень, с которым я потеряла девственность и, который обращался со мной как с карманной киской каждый раз, когда ему нужно было кончить. Нам было по шестнадцать, но каждый день по четыре раза... как по мне, многовато. К тому же у меня началось нечто похожее на постоянную инфекцию мочевого пузыря.

Но это уже не важно. Секс с Бэрроном. Зависимость. Я не могу спокойно смотреть на него, не раздвинув чертовы ноги, даже когда он в Carhartt (бренд одежды — прим. пер.) и этой сексуальной черной шапочке, от которой его глаза кажутся такими экзотичными.

Что объясняет мое нынешнее положение. В подвале, напротив шкафа с тем, что, по словам Бэррона, является консервированной зеленой фасолью, но похоже на засунутые в банку пальцы инопланетянина. Несмотря на ситуацию и подвал, я чувствую, что он меня интригует. Я хочу узнать все тайны, испытать все желания. Сидя на деревянной скамейке и молясь, чтобы мне никуда не впилась заноза, я мысленно пробегаюсь по его спине и жалею, что мы в подвале.

— Я замерзла, — с дрожью признаюсь я. — И это не слишком сексуально.

Бэррон начинает целовать мою шею, нетерпеливо стаскивая с меня джинсы и проникая руками под свитер.

— Совсем как барабанящие в дверь дети, которым приспичило узнать, почему я так долго принимаю душ.

Я смеюсь и, выгнув спину, откидываюсь на край скамейки.

— И часто это случается?

— Ты даже не представляешь, — стонет Бэррон, стаскивая с бедер джинсы и, поцеловав меня в шею, отрывается только, чтобы спросить: — Почему мы сейчас об этом говорим?

— Не знаю. Ты уверен, что это зеленая фасоль?

Он зарывается пальцами в мои волосы и, схватив меня за затылок, прижимается губами к моим губам. Перед тем как войти в меня, Бэррон ухмыляется и нежно меня целует.

— Перестань думать о зеленой фасоли.

Я делаю, как он велит, но в этом-то и состоит главная загвоздка с этим парнем. С того самого первого взгляда я не думала ни о своей ситуации, ни о его. Просто перед ним трудно устоять. Я знаю, что играю с огнем, и знаю, что это плохо кончится, но я слишком сильно этого хочу.

Фишка в том, что эмоции легко спутать с реальностью. Особенно когда имеешь дело с такими парнями, как Бэррон Грейди.

— Где вино? — спрашивает Лилиан, как только мы поднимаемся наверх.

— Вот, — протягивает ей бутылку Бэррон. — И не говори, что я никогда ничего тебе не даю.

— Значит ли это, что в этом году я не получу рождественскую премию? – усмехнувшись, спрашивает Лилиан и с нетерпением вкручивает в бутылку штопор.

— Я еще не решил, — подкалывает ее он, проходя к плите, где Морган уже помешивает лапшу.

Я сажусь рядом с Лилиан.

— Хочешь вина? — предлагает она, наклонив ко мне бутылку.

— Нет. Я больше люблю виски.

Не успеваю я себе налить, как Бэррон, подмигнув, уже протягивает мне стакан и бутылку.

— Ужин готов.

Лилиан наклоняется ко мне, попивая вино.

— Ты трахалась с ним в подвале?

Я ей не отвечаю, но медленно перевожу на нее взгляд и подмигиваю.

Мы чокаемся. Бэррон и Морган подают нам ужин, и трудно поверить, что у этих мальчиков в детстве не было мамы, потому что они знают, как обращаться с дамами.

Мне сложно сдержать улыбку, оглядывая дом Бэррона, полный смеха, света зажженного камина и людьми, которые искренне заботятся друг о друге. У меня в детстве такого не было. Я организовывала вечеринки с ужинами и устраивала игры с детьми поверхностных друзей моей матери, которые в итоге ненавидели странную девочку, что вела дневники и не хотела с ними играть.

В середине ужина Сев бросается на пол в гостиной перед камином и, плача, дергает себя за уши.

— Нет! — пинаясь ногами, кричит она на Бэррона, когда он пытается заставить ее съесть кусочек чесночного хлеба. Она весь день ничего не ела.

В детстве у меня были приступы ушной инфекции — где-то раз в месяц, пока мне не вставили в уши трубки. Готова поспорить на деньги, что у Сев та же беда.

Вздохнув, Бэррон отставляет пиво и поднимает дочь с пола. Сев сворачивается калачиком в его объятиях, и он прижимается губами к ее лбу. Нахмурившись, он трогает ладонями ее голову, а затем прижимает к себе и укачивает в руках. В его глазах мелькает волнение и тревога.

Поставив на стол бокал, я подхожу к нему.

— С ней все в порядке?

Бэррон кивает.

— Наверное, снова ушная инфекция. У нее это часто случаются.

— У меня тоже, — говорю я. — У тебя есть теплая тряпка? Мне это помогало.

Сев, все еще плача, тянется ко мне, а Бэррон идет за тряпкой.

— У тебя тоже? — спрашивает Сев.

— Да, — я прижимаю ее к себе, и сердце разрывается от боли. — И няня всегда делала мне теплые компрессы.

Сев сглатывает, немного покачивая головой от икоты, а потом плачет еще сильнее. Я прижимаю ее к себе, горло горит от подступивших слез. Именно в этот момент я понимаю, что должна поскорее все рассказать Бэррону. Я не могу и дальше жить во лжи, но и оставить эту сидящую у меня на руках маленькую девочку я тоже не хочу.

Бэррон возвращается с теплой тряпкой. Он садится рядом со мной на диван и гладит Сев по спине.

— Хочешь к папе? — тихо спрашивает он, прикладывая к ее уху тряпку.

Девочка тянется к нему, и Бэррон откидывается на спинку дивана, прислоняя ее к груди. Одной рукой он прижимает к ее уху тряпку, а другой поглаживает по спине.

— Ты с папой, — шепчет ей он.

Я чуть не плачу. Неважно, что это самый сексуальный образ, который я когда-либо видела, но для девочек этот парень — весь мир, а они — его.

Позже, уложив Кэмдин спать, я пробираюсь в комнату Бэррона, где он лежит на кровати с Сев. Я осторожно ложусь рядом с ним. Пока то, что я сплю с ним в одной кровати, не вызвало никаких проблем. Девочки, вроде, не возражают, что я здесь сплю, и не спрашивают об этом.

Бэррон по-прежнему гладит Сев по спине, успокаивая ее с той нежностью, которую я нахожу чертовски привлекательной.

Он мне улыбается.

— Не знаю, что больше меня расстраивает. То, что она заболела, или то, что сегодня мне ничего не светит.

Я тихо смеюсь и прикрываю рот одеялом. Затем смотрю на него.

— Ты ужасно ненасытный. Мы занимались сексом всего несколько часов назад.

— Это было четыре часа назад, но кто считает?

— Ты, — подкалываю его я.

Бэррон вздыхает, глядя на меня.

— Ничего не могу с собой поделать. Ты моя зависимость.

Его слова меня успокаивают, и да, я думала, что приятно быть желанной, но вызывать в ком-то зависимость — мне нравится, как это звучит. Мои друзья общались со мной только из-за статуса моих родителей. Все они от меня чего-то хотели.

— Я начинаю думать, что тебе нужен от меня только секс.

— А как еще ты собираешься оплачивать всю ту работу, что я проделал над твоей машиной?

Я перевожу взгляд на него.

— Серьезно?

Бэррон смеется.

— Расслабься. Я шучу.

Я ничего не говорю, и он перекладывает Сев со своей груди на середину кровати. Мы смотрим друг на друга, и думаю, он понимает, что его замечание меня обеспокоило.

С нежностью глядя на меня своими темными глазами, Бэррон приподнимает мой подбородок.

— Ты ведь знаешь, что для меня это не просто секс?

— Я думаю... но не знаю. Я даже не знаю тебя. И у тебя в жизни определенно нет времени для чего-то еще. И я не могу тебя за это винить. Я вроде как, ну, буквально ворвалась в твою жизнь.

— Технически, ты врезалась в мой дом.

Бэррон опускает взгляд, и тихонько смеется. Сев, подвинувшись, прижимается к нему, но не просыпается. Затем мы снова встречаемся взглядами, и он улыбается.