Голос умолк. Иван Петрович заговорил не сразу.

– Мы все знали Герду Орлову, любили ее. Может быть, потому ее доводы показались нам убедительными.

И она была утверждена пассажиром космического корабля. Перед полетом она не волновалась. Время для полета было выбрано погожее. Солнце было спокойно, признаков метеоритной опасности не было. Я появился на командном пункте уже тогда, когда стартовые фермы отошли от ракеты, а космонавты полулежали в своих креслах. Приняв рапорты начальников групп обеспечения, я дал команду: «К взлету!» Зеленая стрелка стартовых часов побежала к красному ограничителю. Для нас главный интерес заключался в поведении людей при взлете. Поэтому сразу же была включена телесвязь. Все остальное вам доскажет кинопленка.

Иван Петрович нажал кнопку. Стекла потемнели.

Новый мягкий щелчок, и один из экранов засветился. Прямо перед собой Павел увидел Герду и Виктора.

Лицо Виктора было обычным, а Герда заметно побледнела. Спокойный голос сказал: «Осталось тридцать се­кунд. Расслабьте мышцы». Почти сейчас же комнату наполнил грохот, голова Герды ушла в подушку.

Она прошептала: «Как тяжело». Потом: «Уже легко».

– Лежите спокойно, – сказал тот же голос. – Не шевелитесь.

Гул нарастал, приобретая все более высокий тон. Потом он стал отдаляться и, наконец, прекратился. Пассажиры молчали. Глаза Виктора были все время в движении. Видимо, он следил за приборами. На несколько секунд изображение исчезло и на экране мелькнула надпись: «Прошло 8 часов». Пилот, как и раньше, следил за приборами, а Герда забавлялась. Она подбросила кверху маленький шарик, и он, не падая, повис в пространстве. Другой рукой она схватила его.

– Послушай, Герда, – сказал Виктор, – ты ведешь себя, как маленькая. Хочешь посмотреть в перископ?

– Разумеется.

Виктор выдвинул из стенки трубу с неподвижной полумаской на конце и пододвинул к Герде так, чтобы ей было удобно смотреть. Герда припала к окулярам и затем закричала:

– Послушай, Виктор! Это же неправдоподобно.

– Что неправдоподобно?

– Да то, что я вижу. Какое количество звезд, и все они тут, рядом!

– Что поделаешь. Вне земной атмосферы нет глубины пространства.

– Ну, теперь я знаю, что нужно… Это будет прекрасно…

– Хм, вот видишь, уже польза от полета налицо, хотя я не догадывался, что астронавтика и балет так тесно связаны.

Снова по экрану прошла надпись: «Конец первых суток полета».

Теперь Виктор производил какие-то вычисления, а Герда дремала в своем кресле. Вдруг взгляд Виктора стал серьезным. Резким движением он протянул руку к панелям управления.

Иван Петрович комментировал: «Радары ракеты дали знать пилоту о сближении с космическим телом».

Герда открыла глаза и посмотрела вперед. Этот взгляд как будто пронизал Павла насквозь, в тот же миг на экране возникла вспышка, а за ней полная темнота. Иван Петрович нажал кнопку, и стекла окон снова начали пропускать в комнату дневной свет.

– Мы установили, – сказал он, – что в этот последний момент ракета была поражена болидом, пришедшим откуда-то сбоку. Одновременно взорвалось все горючее. Масса газа успела вырваться через дюзы, и это привело к тому, что у ракеты появилась третья космическая скорость и гиперболическая по отношению к солнцу орбита. Взрывом ракета была раскрыта, и люди погибли мгновенно. Вот все, что я могу вам сказать.

Иван Петрович проводил Павла до двери и, прощаясь, передал ему небольшой пакет.

– Это вам, – сказал он.

«Итак, – думал Павел, сидя в вагоне шаропоезда, – Герды больше нет, но пока я жив, я буду помнить ее как живую».

А в Институте наследственных изменений Павла ждала работа. Было очень трудно сосредоточиться. Только сильная воля и любовь к делу помогали Павлу справиться с болью.

Под руководством Гурьяновой он, Ли и сотрудники, которые были прикомандированы к ним, стали изучать наследственные особенности яблони. Через 10 дней у них оказалась горстка трансформированных семян.

С этой драгоценной горстью они и вылетели на свой архипелаг.

Как известно, полет на ракетоплане особенного интереса не представляет. Пассажира усаживают в кресло, кресло превращается в подобие кровати, потом десять минут человек чувствует, что кровать выскальзывает из-под него. Затем она превращается снова в кресло, и человек от 20 до 40 минут таращит глаза на темно-фиолетовое небо и на звезды, откуда-то взявшиеся среди белого дня. Затем кресло проделывает все процессы в обратном порядке, и сахарный голос (по мнению Павла довольно противный) сообщает, что во столько-то часов, минут и секунд прибыли туда-то, и просит пройти к лифту. Через пять минут кучка пассажиров толпится у колоссального сооружения из ферм, висячих мостов и стальных балок, на которое взгромоздился ракетоплан. Люди обычно не сразу соображают, в какую сторону нужно идти, пока за них это не сделают автоматы-указатели. Правда, ракетопланом пользуются только тогда, когда срочно нужно оказаться от пункта вылета на расстоянии не меньше 8 тысяч километров.

Небольшой катер, изящно поднявшись на своих подводных крыльях, понес друзей к острову. Ли не переносил качки. Катер стремительно бежал от одного острова к другому. Лицо Ли из желтого становилось серым, но он героически крепился, видимо, ему помогало то, что остров, как пышный букет, весело зеленея на синем просторе океана, становился все ближе.

Но вот ворота шлюза – и суденышко медленно подошло к пирсу. Их встретили Таня и Дженни с маленьким Павликом на руках.

– Как чувствует себя Павлик? – спросил Павел, когда они поздоровались.

– Великолепно, – ответила Дженни.

– А где же папа и мама? – спросил Павлик.

– Видишь ли, милый, – серьезно ответил Павел, – папа и мама полетели к звездам, это очень далеко, и поэтому вернутся они не скоро. А пока будем их ждать вместе, хорошо?

Ребенок задумался, а потом сказал:

– Тогда я буду пока с тетей Дженни.

После обеда Павел и Дженни остались одни. Они сидели в том уголке веранды, который оплетал вино­град.

– Послушайте, Дженни, – сказал Павел, – что вы скажете относительно просьбы маленького Павлика?

Дженни покраснела.

– Ему действительно ведь нужна мама, – сказала она.

– У вас доброе сердце, моя дорогая, – сказал Павел и неожиданно обнял ее.

– Нужно же кому-то смотреть за вами и Павликом, – тихо сказала Дженни. – Надо все сделать, чтобы Павлик был счастлив.

…Прошло несколько дней; жизнь на острове вошла в свои берега Правда, теперь дом Павла из тихого пристанища ученого превратился в шумный улей.

Таня целыми днями гуляла по острову, думая о чем-то своем. Она не работала и только иногда занималась со студентами, опять появившимися на острове. Как-то Павел спросил ее:

– Послушай, Таня… Ты счастлива с Ильей Ильичем?

Таня как-то мило и неопределенно улыбнулась и ответила:

– Илья Ильич замечательный человек, он лучше тебя. Лучше потому, что внимательнее, добрее, мягче и заботливее. – И затем, помолчав, Таня неожиданно добавила: – Но, увы, у него нет твоих крыльев. Но ведь для семейной жизни этого и не надо. А как у тебя, Павел?

– Наверное, так же, как и у тебя… – усмехнулся Павел. – Уже давно Дженни для меня как воздух, который обычно не замечаешь и без которого обойтись не можешь.

– Да, – медленно и задумчиво произнесла Таня. Я понимаю…

Таня и Павел медленно шли по центральной аллее острова-сада, пока не оказались у невысокой кокосовой пальмы. Таня подошла к ней, прислонилась к шершавой коре дерева щекой и неожиданно поцеловала ее.

– Прощаюсь со старой знакомой, – сказала она.

– Как это?

– Помнишь тайфун Барбару? После него мы нашли кокосовый орех.

– Ах, да, действительно, теперь я вспомнил – ведь эта пальма выросла из того самого ореха.

– Да, из того самого. Как же с ней не проститься. Пора мне во Владивосток к моему Илье и к моим милым студентам. Нужно же будет кому-то изучать океан и после нас с тобой.