26

В ЧЕРНОМ И клубящемся смятении, в котором проснулась Нона, ей не за что было ухватиться. Руки и ноги отказались повиноваться, глаза ничего не видели. Слова Кеота были далекими, приглушенными, недоступными пониманию. Мир вокруг нее двигался, скрипел, дергался и раскачивался. Что-то удерживало ее. Ящик? И она была в движении. Пленница и ее куда-то везут?

Нона обнаружила, что не в состоянии сформировать предложения или связные мысли. В голове все кружилось, ничего постоянного не было. Когда во всем этом изменчивом хаосе она наткнулась на выход, она им воспользовалась.

Нона покинула водоворот своих отравленных мыслей, чтобы сидеть молча и настороженно в тихом месте, в которое она упала. Глаза, которыми она смотрела, не были ее глазами и смотрели куда хотели, но они были достаточно острыми.

Я уже делала это раньше.

Никто не ответил, хотя она чувствовала вокруг себя чужие мысли, пульсирующие между воспоминаниями. Одни мысли по спирали устремлялись к действию, другие отбрасывались и начинали угасать.

Я внутри Чайник. Мы нить-связаны.

Нона смотрела, как мимо проносятся бессвязные образы. Сцены с Пути Безмятежности, сумерки в лесу, дороги, запруженные путниками, повозки и фургоны, стоящие в очереди у моста. Восход солнца над рекой, наблюдаемый с носа лодки.

Пока она пыталась разобраться в этом, Нона потянулась к ближайшим воспоминаниям, позволяя им пробежать через себя. Казалось, что воспоминания вокруг нее были... о ней. Уроки чтения в скриптории; день, когда она приехала и Сестра Яблоко заставила ее умыться в бане — какой маленькой и тощей она была; вид ее самой, прыгающей с одной петли меч-пути на другую; десятки других...

Нона взяла еще одно воспоминание, на этот раз более свежее, все еще кипящее энергией. Оно ворвалось в нее, наполнив ее разум звуком и светом.

• • •

— ЧАЙНИК? ЧАЙНИК, ТЫ вообще меня слушаешь?

Чайник села, прижимая к себе простыню, чтобы защититься от холода подземелья. Яблоко стояла над ней, держа в одной руке оловянную чашку, а в другой — покрытый соляно́й глазурью бутыль монастырского красного вина.

— Что?

— Хочешь еще вина?

Чайник взглянула на Яблоко, в ночной рубашке, с распущенными рыжими волосами, рассыпавшимися по плечам. Мгновение спустя все исчезло: Яблоко, кровать, пещера, и Чайник вновь переживала бой Ноны на кладбище у Белого Озера. Потрясение от нападения притянуло Чайник вдоль их нить-связи, и она испытала его вместе с Ноной.

Нона отбросила воспоминание Чайник о сражении перед третьим дротиком, который сбил ее с ног. Она боялась, что, если позволит себе это, воспоминание утащит ее обратно в темноту и смятение, из которых она так недавно вырвалась.

• • •

НОНА ОСТАВИЛА В покое воспоминания Чайник, чувствуя себя виноватой за вторжение, взволнованная и одновременно заинтригованная тем, на что может случайно наткнуться. Вместо этого она сосредоточилась на том, на что сейчас смотрела монахиня. Сосредоточиться внутри сознания Чайник было легко, как будто Нона каким-то образом оставила позади яды, которые держали ее в плену, где бы ни находилось ее тело.

Лодка. Чайник сидела в лодке, наблюдая за проплывающим мимо берегом, кустами, чахлыми деревьями, полями за ними, постепенно поднимающимися невысокими холмами и линией льда вдалеке — белой черточкой далеко под облаками, такой тонкой, что могла быть воображением.

— Нона? — Голос Чайник, но Нона тоже «услышала» эту мысль, направленную на нее, прячущуюся в темноте за глазами Чайник.

Нона попыталась ответить, но обнаружила, что она нема, возможно, не так свободна от ядов, как ей казалось: ей, пассивной пассажирке, позволено смотреть сквозь Чайник, но она неспособна предпринять какие-либо действия или говорить собственным голосом.

Чайник нахмурилась. Она знала, что что-то изменилось. Связь, которую Нона установила между ними, не была чем-то, что она понимала, но это было что-то такое, по чему она могла следовать. Чайник пыталась создать тень-узы, когда Нона взяла верх и связала их нить-связью. В нее был вплетен какой-то элемент тень-уз, а по таким связям Чайник могла следовать. У нее были тень-узы с Яблоком, с Бетной — которую она должна научиться называть Сестра Игла — и с Сестрой Мороз. Связь Чайник с Сафирой была разорвана много лет назад, и разрыв был куда более болезненным, чем нож, которым Сафира вонзила в нее. Но ни одни тень-узы никогда не разрываются по-настоящему. С тех пор как Яблоко втолкнула ее в темноту, Чайник начала слышать шепотки старой связи с бывшей любовницей, намеки на эмоции, порывы желания.

— Нона? — снова спросила она. Ничего. Но она чувствовала присутствие девушки. — Будь сильной, Нона. Я иду за тобой.

Чайник взглянула вверх по течению. Все утро река сужалась, вдали уже белели первые намеки на пороги. Лодка, которую она наняла, далеко не уйдет. Часть ее сожалела, что не высадилась в Февертоне этим утром, но с ветром Коридора, наполняющим парус, ялик, даже направляясь вверх по течению, мог съесть мили быстрее, чем любой другой вариант.

— Здесь! Остановитесь здесь.— Река Ганимед питала Водоворот, который, в свою очередь, впадал в Белое озеро. В городе Чайник не узнала ничего такого, чего бы она уже не видела, когда острый страх Ноны открыл связь между ними, направив переживания девушки в сознание Чайник. Это было откровение, гораздо более интимное соединение, чем тень-узы.

Чайник сжала губы и понадеялась, что подробности ее личной жизни не проскользнут в сознание Ноны без ее ведома. Она указала на галечный пляж у внешнего изгиба реки. Река Ганимед уже несколько миль отклонялась от нужного ей направления.

— Как хочешь, сестра. — Рыбак и его дочь принялись пришвартовывать свое судно.

— Благословение Предка на ваше путешествие. — Девушка принесла из деревянного ящика на корме кусок хлеба и сыр, завернутые в ткань.

— И на твою семью. — Чайник с улыбкой взяла еду и выпрыгнула на камни. — Счастливого возвращения! — Накатилась волна, и она поспешила к тропинке, идущей параллельно реке.

Чайник поплотнее закуталась в пальто — не в монастырское поход-пальто, а в просто потрепанное одеяние путешественницы. Пока она шла, ее пальцы перебирали флаконы, прикрепленные ремешками к внутренней подкладке пальто, — яды с одной стороны, противоядия с другой. Она проверила свое оружие — от меча и метательных звезд до самого маленького ножа и отравленной заколки. Ее глаза не отрывались от того, что лежало впереди. Она держала разум свободным от беспокойства и размышлений. Она уже обдумала, кто мог похитить девушку, и не пришла к твердому выводу. Зацикливаться на таких мыслях, кружить их снова и снова по дороге, как она делала это в монастыре, было равносильно приглашению смерти. Серая Сестра живет в настоящем. Думать о будущем — это то, что нужно делать в максимально безопасном месте, а не там, где это оттолкнет тебя от настоящего мгновения. Кто бы ни похитил Нону, он мог легко замести следы, оставить одного или двух друзей наблюдать с ветвей дерева, у дороги или стоя за прилавком кондитерской в каком-нибудь торговом городке. Быть может они просто ждут, когда надо будет кого-нибудь убить.

• • •

ЧАЙНИК ШЛА С полудня до поздней ночи, подталкивая свое тело, чтобы поддерживать бешеный темп.

— Я найду тебя, Нона. Клянусь Предком. Я найду тебя и покончу с любым, кто попытается остановить меня. — Образы разрезанной плоти поднимались из десятков воспоминаний, но быстро возвращались на свои места, когда Чайник сосредоточивалась на дороге впереди. Мгновение расслабления, и она снова сосредоточилась на настоящем — настороженная, напряженная, готовая.

Ту ночь монахиня проспала на ферме неподалеку от Хонора. Обрезанные полпенни оказались достаточной компенсацией за то, что она разбудила жильцов, наняла комнату и кровать со свежим бельем, плюс еду с мясом и медом. Наполнив едой тело, Чайник отправилась в свою комнату и расставила ловушки. Наконец она положила подушку под простыни и свернулась калачиком под серым плащом, устроившись спать на полу в углу, который заслонит открывшаяся дверь.

Чуть позже, когда фокус луны превратил черноту ее ставен в узкие полосы пылающего малинового цвета, Чайник почувствовал толчок Яблока вдоль их тень-уз. Чайник послала собственный толчок обратно в Сладкое Милосердие, давая знать Госпоже Тень, что она в безопасности.

Нона продолжала смотреть, даже когда Чайник закрыла глаза. Она не хотела отступать в свою собственную темноту, к смятению и тошноте, слепоте и боли, и все же, когда вокруг нее начали подниматься сны Чайник, Нона ушла из разума монахини. Потому что, хотя мы можем разделять некоторые сны, о других мы не говорим даже самим себе, и никто не должен так глубоко заглядывать в другого человека без разрешения. Может быть, даже тогда.

Сон Чайник поднялся, красный, кровавый, обвился вокруг нее, и Нона упала, ослабив хватку, проваливаясь в хаос собственного разума.