ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

ДЖОРДАН

Каждый мускул в теле Александра напряжен до дрожи.

— Все в порядке. — Я растираю ему спину и пытаюсь заставить расслабиться, но напряжение становится все сильнее. — Я знаю, что по закону ты обязан хранить тайну, но мне нужно услышать историю от тебя. Ты можешь это понять?

Он кивает мне в плечо.

— Ты можешь довериться мне во всем. — Я беру его за руки и подвожу к дровяной печи. Бросаю шкуры животных и одеяла на пол, а затем сажаю его. Я сажусь на задницу, обхватив руками голени, а он — вытянув одну ногу, другой ботинок на полу, и смотрит в огонь.

— Ты любил ее? — спрашиваю я, чтобы начать разговор.

— Я так думал. — Он моргает и качает головой. — Но теперь понимаю, что чувствовал себя так, словно она была моей собственностью. И мысль о том, чтобы потерять ее из-за кого-то другого…

Я позволяю тишине продлиться в надежде, что Александр продолжит, но он этого не делает.

— Что она сказала тебе в машине перед... перед тем… — Я не могу заставить себя сказать это. Не могу заставить свои губы произнести эти слова.

— Она смеялась. Ей показалось забавным, что я действительно поверил в ее чувства ко мне. Сказала, что ей нравятся мои деньги и… — Он качает головой.

Я наклоняюсь в сторону, чтобы поймать его взгляд.

— Что?

— Секс.

Ох.

— Я помню, что хотел, чтобы она замолчала, потому что злился на ее слова. — Он щурится, глядя на огонь. — Должно быть, она была пьяна. Она... продолжала называть меня умственно отсталым. Я не знал, что она отстегнула ремень безопасности. Должно быть, сделала это прямо перед тем, как начала хватать меня за лицо, говоря: «Смотри на меня, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю».

Мужчина опускает подбородок и качает головой. Я даю ему необходимое время, и, в конце концов, он продолжает:

— Сейчас у меня плохой характер, но в двадцать три года он был еще хуже. Бренди знала, что нажимает на мои кнопки, и я задаюсь вопросом, хотела ли она, чтобы я слетел с катушек и попал в аварию только для того, чтобы она могла получить компенсацию. Я не знаю другой причины, по которой она не остановилась бы. Я умолял ее остановиться. — Он снова поднимает глаза к огню. — Я увидел впереди здание и не задумывался. Я просто хотел, чтобы это прекратилось.

Я протягиваю руку и кладу ладонь на его сжатый кулак.

— Ты не хотел, чтобы она умерла.

Его затравленные глаза встречаются с моими.

— Это не меняет того факта, что я убил ее.

— Это был несчастный случай.

Он убирает свою руку от моей.

— Нет, не был. Я нарочно врезался в стену. — Он встает и идет на кухню, повернувшись ко мне спиной. Его руки упираются в стол, а голова низко опущена между плеч. — Мне бы хотелось думать, что я больше никогда не смогу сделать ничего подобного, но, честно говоря, я в этом не уверен.

— Поэтому ты с тех пор не садишься за руль? Ты боишься того, что можешь сделать?

Его голова качается в ответ.

Между нами повисает молчание, и я не знаю, как его утешить. Его демоны — его собственные, и я не смогла бы бороться с ними за него, даже если бы он позволил.

— Ты похожа на нее. — Его глубокий, зловещий тон вызывает мурашки на моей коже. — Я не мог смотреть на тебя, когда впервые принес сюда. — Его плечи, кажется, раздуваются под свитером. — Каждый раз, когда ты открывала рот, я ожидал услышать ее голос.

Это объясняет, почему он ненавидел мои вопросы, отказывался говорить или вступать в разговор и избегал меня, кроме как ухаживал за мной, чтобы вернуть мне здоровье.

Жизнь за жизнь.

Он спас меня, чтобы заплатить за то, что случилось с Бренди?

— Ты не переставала говорить, и, в конце концов, я поймал себя на мысли, что жажду услышать тебя. Ты заставила меня почувствовать себя… легче.

— Ты все еще видишь ее, когда смотришь на меня? — Потому что если это так, не думаю, что у нас когда-нибудь что-нибудь получится. Я не могу быть призраком его самого большого сожаления.

Александр поворачивается и смотрит на меня таким пристальным взглядом, что я замираю на месте.

— Нет. Ничто в тебе больше не напоминает мне о ней. Тебе нет дела ни до моих денег, ни до моего бизнеса. Ты нажимаешь на мои кнопки, но, кажется, знаешь, когда остановиться. И когда мы занимаемся сексом, у меня возникает ощущение, что я тебе действительно нравлюсь.

Я выдыхаю с облегчением и подхожу к нему.

— Ты мне действительно нравишься. Сильно. Настолько, что я не могу представить свою жизнь без тебя.

Он тянет меня за петлю на поясе джинсов и заключает в объятия.

— Я не знал, как сильно мне нужно было это услышать, пока ты не сказала это. — Мужчина утыкается носом в мою шею, и его губы касаются моего горла, посылая через меня ток теплого электричества. — Я хочу тебя. Ты мне нужна. Каждый день. Навсегда.

Провожу руками по его волосам, в то время как он продолжает говорить у моего горла:

— Скажи мне, что мне нужно сделать, чтобы это сработало. — Мольба в его голосе сжимает мое сердце. — Я сделаю все, что ты захочешь.

Схватив его за голову, оттягиваю назад достаточно, чтобы посмотреть в глаза.

— Все, что мы можем сделать, это попытаться.

Он выглядит разочарованным. Как будто я могу дать ему волшебную формулу, которая гарантирует, что мы будем жить долго и счастливо. Но не думаю, что она существует.

Его губы приближаются к моим, но он позволяет мне сократить расстояние. Как бы отчаянно я ни хотела снова оказаться в его объятиях, наш поцелуй не торопливый. Александр ласкает мой рот, как будто у нас есть все время в мире.

Его большие руки сжимают мое лицо, как будто мужчина боится, что если отпустит меня, я исчезну. Медленный соблазн его поцелуя наносит эмоциональный удар, и слезы набухают под моими веками. Подумать только, этот прекрасный, гениальный мужчина чувствовал себя настолько недостойным любви, что соглашался на встречи, которые были скорее деловыми сделками, чем эмоциональными связями.

Он прерывает поцелуй и прижимается лбом к моему, закрыв глаза и глубоко дыша.

— Ты в порядке?

Я шмыгаю носом, чувствуя, как эмоции берут верх надо мной.

— Я чуть не совершила самую большую ошибку в своей жизни, бросив тебя.

Он отодвигается достаточно, чтобы я увидела пылающую интенсивность в его глазах. Его большие пальцы мягко касаются моих щек.

— Я положу жизнь на то, что бы ты не пожалела о том, что осталась.

— Я знаю, что так и будет.

Без особых усилий он поднимает меня, усаживая на стол, прежде чем встать между моих ног. Его губы касаются моей шеи, и он оттягивает ворот моего свитера в сторону, чтобы поцеловать мою ключицу.

— Начиная с этого момента.

Я помогаю ему снять слои одежды до моего лифчика. Он спустил бретельку с моего плеча и тратит время, уделяя внимание моей коже. Нежный — это не то слово, которое я бы использовала, чтобы описать что-либо об этом человеке. До сих пор. Его прикосновения нежны, а поцелуи подобны крыльям бабочки, когда он поклоняется своими губами.

Моя грудь жаждет такого же внимания, и я выгибаю спину в молчаливой просьбе. Он улыбается, прижимаясь к моей коже, и опускается ниже. Его рот прижимается к моему лифчику и нежному соску, и я задыхаюсь от теплого трения.

— Ты сводишь меня с ума, — говорит он, двигаясь ко второй груди.

Мои руки вцепляются в его волосы, и я удерживаю его там.

— Не останавливайся.

— Никогда.

Со щелчком застежки он снимает барьер моего лифчика. Его глаза пылают, когда взгляд скользит по моей обнаженной груди. Александр обхватывает руками мои груди, большими пальцами кружа по соскам, сводя меня с ума.

Если я свожу его с ума, то он делает, то же самое со мной в десятикратном размере.

Мы целуемся медленно и раздеваемся еще медленнее. Мы общаемся часы за часами с помощью поцелуев и наслаждений, не ограничивая себя ни словами, ни языком. Каждый поцелуй имеет свой собственный голос, а прикосновения свой собственный диалект.

На ложе из шкур мы неторопливо заниматься любовью таким образом, который превосходит все предыдущие разы.

Моя кульминация доводит меня до слез, когда я невесомо падаю ему на грудь, и он обнимает меня, говоря, что никогда не отпустит.

— Я думала, что люди, которые плачут после секса, просто слишком мелодраматичны, — говорю я и вытираю глаза.

Александр прижимается губами к моей макушке.

— Нет. Я тоже это чувствую.

Я сильнее прижимаюсь к его боку и кладу руку на его твердый пресс.

— Мы можем остаться здесь навсегда?

— Если ты этого хочешь, я сделаю так, чтобы это произошло.

Я усмехаюсь решимости в его голосе.

— А что, если я захочу домашнюю гориллу и сотню щенков?

— Я бы сделал так, чтобы это произошло. — В его голосе слышится улыбка.

— А боди из ракушек?

— Ты бы его получила.

Я с трудом сглатываю и сжимаю его крепче.

— А как насчет… ребенка?

Его тело замирает. Или, может быть, это просто его дыхание.

Я делаю глубокий вдох, чтобы подготовиться к его ответу. Я всегда хотела детей. Может быть, еще слишком рано поднимать эту тему, но в духе нашей честности и прозрачности, зачем начинать что-то вместе, если через несколько лет мы будем хотеть разных вещей?

— Я ничего не знаю о том, как быть отцом, — нерешительно говорит он.

— Я ничего не знаю о том, как быть мамой, только то, что я хочу быть ею. Когда-нибудь.

Александр толкается и перекатывается на меня, его тяжелая нога перекинута через мои бедра, а голова подперта рукой. Он убирает волосы с моего лица и наблюдает за выражением моего лица с такой нежностью, что это грозит заставить меня заплакать. Опять!

— Я сделаю все возможное, чтобы дать тебе все, что ты хочешь в нашей совместной жизни. — Он целует меня между нахмуренными бровями. — Включая детей.

— Детей? Больше, чем одного?

Он хмурится, но на этот раз я вижу не раздражение, а скорее решимость.

— Столько, сколько захочешь.

Я обнимаю его, и он позволяет мне опрокинуть его на спину.

— Ты действительно белый рыцарь, — шепчу я ему на ухо.

— Только для тебя.

Мы целуемся так, будто не можем насытиться друг другом, и я задаюсь вопросом, всегда ли так будет. Всегда ли мы будем отчаянно хотеть большего, даже находясь в объятиях друг друга?